Стригой (СИ), стр. 6

И Герд слетает с крыши, гулко, но крепко приземляясь на полусогнутые, в несколько секунд нагоняет «вампиров» и кидается за Риту, принимая удар обухом топора плечом, до боли сжимая зубы. Нет, не поддаваться, не бросать начатое, бороться. Он же… бродячий пес. Тот, что терпит побои и удары, но в один прекрасный момент и ощерить клыкастую пасть может, и укусить — глубоко, вырывая шмат мяса. И укусил. Шипя от боли, толкнул Риту в дверь с приказом закрыться и не выходить до конца, а сам остался один против двоих. Против старейшины с топором и глухонемого дурачка с ножом. Тем, которым можно наколоть дыр в шее. Вампирских дыр.

— Выследил-таки нас, монстробой? — просипел старик, сжимая топорище.

— Чертов выродок, — прошипел Исгерд.

И не заметил, как «вомпер» подал знак дурачку кинуться сзади. Но успел повернуться и схватить лезвие ножа голой ладонью, разрезая кожу. Болезненно, но не глубоко. На землю закапала кровь. Больше монстров с человеческими глазами и мозгами он боялся стригоя, того, кто не вписывался ни в один вампирский кодекс или людской стереотип.

Пульсирующие волны боли шли от плеча по телу, прошибая каждую клетку, о руке и говорить нечего было, но больше охотник с жертвой в кошки-мышки играть не собирался.

И потому мощным ударом в солнечное сплетение повалил мордой в пыль дурачка, а старика, охнувшего от неожиданного поворота ситуации, попросту обвел вокруг пальца: сделал рывок к топору, отвлекая, а сам присветил ему кулаком в челюсть. Послышался тошнотворный хруст. Старейшина тут же потерял сознание, выпуская топорище. «Вампиры» были обезврежены. Один валялся в ногах, второй, ловя губами воздух, лежал, скрючившись в три погибели, неподалеку, на полпути к кустам.

— Все? — послышался дрожащий голос Риты.

— Все, — подтвердил Исгерд.

Рита выбежала из дома, бросаясь охотнику на шею. Тот довольно ухмыльнулся. И тут же рванула назад, разрушая построенные на оставшуюся ночь планы.

Вернулась. С тряпками в руках, чтобы перевязать раны. И с веревками. Для людей…

Народ начал выходить из домов. Не веря собственным глазами, охали и вздыхали женщины, взбешенные мужчины осыпали бранью чудовищ и жаждали расправы. Герд не останавливал. Перехватил руку Риты и, подмигнув, повел за собой.

***

Девушка даже по дороге к старенькому сараю, забитому соломой, жалась к охотнику и наглаживала его ушибленное плечо, касалась тонкими пальчиками перевязанной ладони и ворковала на ухо сумасшедшую околесицу, а Исгерду идти было все труднее. Желание никуда не пропадало, наоборот, приливало к паху и било в виски. Он был готов, шел с воодушевлением, знал, уверен был в том, что какой-никакой секс ему перепадет.

И замер на месте, когда увидел… Стригоя.

Сидящего на лавке и напевающего легкий, приятный мотив чистым мелодичным голосом. Вампир, наблюдая за мертвенно-бледной убывающей луной, катал ногами чертей, казалось, не замечал охотника, с которым успел познакомиться. Чисто формально, разумеется. И не повернулся к нему.

— …что за сто медяков порежет, порубит на сотни кусков… — звучали слова известной песенки.

А потом вдруг исчез с лавки, как иллюзия, дешевый трюк фокусника, обман зрения. Был на месте мгновение назад, но стоило Герду моргнуть, как он пропал. Бесследно. Лишь оставив пучок бессмертника на гладких досках.

— Эй, ты чего? — непонимающе хлопая глазами, спросила Рита.

— Ничего, — охотник высвободился из девичьих объятий. Слишком грубо. — Все в порядке, — бросил он даже не обернувшись, но и беспокойства в голосе не скрыв. — Я спешу.

Исгерд ушел. Оставил Риту посреди улицы одну, ушел, не сказав никому ни слова, забрал хромого мерина и сразу же уехал, оставив за спиной деревню.

Ту, в которой понял, что чудовища бывают разными, а те, что зовутся людьми, самые страшные из всех. Те, кого слишком много. Так много, что даже старуха Чума не способна вытравить эту гниль.

========== Глава третья: “Что-то начинается”. ==========

Исгерд знал, что не имеет права оставаться на одном месте, что даже суточный простой может стоить ему жизни. Что невнимательный жест, нетвердый шаг, дрогнувшая рука или отвлеченное внимание могут отпечататься укусом на шее. Человек, укушенный вампиром, сам станет таковым, и Герд боялся этого, панически боялся и в то же время понимал, что не способен сделать что-то против того, кто не боялся ни кольев, ни серебра. Того, кто был чем-то большим, чем безмозглое, спятившее от жажды бледнокожее чудовище. Того, кто пытался заворожить нечеловеческим, слишком красивым и ровным голосом. Того, кому это не удалось.

Хромой мерин увядал с каждым днем и ходил с большими усилиями, не был способен не то что на галоп, но и на быструю рысь. Охотник не знал, что произошло на самом деле, но сетовал на вывих или сильное растяжение. Впрочем, никакие догадки животное не лечили, благо, хоть совсем хуже не делали. Ему нужна была лошадь. Ему нужны были деньги. Он не взял и копейки за людей, охотничья совесть и благородство не позволили. Но не только они. Он сбежал. Едва завидев стригоя, услышав красивый, струящийся, как лента реки, мотив, сломя голову бросился из села, закрыв глаза и на деньги, и на Риту, и на больную ногу своего мерина.

Он не знал, куда едет. Просто ехал и все, куда-нибудь, лишь бы не стоять на месте и удаляться от рыжего монстра с холодящими нутро словами, которые часами звучат в голове, разливаясь в мозгу ледяным, покалывающим потоком. Солнце садилось поздно, опускалось медленно, и Исгерд обычно был в седле до поздней ночи, не останавливался до тех пор, пока не станет совсем темно. Вот и сейчас, ближе к вечеру, всадник медленно, проявляя милосердие к больному мерину, двигался через молодую, нежно шелестящую рощу, окрашенную в алые закатные тона. Не думал, казалось, ни о чем, лишь изредка отводил от лица веточки, метящие в карие глаза, ободряюще хлопал шею коня и иногда цеплялся мыслями за идею найти какое-нибудь озеро и искупаться, смыть уже с себя грязь, пыль и пот, да выбрить лицо, обросшее черной щетиной, которая уже изрядно чесалась. Он не ощущал слежки. И ему было спокойно.

До поры до времени, разумеется. Жизнь у него вообще-то очень горькая была, без приятных сюрпризов.

На узкой тропе, поросшей притоптанной травой, лежал толстый ствол поваленного дерева, уже обтесанный, ровный, кажется, даже облюбованный барсуком или кем-то еще — об этом говорило чернеющее дупло, явно кем-то обжитое. Но охотнику не было нужды выкуривать несчастную зверушку. Обойти бы преграду.

— Ну, коняга, прыгай, — тронул пятками мерина Герд, — давай, безмозглая ты скотина, прыгай! — сорвался. Как всегда.

Вытащил короткую плеть и стеганул отощавшие бока животного. Мерин прыгнул. Попытался, точнее, пошатнулся и рухнул на землю, придавив собой охотника, успевшего только схватить губами жадный глоток воздуха.

— Падла! — попытки сдвинуть тушу с тела оказались бесполезными. — Долбись оно все прогибом!

Ему ничего не осталось, кроме как выползти из-под бессильно рухнувшего коня, скрипя зубами от злости. Чуть позже и вовсе волком выть захотелось — никакие уговоры и удары плетью мерина на ноги не ставили, да и он сам не смог поднять его, сколько ни пытался. Был уже согласен вести его под уздцы, только бы шел, да только надежды все таяли и таяли, как лед на солнце, водой утекали за горизонт, и животное вообще перестало шевелиться. Лежало, протянув ноги, и хрипло дышало, широко раскрыв огромные, влажно блестящие глаза.

Исгерду нужна была помощь. И как можно быстрее. Но, как всегда, все было против него: он не мог бросить вещи прямо на дороге, кустам и крытым ветками ямам не доверял, а потому, с ног до головы обвешавшись экипажем, медленно, едва переступая под тяжестью поклажи, побрел в сторону мычания коров, раздававшегося вдалеке. Где скотина, там и люди. Быть может, его животинка еще схватится за тонкую, спасительную жизненную ниточку, готовую оборваться в любой момент. Быть может, ему чуть-чуть повезет.

Ему не везло.