Стригой (СИ), стр. 46

В кровать, на подушки, подложенные под спину, стригой полуложится не без болезненного, сдавленного стона.

— Извини, — виновато выдыхает мужчина.

— Все в порядке. Лучше не придумаешь.

И снова повисшее молчание.

Но каждый хочет сказать тысячи слов. Еще бы силы найти на эти слова и эмоции. Но сил нет. Только боль и пустота.

А ведь все, наверное, могло быть иначе. Если бы он нашел в себе мужество и стойкость дойти до ручной баллисты быстрее, раньше, если бы не мешкал, эту смертельную рану чудовище нанести не успело бы. И рыжий, так прекрасно рыжий шестисотлетний ночной принц остался бы почти невредим. По крайней мере без визита смерти, что уже открыла двери дома и стояла в проходе, сложив по-хозяйски костлявые руки. И от осознания этого ужаса охотника пробивал озноб, а два сломанных ребра, иссеченная кожа с застрявшими осколками, все те удары казались чем-то несущественным, явно проходящим со временем. Только вот с его спасителем такая штука не проходила.

Он явно умирал.

И, наверное, ничего уже не могло вернуть его с лезвия клинка между земным и загробным миром.

Вот только если…

— Вергилий?

Он впервые назвал его по имени. Чему сам откровенно подивился. А что, на его губах звучало красиво, тихо, с хрипотцой…

— Да?

— Ты ведь не можешь без крови. Без нее твоя регенерация — ноль. Голое место. Пустой звук.

— Это так, — чуть слышно согласился вампир. — От себя не уйдешь. Но к чему ты?

Поколебавшись, Бранн решился на идею, которой боялся всю свою жизнь. Которой любой из его братии боялся пуще смерти и обречения на вечные муки, запрета к дороге в рай. Но он должен, обязан был отплатить ему за все. И не только из чувства долга или в силу своей добропорядочности. Просто по-настоящему хотел.

— Возьми мою. Человеческая сильнее любой крови животного. Может, появится хотя бы шанс, что ты сможешь…

— Смогу, — безучастно подтвердил стригой. — Мне хватит совсем немного, но сознание ты потеряешь, скорее всего, почти сразу, — напрашивающийся вопрос он прочел в глазах с легкостью. Любой бы прочел. — Никогда не верь стереотипам, Исгерд. Еще ни один человек не стал вампиром только потому, что его укусили. Но если и вправду боишься, просто порежь руку и слей кровь. Я не стану кусать.

— Возьми сам. Столько, сколько нужно. Пусть даже всю, — охотник навис над неподвижным телом, открывая шею. — Я в долгу перед тобой.

— А не боишься артерии подставлять? — тихо и беззлобно усмехнулся травник. — Давай руку. Не хочу зацепить тебя ненароком. Да и сил подняться, увы… Ах, Господи… Ты только посмотри, как жалок…

Мужчина тут же протянул ее. Не убрал, даже встретившись с последним предупреждающим, многозначительным взглядом синих, цвета горечавки, глаз, тускло горящих на нечеловечески-белом, окровавленном и перепачканном лице.

— Ох, не хотел я, чтобы ты это видел, — с горечью пошептал стригой, чуть приподнимаясь, морщась от боли и сжимая подставленное запястье пальцами. Было заметно, что мизинец сломан. Пустяк на фоне прочего, истинный пустяк. — И еще больше не хотел этого делать.

Вампир, обнажая ряд ровных, белых зубов, выпуская два острых клыка, прикрыл синеву больших уставших глаз, склонился к руке, подрагивая всем своим отощавшим, изувеченным телом в предвкушении сводящего с ума вкуса. Абсолютно равнодушно слизал запекшуюся кровь вперемешку с пылью. И глубоко прокусил кожу, впиваясь в аккуратные, открытые, точно нанесенные раны.

Исгерд дернулся, было действительно больно. Однако он оцепенел, завороженно наблюдая за тем, как рыжеволосый князь бессмертия и ночи сдержанно, но не без упоения и нескрываемого наслаждения мелко глотал его кровь, отрываясь мягкими губами от кожи и припадая к ней снова — дрожащий и такой зависимый.

Он не боялся за себя. Почему-то безоговорочно ему доверял, особенно теперь, когда был жив исключительно благодаря его жертвенности. Чтобы что-то получить, нужно что-то отдать. Не важно, что: деньги, душу, кровь. Главное, нечто ценное для того, кому платишь. Главное, от чистого сердца. Пусть выпьет всю, до последней капли, только бы жил. Остальное — не так уж и важно.

Слабость разливалась по телу. Кружилась голова, чернело перед глазами. Но то, что кожа на теле Вергилия стягивалась, вводило в некоторый ступор. Он ведь никогда такого не видел. Неоднократно слышал, но чтобы так, вживую… Стригой делал глотки все реже, все более сдержанно.

— Я еще в сознании, — отчего-то осведомил его мужчина, — возьми больше.

— Опасно, — оторвавшись, возразил вампир, -…дьявол, какой вкус… совсем… совсем непохожая… на другую… сильная… — и припал снова, мягко, уже не вытягивая кровь из вен, а лишь подбирая то, что лишь слабо сочилось.

Охотник чувствовал, что вот-вот потеряет сознание, как и предупреждал Вергилий. И тот, бережливо забрав последние выступившие капли, придвинулся к Герду, полностью ошеломленному, вплотную. Бок полностью был затянут, точно хозяин тратил большую часть именно на это место — самое уязвимое и поврежденное.

— Наверное, я прошу слишком много, — выдохнул в губы рыжеволосый, — но…

— Да. Точнее, нет. Проклятье… пожалуйста…

Стригой поменялся в лице. Прикоснувшись пальцами к багровому кровоподтеку на скуле, просто подался вперед — наивно и по-детски, точно впервые целовал скромницу-девчушку украдкой в подворотне. Ничего более. Так легко и чисто, оставляя металлический привкус и влажный блеск на дрожащих губах.

Он ведь все понимал. В частности и то, что охотник тут же лишится сознания от резкой потери крови.

Теперь настал его черед вытаскивать человека с того света.

И хотя он дьявольски хотел рухнуть в кровать, целомудренно, на противоположном краю, не позволил себе присесть до тех пор, пока не сделал все то, что был обязан сделать.

А потом и вправду провалился в царство тишины и спокойствия. Разве что так и не решился лечь рядом с охотником.

Проблемы и сложности будут позже.

Сейчас нужно наслаждаться тем, что есть. А было многое.

Комментарий к Глава двадцатая: «Немного жертвенности»

Осталось совсем немного.

========== Глава двадцать первая: «Нет добра без петли и топора» ==========

Проснулся он от какой-то дикой жажды, едва размыкая спекшиеся губы. И, конечно, от боли, от тупой, навязчивой и непрекращающейся боли во всем теле, что, собственно, и не удивляло, ведь досталось ему по первое число. В комнате было темно, но по тихим отдаленным звукам, что можно было различить через толстые стены, было ясно, что в данную минуту был самый разгар дня.

Стригоя рядом не было, ровно как и вообще следов его присутствия: ни углубления в постели, ни скомканного во сне одеяла, ни звуков, что могли бы донестись хотя бы из одной комнаты. Будто бы вчерашней ночью, точнее, судя по предположениям, сегодняшним ранним утром, он не затаскивал изувеченное тело в эту самую комнату, в надежде продлить угасающую жизнь.

Охотник скосил взгляд на пол: ни единой капли крови, что, по сути, удивляло, ведь даже сдерживаемая чем-то сверхъестественным, она лилась на пол, оставляла жирные капли на паркете, растертыми широкими полосами темнела на жесткой поверхности и металлически-едко пахла, так, что перехватывало дыхание от этого резкого запаха вампирской крови, которой было слишком много. Было неприятно тихо, и следов присутствия хозяина не наблюдалось. Разве что… До Исгерда не сразу дошло, что он, оказывается, лежит в чистой постели, с туго перебинтованным торсом, с прочно зафиксированными ребрами и перевязанными руками. Он взглянул на свои ладони — аккуратно замотаны белой тканью. Зато на нетронутых плечах красуются десятки штрихов ссохшейся крови, ровно как и на ногах. Стало быть, ему успел помочь кто-то еще? Да и вообще, черт возьми, что вчера было после того, как он затащил Вергилия на кровать? Куда он теперь-то подевался с теми ранами, от которых еще рано утром стремительно угасал и бледнел? Куда он теперь подевался, когда еще несколько часов назад его синие глаза были мутными, точно стеклянными, а на белых губах лопались кровавые пузыри?