Солнышко (СИ), стр. 7

— Уизли!

Здрасте, приехали. Ну, понятное дело: кого еще можно встретить в коридорах родного аврората в десять часов вечера? Только дежурного аврора. По-видимому, измученный разгадыванием нерешаемой головоломки Кингсли увидел в этой встрече некий перст судьбы, потому что на следующее утро Рон уже сидел в засаде в лавочке мистера Горбаргаса в облике самого мистера Горбаргаса (хвала Оборотному!) и лично отвечал за успех всей операции.

Проблема была в том, что никто не знал, как именно выглядит курьер, а потому «хватать и не пущать» надлежало всех входящих, надеясь, что законопослушные граждане не решатся сунуть нос в эту крысиную нору. Потом задержанных накачивали «Веритасерумом» в задней комнатке магазинчика, где располагались личные покои владельца, задавали десяток-другой вопросов, а дальше – в зависимости от увлекательности ответов – или отпускали, слегка подчистив память, на все четыре стороны, или уторкивали в камеры предварительного заключения аврората. К вечеру от такого, с позволения сказать, увлекательного времяпрепровождения у Рона тряслись руки (особенно, когда он в очередной раз прикладывался к заветной фляжке Оборотного, напоминая себе печальной памяти лже-Грюма в год проведения Турнира Трех Волшебников), болела голова и почему-то дергалось правое нижнее веко. Утешало одно: курьера они все-таки взяли, хотя и почти перед самым закрытием. Вытряхнули из него все «имена, явки и пароли», убрали излишки воспоминаний и отпустили после весьма познавательной беседы с Роном, по-прежнему пребывавшим под личиной мистера Горбаргаса. Теперь задержание банды по всем правилам проведения подобных силовых операций было лишь делом техники. И завтрашнего дня. Впрочем, на завтра это уже автоматически становилось проблемами Главного аврора, которому будет неплохо слегка размяться после зарубежных фуршетов и банкетов. А Рон от души надеялся, что заслужил отдых. (И небольшую премию – в перспективе. Надо будет намекнуть начальству при случае.)

Теперь оставалось только черкнуть краткий отчет Кингсли и ближе к рассвету рухнуть, наконец, на узенькую кушеточку, стоящую в комнате для дежурств. Сил, чтобы аппарировать домой, уже не было. А в восемь часов утра сработали сигнальные чары, и Рон от души проклял собственную паранойю. Сразу вспомнилось, что вчера аврору Уизли зачем-то понадобилось попытаться выяснить, кто еще заявится на огонек к радушному мистеру Горбаргасу. И вот какая-то ранняя пташка – чтоб ее! – заглянула. На огонек. Не причесавшись и не умывшись, не говоря уж о Бреющих чарах, Рон аппарировал аккурат в заднюю комнату при лавчонке, чтобы, слегка позевывая, но цепко сжимая палочку в кармане аврорской мантии, шагнуть навстречу нетерпеливому посетителю.

— Утро доброе, Малфой!

Если еще вчера жизнь казалась Рону довольно скучной и предсказуемой, несмотря на определенную интригу с засадой и арестами, то сегодня она (то есть жизнь) явно решила встать на голову и слегка подрыгать ножками. Малфой, мать его! Собственной персоной. Причем не то чтобы тайком пробирающийся по мрачным закоулкам Лютного в черном плаще с капюшоном, скрывающим лицо, и волшебной палочкой наизготовку, а в простой, скромной серой будничной мантии, нетерпеливо постукивающий тонкими бледными пальцами по прилавку.

На голос Рона Хорек вздрагивает. Задумался? Ненадолго. Это же Хорек!

— Уи-и-зел!

Самым будничным тоном, на какой только способен, Рон говорит:

— Палочку, Малфой. Ты арестован.

— Никак не наиграешься? – правая белесая бровь взлетает вверх, а сердце Рона почему-то ухает вниз: от недосыпа, не иначе.

— Хохмить в аврорате будешь, Хорек. А пока – палочку.

Малфой пожимает плечами, достает из внутреннего кармана мантии свою волшебную палочку (боярышник с волосом единорога, как и та, первая, Рон помнит) и совершенно спокойно передает ее Уизли. Затем протягивает вперед сжатые в кулак руки.

— Наручники надевать будешь?

Рон, словно завороженный, смотрит на худые бледные запястья с выпирающими косточками… И пытается пропихнуть во внезапно пересохшее горло вдох, вспоминая, как сто лет назад прижимался к этим косточкам губами.

— Что за глупости, Малфой! Оставь свои сексуальные фантазии при себе.

— Мои сексуальные фантазии? – ухмыляется краешком рта Драко. – Не я тут собрался применять пытки к невинному гражданину магической Британии.

— Что-то мне подсказывает, — парирует Рон, — что невинные граждане не заглядывают в лавку господина Горбаргаса, который уже второй день кается в своих грехах представителям аврората и никак не может закончить.

Драко демонстративно возводит глаза к закопченному потолку:

— Я всего-навсего ищу редкие ингредиенты для зелий.

— Варишь какую-нибудь темномагическую дрянь для своих дружков – бывших Пожирателей?

— Зелья варю, — почему-то обижается Драко. – Экспериментальные. Для больницы Святого Мунго.

Рон аж присвистывает от изумления:

— Малфой! Ты – зельевар?! Хорош врать! Кто же тебя пустит к зельям? Тем более, к экспериментальным? Да еще в Мунго! Все знают, что бывшим Пожирателям не выдают патентов зельевара. Мало ли чего вы там наварите!

— Законы существуют для того, чтобы их обходить, тебе ли не быть в курсе, Уизел! — высокомерно роняет Хорек. – А мир не без добрых людей. Вот, помогли с патентом.

Рон качает головой. Разумеется, он не верит Малфою ни на кнат. Малфой-зельевар! Усраться можно!

— Так что, — спокойно спрашивает Малфой, чем-то неуловимо напоминая Рону того, другого Малфоя, который в точности так же спокойно-спокойно опускался когда-то на колени, — допрашивать с «Веритасерумом» здесь будешь – или в контору отведешь?

И Рон принимает решение. В конце концов, в чем бы там ни был замешен проклятый Хорек, к текущему расследованию он вряд ли имеет хоть какое-то отношение.

— Свободен, Малфой! – и изъятая палочка метким броском возвращается к своему законному владельцу. Показалось или нет? Но на секунду Рону кажется, что в бесстрастном малфоевском взгляде вспыхивает самое настоящее потрясение.

— Уизел! А как же пытки, допросы, «Веритасерум»?

— Иди уже, Малфой. Руки об тебя пачкать!

Рон отворачивается к затянутому пыльной патиной окну. Смотреть на уходящего Малфоя нет никаких сил. И именно в это время в спину ему летит:

— «Эварте статум!»

Рона подкидывает в воздух, переворачивает и изо всех сил хряпает спиной о что-то стеклянное. Кажется, о витрину, в которой у мистера Горбаргаса хранился скелет горгульи. Только аврорская выучка и благословенные каждодневные тренировки до седьмого пота позволяют ему не отключиться, а буквально в момент приземления извернуться, вскочить на ноги и от души швырнуть в противника простенький «Экспелиармус». Нет, конечно, можно было бы и что-нибудь поосновательней, все-таки нападение на аврора при, так сказать, исполнении, но, с точки зрения Рона, это было бы все равно, что убивать мух «Авадой».

— Хорек! Ты хоть понял, что натворил? С какого же хера…

Хорек тяжело дышит, видимо вложив все силы в неожиданное нападение, и смотрит в дальний угол, где, словно навязчивая примета прошлого, валяется его волшебная палочка.

Рон тоже смотрит на малфоевскую палочку.

— Никогда. Не смей. Недооценивать. Меня. Уизел!

— О! Какие мы нежные! – Рона колотит от бешенства. Проклятый Хорек! Ему не понравился тон! Пожиратель хренов! Уходил бы, пока отпускали! А теперь…

— Ты снова зарвался, Малфой, — тянет Рон почти нежно, стискивая кулаки. – А ведь когда-то я тебя предупреждал!

— Ты этого не сделаешь!.. – едва шевелит побелевшими губами Малфой.

— Можешь поспорить на свою тощую задницу, сделаю.

— Опять поставишь на колени?

Рон улыбается. Вокруг него то, что принято называть «глаз тайфуна» — абсолютная тишина и покой. Но еще миг…

— Зачем же на колени… — очень тихо отвечает он. Малфой слышит. В этот миг Малфой слышит все. – Можно просто подставить зад. Прекрасный невысокий прилавок, Хорек! Или предпочтешь отправиться в Азкабан?