Солнышко (СИ), стр. 3

Что бы делало человечество без этой замечательной отмазки?

— Живот? Тогда тебе надо к мадам Помфри, чтобы она дала тебе какие-нибудь зелья.

«По правде сказать, мне надо к Малфою. Чтобы он мне что-нибудь дал. Или просто – дал. Суть не в терминах. Нет, Герми, я не гей. Просто проклятый Хорек совершенно охренительно сосет».

— Да ладно! Само пройдет! Наверное, это аллергия на Снейпа. Представляешь? Сегодня же целых две пары Защиты. Да еще и со Слизерином.

Целых две пары Малфоя! Мерлин! Это почти смертельно.

Впрочем, больной живот не подводит: Снейп вполне предсказуемо снимает с Гриффиндора баллы из-за непревзойденной тупости Уизли, который всю практическую часть витает в облаках, пропуская самые элементарные атакующие заклинания. Снейп злобно обещает отправить Рона в больничное крыло в ведре. Окруженный толпой ликующих слизеринцев Малфой ехидно скалится и многозначительно вскидывает брови.

Рон мучительно краснеет после каждого промаха и дает себе страшную клятву: после занятий напомнить зарвавшемуся Хорьку, кто здесь главный.

Самое трудное при выполнении этой клятвы оказывается избавиться от друзей: Гарри желает немедленно поделиться тайнами учебника Принца-полукровки, а Гермиона настойчиво предлагает проводить к мадам Помфри. Рону впервые в жизни кажется, что наличие верных и преданных друзей – не такое уж большое благо, как принято считать. Наконец, сделав страшное лицо и, как ему кажется, изящно намекнув на любовное свидание с некой таинственной незнакомкой с Рэйвенкло, он вырывается в свое желанное одиночество. Разумеется, о том, чтобы при этих условиях заглянуть в гриффиндорскую башню и тайком позаимствовать у Поттера мантию-невидимку не может быть и речи. Что значит, сегодня охотиться на Малфоя придется без самого главного тактического оружия. Ну, ничего. Не зря же Рон Уизли – лучший шахматист Хогвартса. Это признал еще Дамблдор на их первом курсе. Просчитывать ходы в жизни ничуть не сложнее, чем в шахматах. Посмотрим, кто кого! Леди Удача, как известно, улыбается храбрым.

Впрочем, очень похоже на то, что проклятый Малфой тоже умеет играть в шахматы. Во всяком случае, его передвижения по замку в этот день удручающе хаотичны и непредсказуемы. На обед – только в шумной компании слизеринцев. Библиотека – мимо. Малфой выучил все уроки еще вчера. (Вот и проверим, насколько хорошо он их выучил!) Тренировка по квиддичу? У бедного Хорька внезапное растяжение связок. (Даже знаем, каких именно, ага!) Будешь теперь сидеть, не высовывая своего острого носика из подземелий, под защитой Снейпа? Вряд ли, ох, вряд ли!

И Хорек не выдерживает. Куда и зачем прется на ночь глядя Его Светлость (или Сиятельство?) Драко Малфой, никому не известно и всем, в сущности, пофиг. Но он прется, настороженно зыркая по сторонам, аккурат мимо пыльной заброшенной аудитории, где вот уже больше часа ждет в засаде терпеливый охотник. Освоенный в совершенстве еще во времена АД «ступефай» не подводит и на этот раз. Рон стремительно затаскивает свою добычу внутрь, запечатывает дверь заклятьем, накладывает Заглушающие, извлекает из кармана малфоевской мантии палочку и только тогда произносит: «Фините Инкантатем!» Пришедший в себя Малфой оценивает ситуацию практически мгновенно: запертую дверь класса, две палочки в руках у Рона, полное отсутствие надежды на постороннее вмешательство – и медленно опускается на пол. Вопреки ожиданиям, он не хамит и не огрызается, просто стоит на коленях и ждет, когда Рон расстегнет брюки.

Если еще утром Рону казалось, что ничего прекраснее вчерашнего оргазма в его жизни не было и быть не может, то сейчас он понимает, что крупно ошибся. Потому что рот Малфоя еще горячей и теснее, движения более выверены, а подключившийся к делу язык заставляет взлетать куда-то к звездам без всякой магии. И Рон взлетает, точно сноп золотого фейерверка, на которые такие мастера его шебутные братцы.

Малфой брезгливо сплевывает на пол, затем немного неловко поднимается с затекших колен, достает из нагрудного кармана мантии белоснежный носовой платок, тщательно вытирает губы и вопросительно смотрит на Рона. Видимо, вопрос о свободе больше не актуален, потому что Хорек так и не произносит ни единого слова: забирает свою палочку, снимает с двери Запирающие и Заглушающие и очень спокойно покидает класс. Рон смотрит ему вслед и почему-то не испытывает ни торжества, ни простой радости. Он еще долго потом сидит в пустой аудитории за пыльной партой, запустив пальцы в рыжую шевелюру, и мучительно думает о том, что такое свобода.

Через пару недель ответ на этот странный вопрос так и не найден, зато Рон Уизли уже ни капли не сомневается в том, что Малфой – это нечто вроде страшного маггловского наркотика, о котором однажды под большим секретом рассказывал отец: привыкание происходит почти мгновенно, а избавление от зависимости практически невозможно.

Рону кажется, что день, прошедший без дозы Малфоя, прожит совершенно зря. И дело тут не только, как подозревает Рон, в крышесносных минетах, которые за эти дни Хорек доводит просто до охренительного совершенства, но и в самом Хорьке. Рону никак не удается разгадать тайну Малфоя.

Похоже, за годы учебы в Хогвартсе Рон успел достаточно неплохо изучить своего врага, тем более, что Малфоя сложно упрекнуть в излишней скромности. Он бывал наглым, самоуверенным, высокомерным, злобным, сволочным, истеричным, холодным, циничным и даже радостным (особенно, если удавалось сделать кому-нибудь пакость или в очередной раз оказаться в центре всеобщего внимания). Его слова, как колючки, вцеплялись в уши, и извлечь их оттуда было делом довольно болезненным. Но в последнее время в нем словно погас свет. И произошло это, если вдуматься, задолго до встречи в темноте слизеринских подземелий. Малфой стал задумчив, погружен в себя, гораздо меньше зубоскалил и задирал окружающих, скорее уж по привычке, нежели по зову сердца. Да и отношения с Роном трудно было назвать нормальными. Если про себя Рон давно решил, что просто решает за счет Малфоя вечную проблему буйства подростковых гормонов, то зачем это все нужно Хорьку, оставалось для него тайной за семью печатями. Малфой больше не прятался и не ускользал, не оказывал сопротивления и как будто намертво забывал про наличие у себя волшебной палочки. Покорно опускался на колени по первому требованию Рона, ублажал его, пуская в ход не только губы и язык, но также руки и – изредка – зубы, которые оказались, вопреки давним угрозам, вовсе не страшным оружием, а лишь еще одним инструментом наслаждения. Сам Малфой во время этих странных молчаливых встреч ни разу не намекнул на ответную услугу, не коснулся себя сквозь плотную ткань мантии, а удовлетворив своего любовника (правда, Рон не был уверен, что их можно обозначить этим странным теплым словом «любовники»), просто вставал и уходил.

Рон всегда считал себя вполне обыкновенным человеком, не склонным к насилию и каким бы то ни было извращениям. «Ронни у нас – хороший мальчик, — отчего-то вздыхала мама, — слишком правильный». В их компании мозги достались Гермионе, талант – Гарри, а Рону выпало быть обыкновенным. Но то, что происходило сейчас… В этом не ощущалось ничего обыкновенного и тем более нормального.

Встречи с Малфоем доставляли пронзительно-острое сексуальное наслаждение, но почему-то не приносили радости. Может, поэтому Рон никогда не стремился добиться от этих встреч чего-то большего, перейти к более «взрослым» вариантам секса. В конце концов, он вынужден был признать, что ему не нравится обманывать друзей, не нравится получать, не отдавая, и совершенно не нравится, когда перед ним стоят на коленях. Даже если на коленях стоит зараза Малфой. Причем любая попытка как-то изменить ситуацию пресекалась на корню самим Хорьком: он, словно скользкая гадюка, выворачивался из объятий, отталкивал тянущиеся приласкать руки и злобно шипел на любую попытку заговорить. О поцелуях Рон старался даже не думать. Все, что располагалось выше пояса, по необъяснимым причинам находилось у Малфоя под запретом. Рон, если честно, и сам был не в восторге от своего крайне странного желания проверить, каковы на вкус тонкие малфоевские губы. («Так и до вкуса малфоевского члена недалеко… Мерлин! О чем я думаю!») Но избавиться от этого наваждения почему-то никак не удавалось. И, кстати, даже такому совершенному лоху в вопросах отношений, как Рон Уизли, понятно, что если человека хочется не только трахнуть, но и поцеловать, то встречи с ним называются «свидания».