Солнышко (СИ), стр. 16

Потом – водопад. Зачем нужен утренний душ, когда почти за стеной бунгало поет свои песни небольшой водопад над крошечным – не больше приличной ванны – озерцом? Там можно стоять, запрокинув голову, под упругими струями и чувствовать рядом, совсем близко тепло чужого тела, а иногда – обжигающие губы Малфоя на прохладной коже – все ниже и ниже. Малфой будто сорвался с цепи. Словно до этого времени вся его жизнь была сплошным обетом безбрачия, который, говорят, в прежние времена давали особо упертые алхимики, отправляясь на поиски своего Магистерия. Словно теперь он рвется наверстать все разом: солнце, страсть, нежность, долгие прелюдии, сумасшедшие поцелуи – пока не затекут шеи — и разговоры на полночи о чем-то важном — и ни о чем.

После водопада – завтрак, ожидающий их на террасе: много фруктов, названия которых Малфой перечисляет с каким-то почти чувственным наслаждением, словно особо редкие ингредиенты для своих тайных зелий; свежие булочки, только что из печи, и желтое сливочное масло с капельками влаги; тарелка с сырами (обилие сырных сортов вводит Рона в самый настоящий ступор, про некоторые он даже не уверен, что их можно есть без риска для жизни); дымящийся кофейник, пахнущий совершенно сумасшедшим образом… Загорелый Малфой в одних белых шортах, точно забывший о Черной Метке на предплечье, с совершенно беззаботным видом поглощающий все это великолепие. К исходу первой недели отдыха Рон даже готов поклясться, что на выпирающем малфоевском каркасе постепенно начинает проступать некоторое подобие плоти.

После завтрака они с головы до пяток обмазывают друг друга специально сваренной изобретательным Хорьком мазью для загара (лимон, лайм и мята) и если не срываются при этом в очередной раунд сексуального марафона, то идут на пляж. Там Рон учит Малфоя плавать на мелководье, слизывает соль с его губ, ныряет под волны, чтобы, вынырнув, с коротким выкриком рвануть к берегу, наперегонки с волнами.

Песок и волны, волны и песок, до тех пор, пока всего этого, включая солнце, внезапно не становится слишком много, и они аппарируют обратно в бунгало или под водопад. Сон, страсть, нежность, разговоры – как будто не хватило всей жизни, бывшей до сих пор, чтобы просто наговориться всласть. Нацеловаться всласть. Налюбиться – всласть. Мерлин!

… Вечер. По песку — длинные тени от прибрежных пальм. Солнце — пока еще не алое, а золотое, но уже достаточно низко, чтобы в воздухе начала ощущаться прохлада. Редкие часы, когда волны не обрушиваются на берег с разбега, а ласково подползают к нему, нашептывая свои тайны. Рон лежит на берегу и смотрит в небо, где привычно парят какие-то огромные птицы, кажущиеся из-за высоты совсем крошечными. Длинный день оставил в душе восхитительную пустоту и негу в мышцах. Сидящий рядом Малфой с серьезным видом сыплет тоненькой струйкой на живот Рона мелкий белый песок, потом наклоняется почти к самой коже и сдувает его одним выдохом. Потом внезапно спрашивает:

— А ты знал, Уизел, что между магической Британией и магической Новой Зеландией не существует договора об экстрадиции?

Некоторое время Рон пытается осмыслить суть заданного вопроса (настолько он сейчас далек от подобной тематики), а потом выдает самое внятное, на что способен в данный момент:

— Да ну?

— А вот! – Малфой высыпает на живот Рона очередную порцию песка и начинает водить по нему кончиком указательного пальца, словно рисуя некие тайные руны. Рон морщится от щекотки. — Представь себе. Что бы ты ни натворил в старушке Британии – беги сюда. Отсюда не выдадут.

Рон стряхивает с себя песок, садится, ловит уклончивый малфоевский взгляд.

— С чего бы? Они ведь вроде – наша бывшая колония. И маггловская королева у них общая.

— Какие-то политические игрища с аборигенами. Приходишь к одному из местных вождей, произносишь некую клятву в верности – и становишься членом племени. Своих магов у них не переизбыток, вот и привечают всех желающих…

— Хороший обычай, — соглашается Рон. – Удобный для тех, кто не дружит с авроратом. Тут, наверное, ваших бывших собралось немерено.

Малфой вздрагивает. Вполне ощутимо вздрагивает, точно внезапно почувствовал порыв ледяного ветра из самого сердца Антарктиды. Сидящему совсем рядом Рону видны даже мурашки, скользнувшие по загорелым малфоевским плечам. Не раздумывая, Рон притягивает его к себе, оборачивает своими горячими руками, жарко дышит в выгоревшую макушку.

— Эй! Ты чего?

— Наших? – Малфой выворачивается из его рук и пристально смотрит в глаза. Так пристально, как будто ищет что-то на самом дне светлого уизлевского взгляда. – Ты совсем идиот или только придуриваешься?

— Совсем, совсем, тоже мне новости! – пытается отшутиться Рон. Но ничего не получается. Малфой смотрит исподлобья, словно что-то решает для себя. Потом ложится спиной на песок, раскинув руки и закрыв глаза, внезапно погрузившись в какой-то иной мир, где нет ни Рона Уизли, ни его глупых вопросов. Рону становится откровенно не по себе.

— Хорек! Да что с тобой?

— Нет больше «наших», Уизел, — устало выдыхает Малфой, так и не открыв глаз. – Совсем никаких «наших». Я остался последний.

— Малфой, ты перегрелся? Может, какой-нибудь микстурки хряпнешь? – Рон не на шутку встревожен. Как лечить перегревшегося зельевара? В их компании колдомедик только один, и его фамилия не Уизли.

— Это не последствия солнечного удара, Рыжий, — вдруг совершенно серьезно и спокойно произносит Малфой и смотрит на Рона. – Просто все уже умерли. Ты разве не знал?

— Чего не знал?!! – Рон уже почти кричит. Ему не хочется говорить о смерти в их собственном, персональном райском саду, но смерть уже легла рядом глубокой черной тенью, совсем не похожей на тени от пальм.

— Все, на чьем предплечье стояла метка Темного Лорда, — Малфой машинально трет ставшую с годами чуть менее яркой татуировку на собственной руке. – Сначала ушли старшие, те, кто служил дольше. В три года, один за другим. Те, что сидели в Азкабане – чуть раньше, и о них особо не горевали, разве что родственники. Даже газеты обошли молчанием. Затем стали умирать те, кому повезло остаться на воле.

Рон вздрагивает. Он отчетливо помнит, как пять лет назад посылал Малфою сову с соболезнованиями по поводу скоропостижной смерти его отца.

— А потом стали уходить… наши. Давно был в Хоге, Уизел?

Рон пожимает плечами: дурацкий вопрос! Каждый год – на встрече выпускников.

Малфой уже не лежит на песке: сидит рядом, положив острый подбородок на мосластые коленки, и спрашивает, как о чем-то ужасающе будничном.

— Много осталось слизеринцев нашего выпуска и старше?

Рон пытается вспомнить и понимает, что кроме Забини и нескольких барышень из семей попроще, пожалуй, больше никого из знакомых с Змеиного факультета в памяти и не осталось. Ранний склероз или?..

— Проклятие, Уизел. Медленно действующий яд. Пламенный привет от Темного Лорда – своим недостаточно верным слугам. Он нас ждет. Там. А сводки о происшествиях, аврор Уизли, надо читать внимательнее.

В этот момент Рон отчетливо понимает, что все сказанное Малфоем – правда. И не потому, что таким не шутят: с Хорька станется шутить над чем угодно, такой вот дурной ядовитый хоречьий язык. А потому что с некоторых пор сводки о происшествиях попадают в руки рядовых авроров только со специальной маркировкой Отдела тайн: просмотренные и исправленные. Что-что, а подобные магические закидоны Рон за время своей работы в аврорате научился чуять буквально селезенкой. И теперь ему кажется, что еще никогда в жизни он не прикладывал столько усилий, чтобы не дать голосу дрогнуть на совсем простом вопросе:

— А ты?

Малфой наклоняет голову к плечу, словно раздумывает: стоит ли вообще проговаривать вслух то, что он собирается сказать. Потом все-таки отвечает:

— А я, Уизел, так уж вышло, на сегодняшний день – лучший зельевар магической Британии. Я придумал несколько отличных способов обмануть эту суку, смерть.

Рон позволяет себе выдохнуть, хотя до сих пор не знал, что исхитрился задержать дыхание на такое долгое время.