Стригой (СИ), стр. 5

— Ее преследовали, получается? — аккуратно спросил охотник.

— Да не зна-а-аю! Она ж ничего не ска-а-аза-а-ала!

— Пусть так. Но как она ночью на улице оказалась?

Юлиан продолжил.

Как оказалось, паранойя Иды нынешнему вдовцу быстро и совсем осточертела, и видеть это бледное, осунувшееся лицо, на котором и глаза, по обыкновению яркие, угасли, как свечи, стало невыносимым. Ну и забылся он. Так, разумеется, как умел — напился, как свинья, устроил дома погром и потом, вымещая пьяную злобу, таскал девушку за волосы, грозил тем самым кулаком ей дурь из головы выбить, чтоб неповадно было как овце зашуганной каждого шороха бояться. И без того напуганная и измотанная Ида, задыхаясь от рыданий, выбежала на улицу и потом, судя по звукам, заперлась в сарае. В котором наутро ее нашли. С укусом на шее, синяками на горле и кровоподтеками на бедрах.

— И ты говоришь не пить, монстро-о-обой! — промямлил Юлиан. — Да если б не я-аа…

— Успокойся. Ее бы убили. Рано или поздно. Но как сам думаешь, если это не вампир, то кто бы мог убить Иду?

— Во-о-омпер! Ты-то не дурак!

— И все же?

— Е-е-есть один уро-о-од…

Уродом был глухонемой сумасшедший, хилый, обросший мужичок, разговаривающий с курами и козами. Точнее, не разговаривающий, а мычащий. Тот, что жил на краю села и не сделал в сторону женщины ни единого шага, только засматривался часто, улыбался, скалился и мычал. И не более. Но даже этот вариант нельзя было исключать, потому что теперь вампиром и не пахло. Разве стала бы бояться девушка вампира днем? Стало быть, и при свете дня за ней кто-то ходил и пугал, вынуждал оставаться дома и, возможно, шантажировал, раз она не сказала, чего боится. Но как ее смог бы шантажировать глухонемой, не способный и слова вымолвить? Никак. Зато странные укусы стали более чем обыкновенными. И отсутствие засосов стало объяснимым.

Потому что орудовал не вампир, а человек.

Потому что на сарае, прямо над входом, сушился по случайному совпадению чеснок, совсем рядом рос куст боярышника, и кровопийца пройти не мог. А укус был надрезом. Надрезом, который не был похож ни на одни вампирские клыки. Именно потому охотник и посчитал след странным еще изначально. А стригой… Несмотря ни на что, он поверил ему. Монстры не оставляют в живых. Без исключений.

Изнасилование, причем грубое, тоже было супротив устоев тех, кто дрожал при виде кольев. Они могли очаровать взглядом, могли заставить чувствовать к своим особам безмерную любовь, а не рисковать, справляясь с сопротивляющимся, визжащим от ужаса телом. Исгерд не мог поверить лишь в то, что на истинный путь его вывело чудовище. Рыжее, бледное чудовище с улыбкой, от которой кровь стыла в жилах.

— Я найду того, кто убил твою жену, — охотник поднялся с лавки, поддерживая вдовца под локоть, - и, как и обещал, не возьму денег. Я не беру за людей. Да, да, друг, это не вомпер. Но напоследок я задам тебе вопрос. А ты хорошо подумаешь и ответишь.

Юлиан неуверенно кивнул, уже лежа на кровати.

— Ты не видел в этих краях мужчину? Рыжего травника?

— Ка-а-ак же, ви-и-идел, — пьяно протянул вдовец. — Не-е-ету у нас таких-то…

Охотник обреченно вздохнул и опустил глаза. Стало быть, травник на месте не задерживается. И потому второго шанса пересечься со стригоем никто не исключал. К сожалению.

— Ка-а-акой дурак, — уже за дверью завел парень, — не вомпер ему…

***

Закончить начатое нужно было как можно скорее, и охотник, снова наплевав и на себя, и на свое состояние, которое все-таки улучшилось, приготовился к охоте на… людей. И не взял ни цепей, ни кольев и святой воды. Только интуицию, подсказывающую ему, что чудовища с извращенным умом выйдут на дело именно сегодня, в эту красивую летнюю звездную ночь, пропахшую жаром и травами; сноровку, ум и годами отрабатываемые навыки ближнего боя. Остальное просто не требовалось, наоборот, лишь помешало бы и затормозило, сковало движения.

Впрочем, даже ограниченным в спектре примитивных и не очень ударов ему нечего было бояться. Первым, кто орудовал в селе под покровом ночи, был, возможно, тот самый урод. Второй, тот, что оставлял синяки на шее и «вампирские» укусы, тот, что идиотом не являлся, скорее был слишком умным, раз ввел его, охотника с многолетним стажем, в заблуждение.

Теперь понятно, почему все сложилось именно таким образом. Тело Милены, быть может, и впрямь сожрали. Но это было необходимо, чтобы завлечь, заинтересовать работой и не навести на след преступления изначально. За Иду не испугались вообще — Исгерд принялся за работу, да и видно было, что такие, как он, берут за обязательство отрабатывать каждый грош. Даже самую жалкую копейку. По нему заметно. Грязный, небритый, усталый и сонный. Такой же, как и половина его братии, хотя свое дело он знал.

И потому сейчас, забравшись на крышу старейшины деревни, охотник на людей лежал и высматривал чудовищ, поразительно походивших на простых смертных. Ему нравились засады и эффектные появления, нравился ужас в глазах жертвы. Выводила из себя чернь и гниль подобных мест, где убийц и насильников было больше, чем в городах, где творились такие вещи, на которое не был способен ни один вампир. Даже самый жестокий, даже самый голодный и злой.

Мертвая убывающая луна одиноко стояла в ясном ночном небе, освещая деревню, каждую улочку, плетень и дом, каждую травиночку и невзрачный полевой цветок, затерявшийся в зарослях бурьяна. Было совсем тихо и безветренно, даже собаки спали в будках и не звенели тяжелыми цепями. Не дрались кошки, не кричали ночью в колыбелях младенцы, не ругались пары. Даже свет нигде не горел. Но, кажется, все были в ожидании, хотя не имели и малейшего представления о том, что ночью охотник будет охотиться на «вампира» прямо в деревне, буквально под окнами, так что смотреть на улицу, а уж тем более выходить туда — затея наиглупейшая, безрассудная и, скорее всего, стоящая жизни, которая, как известно, всего одна.

В темных зарослях травы скрипели кузнечики. Пожалуй, вообще единственный звук кроме тишины и дыхания самого Исгерда. Иногда, периодически, тихий короткий глоток травяного отвара. Не более того. Но тишине не суждено было царить в деревне всю ночь. Помешали шаги. Шаги двух пар ног. Охотник слышал их. И даже узнал один приглушенный, скрипящий голос. Среагировал моментально, плотнее прижавшись телом к крыше дома старейшины и затаив дыхание; еще — приглушив желание убить на месте. Все-таки кое в чем следовало убедиться.

Он убедился. Потому что за старейшиной деревни, за этим «слепым» стариком, который превосходно шел вдоль домов, не оступаясь и не задерживаясь, брел глухонемой дурачок, просто не знающий о том, на что идет, не понимающий этого даже не по своей вине.

Они остановились напротив дома, где жила девушка из корчмы, та, что еще утром подносила охотнику перцовый самогон и свежевыпеченный хлеб, что, главное, была молодой, вполне себе приятной на лицо, «ладной, с косой до пояса и талией, талией!» Той, что под стариковское понятие «красиво» попадала идеальнейшим образом. За что и поплатилась. Она жила дома со старой лежачей матерью и совсем маленькой сироткой на руках. «Вампирам» не было повода бояться хоть чего-то. Охотник наблюдал.

Вот старейшина деревни, пробираясь в тени, как крыса, подползает к дому. Вот машет глухонемому рукой, подзывая поближе, прислоняет палец к губам, чтобы тот молчал, и делает запланированное — пинает ногой инструмент, приставленный к фундаменту, и тот, гремя железом и деревом, падает, а монстры кидаются за дом, в засаду.

И Рита выходит, потому что мужчины дома нет, а проверить, что же стряслось, необходимо. Она выходит, одергивая ночую рубашку и сонно потирая глаза, стоит на пороге и вдруг замечает разбросанные орудия труда. Идет к ним, даже не подозревая, что старик, эта трясущаяся полувысохшая мерзость с покрытыми узлами вен руками, обошел дом с другой стороны и уже стоит за спиной, готовясь к удару по затылку. Вырубить. Изнасиловать. Задушить. Проколоть «клыки» на шее и бросить тело с пометкой «здесь был вампир». Ввести его, охотника, в заблуждение. Остаться в выигрыше. Но не в этот раз.