Стригой (СИ), стр. 51

Стригой не выдержал, точно снова ослаб. Плавным движением вышел и лег сверху, пытаясь отдышаться, запомнить запах распаленного, человеческого, живого тела, обессиленно расслабленного и распластавшегося под ним. Лег сверху, накрывая ладонями шею и крепко прижимаясь к губам — теперь без колебаний и сомнений. Так легко, так собственнически. Теперь ведь можно без спроса.

Вставать катастрофически не хотелось, но и лишний раз давить весом на многострадальный торс — тоже. К тому же, лежать на шкуре у раскаленного камина и без того было жарко. Но дьявольски красиво.

Бланкар нехотя поднялся, вновь седлая бедра, попавшейся под руку белоснежной рубашкой стер с живота Исгерда вязкую сперму, удержавшись от того, чтобы взять и слизать ее с кожи. Не стоит. Иначе снова снесет башню. И толком не успел встать и развернуться, как замер на месте, похолодев.

— Вергилий?

— Да?

— С каких это пор, позволь спросить, на твоей спине красуются валашские руны?

От осознания собственного просчета хотелось выпрыгнуть из окна или сигануть в горящий дом.

А ведь все так хорошо начиналось…

Комментарий к Глава двадцать вторая: «Одна большая зависимость»

Ну, теперь уж совсем немного. Две главы — и баста.

========== Глава двадцать третья: «Грозовые тучи» ==========

— Вергилий?

— Да?

— С каких это пор, позволь спросить, на твоей спине красуются валашские руны?

От осознания собственного просчета хотелось выпрыгнуть из окна или сигануть в горящий дом.

А ведь все так хорошо начиналось…

Стригой без слов позвал за собой. Пристроился на краю софы, натягивая штаны, и похлопал по месту рядом. Охотник, прожигая взглядом, поднялся; охнув от боли в настрадавшихся ребрах, от того, как ныла теперь спина и поясница, прихрамывая на сломанную когда-то ногу, доплелся до невместительного жесткого ложа и опустился по левое плечо вампира, так бесстыдно и по-детски утаившего без сомнений нечто очень важное.

— Повернись, — холодно попросил Исгерд.

Он легким движением убрал огненно-рыжие пряди, открывая взору письмена. Так и думал. На белой спине с покрасневшими отметинами его собственных рук красовались забытые валашские руны, описывающие ровный круг выжженными символами. И как он раньше не почувствовал их? Провел пальцами по одной из рун, чертыхнулся. Пока не увидишь, ни в жизни не заподозришь о клейме, что «украшает» шелковистую, алебастрово-бледную кожу травника. Это был редкий, сложный диалект, который охотник знал плохо, но, тем не менее, кое-какое представление о нем имел и, поразмыслив, все-таки понял смысл сложной вязи темных, уродующих линий.

— «Отступник», значит? Какого черта ты молчал об этом? Какой у тебя был повод для того, чтобы, дьявол тебя за ногу, скрывать это клеймо? Ты ведь получил его на днях. Где ты шлялся?

Вампир закусил поалевшие растерзанные губы, тряхнул головой, разметав по спине волосы. Он удивился, когда узнал о том, что Исгерд вообще читать умеет. Каков же был его шок, когда мужчина безошибочно прочитал этот чертов забытый временем и людьми диалект, вдобавок в точности передав его смысл на всеобщем. Сколько еще он таит? Сколь он на самом деле образован?

— Что тебе это даст? — сухо ответил вопросом на вопрос Вергилий. — Здесь ты бессилен в той же степени, что и я. Словом, абсолютно.

Герд опустил руку на острое, дрогнувшее плечо. Что за извечные вампирские проблемы? Эта жизнь вообще когда-нибудь наладится? Этот ад вообще когда-нибудь закончится, или же давно пора было добровольно покинуть этот мир и отмучиться наконец? В любом случае, не бросать же стригоя с этим чем-то внезапно и бесповоротно навалившимся один на один. Не после того, как он сам связал с ним свое постылое и тяжкое существование. Не после того, как столь сильно привязался к нему, перешагнув через собственные принципы и убеждения.

— Давай не геройствуй. Выкладывай. Никуда я от тебя теперь не денусь. Рано или поздно докопаюсь сам, если не станешь говорить. Ты ведь знаешь.

Стригой горько ухмыльнулся, ссутулившись. Однако, все-таки глубоко выдохнув, откинулся на спинку софы, протянул ноги поближе к камину и опустил руку на бедро охотника. И рассказал без увиливаний и прикрас. И о Констанции, и о том, сколь суровы высшие чины вампирской знати, и о их кодексе, даже о своем происхождении — вскользь, не забыв напомнить, что бессмертным нельзя стать. Им нужно родиться.

Теперь ему грозила в лучшем случае легкая и быстрая смерть. Никакие связи и репутация рода не спасли его от изгнания, и теперь, если он пересечется хоть с кем-то из своей братии, то не посмеет и слова сказать на любые унижения, ежели захочет прожить чуть больше отведенного срока. Теперь он — дно общества, бракованная деталь сложного вампирского механизма. Да, можно было бы попытаться отбить первое нападение, продлить себе жизнь. Да, справиться с одним посланником еще было возможно, но за ним придут другие — более сильные, жестокие. Многочисленные. Не оставляющие ни малейшего шанса выжить. И не поможет тут ни вампирская мощь, ни полностью восстановленная сила, ни исключительный профессионализм Бранна.

Все уже решено. Осталось лишь дождаться ночного визита и скорейшего исполнения приговора. Максимум, что ему осталось, — пара-тройка дней. А потом — расплата за содействие в убийстве Азраила, за якшанье с человеком, за нездоровое влечение к оному, столь сильное, что не жаль отдать жизнь и совершить абсолютное безрассудство.

От досады и, он не скрывал, страха вампир обреченно закрыл глаза. Разве что сдержался, чтобы слезы по щекам не потекли. В конце концов, ему шестьсот двадцать один год.

— Герд, я прожил шесть веков и, черт, я не хочу умирать. Мне страшно.

Исгерд ничего не сказал. Что значат слова, тысячи слов, когда ими делу не поможешь, тем более такому безнадежному и безвыходному? Их загнали в тупик, отрезали все пути отступления. Их двое, а вампиров — больше четырех сотен. И это только высших. Шансы абсолютно нулевые. Теперь вряд ли охотника мог выручить его гибкий ум, в то время как был бессилен блестящий разум гораздо более мудрого, прожившего сотни лет стригоя.

— Никаких шансов? — прикинувшись не осознающим безвыходность ситуации, спросил мужчина.

— Никаких, — сдавленно и глухо ответил Гил. — Lex talionis. Око за око, зуб за зуб.

— Но ведь Азраил убит моей рукой. Платить должен я.

— Все гораздо сложнее, чем кажется, — покачал головой вампир. — Он — высшая, превосходящая другие раса. Как божество, к тому же, гораздо более древнее, чем я, пока еще молодой недоучка. Я поднял на него руку. Я не имел права даже на самооборону, ведь права перечить воле высших мне не дано. Такие, как он, могут делать, что им вздумается. У меня не было шансов, Герд, я сам впутал тебя в это и не мог бросить, понимаешь? Ты бы ведь и сам поступил точно так же. Любой бы так сделал.

— Моя вина, — выдохнул Бранн едва слышно.

— И мой выбор. Хороший ли, плохой ли — я хотел этого. Знал, на что иду почти изначально. Думаешь, я не мог сбежать, бросить все? Ошибаешься. Еще как мог. Но я здесь.

Мужчина отчаянно всматривался в огонь и безжалостно гнобил себя за переходящее все возможные рамки упорство и никому не нужную гордыню. Все могло быть совсем иначе… Стоило всего лишь прислушаться к словам этого существа благородных, знатных кровей, стоило просто прислушаться к словам и уступить, обеспечив себе тем самым безоблачную жизнь. А теперь над головой лишь сгущались черные грозовые тучи. Молния уже успела сверкнуть. Осталось дождаться оглушительного и разрушающего раската грома. Сколько теперь осталось им так сидеть? Пару дней? Почему нельзя было переступить через принципы чуть раньше? Почему это было так просто сделать меньше часа назад? Ведь сегодня это было так правильно, так нужно. А из-за мимолетного упрямства все пошло под откос. И остановить этот бег навстречу смерти было невозможно.

Стригой сидел совсем близко, вплотную, прижимаясь бедром к бедру, плечом к плечу, и мужчина отчетливо ощущал, как его потряхивает от отчаяния. И как он носил это в себе? Ведь если бы рассказал раньше, точнее, сразу, успел бы успокоиться и прийти в относительное равновесие, чтобы, если уж на то пошло, прожить последние дни, не сходя с ума от предвкушения приближения неизбежного.