Стригой (СИ), стр. 1

========== Глава первая: “Лунный свет, бессмертник и тот, кто тени не отбрасывал” ==========

«Волки спят среди корней,

Ветер качает летучих мышей,

Но ищут глаза неспящей души

Призраков и упырей, что страшны».

Очередной контракт, на который ему пришлось согласиться, рискуя собственной шкурой. Очередной заказ. И бездыханное тело с отметинами на шее, найденное у черта на рогах, в самой гуще старого заповедного леса.

На этот раз удача, казалось, ему улыбнулась, и стоило человеку на отощавшем хромом мерине въехать в первую попавшуюся деревеньку, как народ облепил его сам, наперебой и взахлеб рассказывая о том, как у местного старика коза сбежала в лес, и тот, ошеломленный потерей, рванул следом, да только не Маньку нашел, а Милену, подвешенную за растрепанные волосы на сук. С укусом на тонкой, покрытой синяками шее. Всадник устало поднял руку, жестом заставляя галдеж прекратиться.

— Проводите к старосте, — хрипло попросил он, натягивая поводья, а сам начинал жалеть, что вновь идет на охоту, хотя еще час назад заверял себя в обратном. Но ему нужны были деньги. Ему и беременной сестре без копейки в кармане.

Обмазанная глиной хибара на краю доверия не вызывала: неужели в таком захолустье найдется достойная плата за очередного упыря? Здесь, где тощие коровы жуют прошлогодний перележавший житняк, измученные работой девки таскают кричащих грудничков, а подпертые рейками сараи трещат и шатаются от малейшего ветра? Где даже на него, облаченного в тряпье, небритого и измученного дорогой охотника на хромом мерине смотрят, как на придворного советника? Определенно, предложат медь за нечто из ряда вон выходящее. Как и всегда, впрочем.

Старостой был слепой старик с трясущимися сухими руками, покрытыми синими узлами вен. От самогонного перегара, стоявшего в душной, прокопченной комнатушке, спирало дыхание. Охотнику пришлось пригнуться, чтобы пройти в хибару, но даже в ней он не смог встать в полный рост, а потому, ссутулившись, навис над стариком, ожидая шаблонного рассказа о вое по ночам, недавно похороненном человеке, могила которого спустя неделю оказалась разрыхленной, и трупе, конечно, который ему никто уже не покажет. Ах да, после пьяного рассказа его ждет недлительный торг за вшивую копейку и упреки в том, что он, «благородный господин», лишает их последнего куска хлеба.

— Вомперов, значит, бьешь? — просипел староста.

— Бью, отец, бью. Рассказывай, — снисходительно ответил охотник, скребя ногтем краешек грубого, липкого стола.

— Да чего рассказывать? Ушла Миленка и не вернулась. Ладная девка, стройная, косы до пояса, талия…

— Ближе к сути, — деликатно попросил гость, — что с телом?

— Подвешено за волосы, на шее две дырки, что непонятно? Вомпер же, ну!

— Может, и так, — неуверенно согласился охотник. — Я могу взглянуть на… на вашу Милену?

— Не-а, — развел руками старик, — мы ее в лесу бросили. А потом тело кто-то сожрал.

Под ноготь вошла тонкая, но ощутимая заноза, и гость, шикнув, тряхнул рукой. Осознав, что пойдет невесть куда практически вслепую, руководствуясь «двумя дырками», помрачнел, как грозовая туча, напряженно нахмурил брови, но после короткой внутренней борьбы, победившая сторона в которой не могла не вызвать обреченного вздоха, все-таки решился.

— Плата?

— Чего? — староста, видимо, задумался, да и не соображалось ему с похмелья.

— Я говорю, сколько за вампира даете?

Слепой потянулся сушеной рукой в латаный карман, начал шарить там, звеня то ли монетами, то ли ржавыми гвоздями, и бросил на стол полгорсти серебра, смешанного с соломенной трухой и древесными опилками. Охотник обескураженно опустил глаза в пол, сжимая кулаки под грубым столом — практически плюнули в душу, бросили гроши перед носом, как кости дворовой облезлой шавке, и ждут воодушевления и слов благодарности. «Иметь серебряник и не иметь серебряника — понятия разные», — пронеслось в мыслях, а между тем охотник, плюнув на давно растоптанную гордость и банальное самоуважение, выдал отчеканенное «берусь» и поднялся со стула, даже не прихватив плату. Вперед он не брал. Мог и не вернуться. Старейшина, прокашлявшись в кулак, остановил его до того, как закрылась дверь. Охотник обернулся.

— Ты это, мастер, ежели помрешь, что на надгробии выбить?

— Исгерд Бранн, — и тяжелая дверь захлопнулась с таким грохотом, что на полках задрожала посуда. Он ненавидел, когда его хоронили раньше времени.

Информации было чертовски мало, а риск увеличивался с каждым часом, приближающим день к темному времени суток, неизвестному, запретному времени суток, когда они, люди, рисковали жизнью больше обычного, когда от могильного воя на затылке шевелились волосы, и чьи-нибудь два больших сверкающих глаза наблюдали за живыми через окно, скалясь и захлебываясь слюной. Но он не должен был бояться, потому что он — охотник, сын, внук и правнук охотников, рисковавших всю жизнь и умерших отнюдь не в постели немощными стариками. И потому высокий мужчина в потрепанной временем и погодой одежде ходил по селу, расспрашивая то того, то другого, выуживая из бреда факты, отсеивая эмоциональный лепет и приукрашенные фразы о клыках в палец и крыльях четырехметрового размаха.

Вампир — это вампир, крылатый ли, бескрылый, смертный или нет — вампир, чудовище, что боится солнечного света, серебра и кольев. Монстр без души, питающийся человеческой кровью, соблазняющий людей на грех, обрекающий душу на вечные страдания и обращающий в себе подобного. Но и тот, кто уже погибал от его руки, тот, кому в грудь вбивали кол, кому рубили голову и ступни, сжигали и пеплом развеивали по ветру. Не неуязвимый. Дающий шанс убить, избавить, пусть и чуточку, мир от нежити и бросить пару звонких в карман.

Ответов не было, и положение охотника лишь усугублялось. Он не знал, на кого идти. Не знал, какую могилу раскапывать, понятия не имел, что стало с трупом после обнаружения. Ни муля, ни носферат жертву не калечили — пили кровь, и дело с концом. Милену душили, судя по синякам на шее, после — подвесили за волосы. Вампир с извращенным умом? Тогда кто? Влокослак и фледер калечили жертву. Тело нашли два дня назад, в полнолуние. Упырь? Стрыга? От Милены нашли бы кровавые ошметки и кишки, намотанные на деревья. А что, если… Нет никаких «если». Есть контракт и жалкая сумма серебра, смешанная с трухой и опилками, есть старенький, доставшийся от отца кинжал и колья, выструганные несколько дней назад на одном из тысяч привалов, разбитых Исгердом. И время, которое было на исходе.

Серебряная цепь, спрятанная под драным плащом, на бедре; кинжал в голенище растоптанного, залатанного сапога; колья — острые, заточенные колья, не потерявшие запах осины; немного святой воды и старый черненый крест на груди, болтающийся на тоненькой цепочке. А еще его холодный рассудок, накопленные знания и опыт, что спасут в очередной раз. Или нет… Кто же знает?

За час до полуночи высокая темная фигура ушла из деревни в направлении местного кладбища и пожалела о контракте почти сразу — косой ливень накрыл и не отпускал, а все лил и лил, размывая дорогу и стеной заволакивая и без того с трудом различимый в ночи отдаленный горизонт. Исгерд вымок до нитки. Полностью. Текло по лицу, спине, ляжкам, по темным, растрепанным волосам, капало с кончика холодного носа, и в сапогах уже давно хлюпала жидкая грязь. От собственного вида охотнику хотелось выть волком — разве это мокрое, с ног до головы покрытое грязью создание способно выглядеть устрашающе? Пугала разве что недельная жесткая щетина и спутанные слипшиеся волосы, падающие на уставшие, озлобленные глаза.

Кладбище было маленьким, совсем крохотным участком земли с полуразмытыми могильными холмиками, почерневшими, разбухшими от влаги могильными крестами и почти разбитыми каменными надгробиями. И ни одного вампира, которому бы пришло в голову вылезти из могилы и под холодным ливнем напасть на человека, ослабленного погодными условиями и недельным недосыпанием. А, впрочем, бывало и хуже. К примеру тогда, когда ему пришлось спуститься в склеп в кромешной тьме после трехдневного запоя и один на один столкнуться с голодным, взбешенным мулем. И ничего. Вернулся, пополнив коллекцию вампирских клыков на длинной веревочке, тщательно спрятанной в слоях одежды. За полуразрушенным надгробием что-то мелькнуло. На мгновение, долю секунды, но Исгерду было этого достаточно, чтобы успеть среагировать и тряхнуть под плащом серебряную цепь, наматывая ее конец на сжатый кулак. Пошел тихо. Медленно. Двигаться быстрее не позволила скользкая глина, комками прилипающая к подошвам сапог. Охотник знал, что чудовище его заметило. Он слишком сильно выдавал себя.