Солнышко (СИ), стр. 5

Хорек обиделся? Ишь, и Лаванду приплел. Вот и зачем, спрашивается? Ревнует? Малфой? Уизли! Ты идиот. Прав Снейп. И братцы.

— Малфой! Не делай вид, что у тебя, кроме меня, никого до сих пор не было! Ты-то ведь тоже с кем-нибудь да целовался!

Если до этого момента Рон считал, что видел, как краснеет Малфой, то теперь он отчетливо понимает, что ошибся: лицо Хорька мгновенно покрывается почти малиновыми пятнами, а в уши можно совершенно спокойно вкручивать маггловские электрические лампочки. Мерлин! Малфой – девственник? Ну, то есть, кроме Рона, у него никого и никогда… Даже для поцелуев?

Рон отчетливо понимает: если бы у Малфоя были силы подняться с постели, он бы припечатал догадливого Уизли «ступефаем» и попросту трусливо сбежал. То, что он до сих пор лежит практически неподвижно на своей койке, говорит только о том, что Хорек действительно серьезно болен. И хотя Рон только что дал себе страшную клятву никогда не пользоваться больше малфоевской беспомощностью, он решает: клятвы даются для того, чтобы время от времени их нарушать — и второй раз за сегодняшнюю ночь склоняется к малфоевским губам. Очень осторожно проводит по ним языком, умоляя раскрыться, покрывает быстрыми поцелуями сначала верхнюю, а потом нижнюю искусанную губу, целует настойчиво и нежно, так, как никогда не целовал сладкие карамельные губы Лаванды Браун. И когда Малфой наконец со вздохом приоткрывает свой рот навстречу, Рон чувствует себя значительно более счастливым, чем в тот день, когда ему удалось выиграть свой первый квиддичный матч. «Мой!» — выдыхает он в жаркую глубину малфоевского рта. «Мой!» Малфой опускает ресницы, языки сплетаются, кровь приливает не только к щекам – и все это так горячо и сладко, что Рон наконец-то начинает догадываться, что значит «сойти с ума от поцелуев». Кажется, с Малфоем происходит то же самое, потому что именно он не выдерживает первым: отстраняется, тяжело дышит, смотрит шалыми глазами, в которых не осталось ни капельки холода.

— Понравилось? – лукаво спрашивает Рон.

— Не то слово! Еще секунду, и я бы…

Он смущенно замолкает, но все понятно и без объяснений. Если Малфой чувствует хотя бы в половину то же, что и сам Рон, то… Бедный Хорек!

Продолжая улыбаться, Рон откидывает в сторону больничное одеяло. Ну, так и есть! Почти до талии Малфой запакован в бинты, а вот ниже…

— Эй, Уизел! Ты чего… это… надумал? – от неожиданности Хорек начинает даже слегка заикаться.

Очень осторожно Рон опускается к выпуклости на малфоевских пижамных штанах, прижимает ладонь к тому горячему, что настоятельно просится наружу, слегка поглаживает, заставляя обычно такого сдержанного Хорька закусить нижнюю губу и жалобно заскулить, подаваясь бедрами навстречу.

— Нравится? – мягко спрашивает Рон. Кажется, ему тоже полагается смущаться. В конце концов, он впервые в жизни собирается сделать минет другому парню, но почему-то ничего такого не чувствует. Только оглушающую нежность и понимание правильности происходящего.

Остается только стянуть пижамные штаны вниз, к коленкам, и обхватить губами вздрагивающий от нетерпения малфоевский член. Остальное, как водится, дело техники. И техника не подводит. Он просто возвращает назад то, что получил за последнее время от самого Малфоя, чтобы всего через несколько мгновений осознать, что все делает правильно. Силы его воли хватает даже на то, чтобы не отстраниться в момент финального залпа – и проглотить все, до последней капли. Кстати, ничего гадкого во вкусе чужой спермы, на удивление, не обнаруживается: соленая, чуть горьковатая, оставляющая на губах отчетливый привкус каких-то лечебных трав. А еще – безумное возбуждение.

Поскольку находящийся в полубессознательном послеоргазменном состоянии Малфой явно не способен нынче ни на какие подвиги, остается только одно: расстегнуть джинсы и в несколько быстрых движений позволить себе соскользнуть следом за своим – вот теперь он в этом абсолютно уверен! – любовником.

А потом просто, без всяких поэтических заморочек, рухнуть на больничную койку рядом с Хорьком. Хорошо, что в больничном крыле Хогвартса пациентам полагаются такие широкие и удобные кровати!

— Я тут… полежу… совсем чуть-чуть…

— Лежи уж, Уизел, — вздыхает Малфой, из последних сил накидывая на обоих одеяло.

То, что вечному соне-Рону удается проснуться еще до восхода солнца и исчезнуть до появления мадам Помфри, предварительно наложив на себя и на Малфоя Очищающие и приведя в порядок свою и его одежду, кажется почти чудом.

— Придешь вечером? – неуверенно спрашивает Малфой.

— Приду, — улыбается Рон. – Если не прогонишь.

— Рыжий придурок!

И даже это почему-то звучит совсем не обидно. Ну, рыжий. Ну — кто же после вчерашнего будет спорить! – придурок. Тем более, что за ним поднакопилось довольно много долгов. Самое время их отдавать.

…— Знаешь, Уизел, — шепчет на следующую ночь засыпающему Рону Малфой, — Ничего ты мне больше не должен. Совсем ничего. Квиты.

— Это как посмотреть… — упирается Рон. – Я не имел права этого делать с тобой. Вообще не имел права. А уж столько раз подряд…

— Успокойся, — губы Малфоя щекочут ухо. – Не было никакого насилия. Не было никакого принуждения.

— Скажи еще, что мне просто приснился ты на коленях там, в коридоре… И в классе… И в кладовке для метел… И на Астрономической башне… И…

— Каждый раз помнишь? – изумляется, блестя глазами, Малфой и даже пытается приподняться на локте, чтобы заглянуть Рону в лицо, но тут же со стоном боли падает обратно.

— А то! Знаешь, как гадко чувствовать себя насильником?

— Насильник из тебя, Уизел… — усмехается Хорек уголком рта. – Знаешь, как долго я тренировался ронять палочку? Далеко-далеко?

— Что? – Рон даже садится на постели. – То есть как «тренировался»?

— И как долго потом тебя изводил… И караулил в темных коридорах…

— Ты меня караулил?! – до Рона медленно, но верно начинает доходить. – То есть это была… подстава?

Кажется, тут он должен возмутиться, но ничего не выходит. Малфой за ним охотился? Нарывался на драку, чтобы заведомо проиграть? Чтобы быть поставленным на колени? Но ведь это значит…

— Хорек, — потрясенно выдыхает Рон. – А я-то думал, что из нас двоих именно я – извращенец! А оказывается, ты…

— Да, — очень тихо соглашается Хорек. – Из нас двоих я, определенно, хуже… Прости, что использовал тебя.

Малфой, который признается, что хоть в чем-то был не прав – зрелище не для слабонервных. Рон не знает, чего ему хочется больше: от души отдубасить проклятого манипулятора или до смерти зацеловать. В конце концов, просто спрашивает:

— Слушай, но почему именно я? Что, в Хогвартсе больше не нашлось…

— Геев? – хихикает Хорек. – Да сколько угодно.

— Дураков! – шипит Рон. – Нет, на что тебе сдался именно я?

Между ними виснет долгая пауза, а потом звучит так тихо, что Рон ни в жизни бы не услышал, если бы не вслушивался изо всех сил:

— В тебе столько… солнца…

Потом… Потом будет все остальное. Внезапно вспыхнувшая любовь Гарри к Джинни. Потухший взгляд Гермионы. Исчезательный шкаф и Выручай-комната. Смерть Дамблдора на Астрономической башне и бегство Малфоя в компании шайки Пожирателей. Попытки доказать самому себе, что после того, как в жизни не стало Хорька, в ней ничего не изменилось. Дурацкий роман с Гермионой, в котором с обеих сторон не обнаружилось ничего, кроме отчаянной попытки забыться. Скитания по лесам. Борьба с воспоминаниями. Уничтожение крестражей. Объятия Адского пламени, когда Рон на полном серьезе предлагает предоставить Малфоя и компанию их собственной судьбе. Последняя битва. Гибель Фреда. Суды над Пожирателями. Объявление о свадьбе Малфоя. Стремительная помолвка с Гермионой. (Два наивных идиота, которые еще не знают, что на развалинах дружбы не построить любви…) И только иногда, во сне, чей-то далекий шепот:

— …Столько… солнца…

========== Глава 3. «Око тайфуна» ==========

— Поднабрался опыта, Уизел? – хрипит Хорек, резко подаваясь ему навстречу. – Супруга предпочитает погорячее? Или все-таки мальчики, бордели?