Стригой (СИ), стр. 41

— Гил, хватит, — объявился голос, — что ты творишь? Клянусь, он тебя в могилу сведет! Как тогда, с Ксавьером. Ну?

Вергилий не ответил. Вспомнил только того надменного, безбожно красивого принца ночи с хищной улыбкой, кошачьими глазами и пеплом призрачных волос. Того, из-за которого его сердца бились чаще. Того, из-за которого они едва не остановились. Нет, кулон на шее больше не терзал воспоминаниями о Ксавьере. Да, пустота, полученная от Исгерда, убивала больше.

Принца ночи убили. Принц ночи был смертен ровно так же, как и сам Бланкар. Охотник же был в тысячи раз уязвимее вампира и против оного имел ничтожные шансы, даже будучи профессионалом.

— Я должен вернуться. Пусть и ничего не выйдет, пусть. Но от руки высшего он не погибнет.

— И что думаешь?

— Сам убью, — прошипел, прищурившись, стригой.

— Да ты хоть понимаешь, что с тобой сделают остальные? — опешил голос. — Они вздернут тебя!

Вергилий выдохнул, но голос знал, что вампир в ярости. Что в душе его бушует страшный, сметающий на пути все живое и мертвое шторм. Светало.

— Выдвигаюсь с сумерками, — решил травник. — Днем он не нападет.

Однако планам свойственно меняться…

========== Глава восемнадцатая: «О подставных снах и искренних вампирских чувствах» ==========

«Сумасшедший, — подсказывало что-то точно сквозь толщу воды, — не имеющий ни единого шанса.»

Он и сам это понимал. Без любезной посторонней помощи. Ясно, как день, осознавал, что в данном состоянии вряд ли выдержит и нескольких минут в схватке с подобным себе, что, наверное, и в своем истинном обличье предстать сможет едва ли, попросту потратит все на путь до Арона. Но сможет ухватить немного времени. Времени, которого вполне хватит для бегства Исгерда.

А если упрямец откажется? Если принципиально останется, бросится прямо в руки смерти? Он ведь может, он ведь, дьявол побери, не ушел из поместья, когда его пытались убедить, когда едва ли в ногах не валялись, уговаривая.

— Нет, это ты слушай. Я останусь здесь и закончу дело, чего бы мне это не стоило. Вампир, я рискую не ради себя. Если ты еще помнишь, моя Власта едва сводит концы с концами в Эларене. Если ты еще помнишь, я должен тебе. И должен много.

Бранн всегда все сводил к деньгам. Абсолютно. Видимо, не могло простому смертному и в голову прийти, что, да, оказывается, тому, кто живет тысячелетиями, деньги не нужны. Не те жалкие суммы, что были затрачены на экипировку, проживание, первоклассное оружие. Оружие, от которого теперь зависит жизнь.

Стригой не сомневался в подлинности того клинка, в силе наконечников для арбалетных стрел, ведь на его ладони все еще чувствовался след ожога. При точном попадании высший не выживет. Стоит лишь выстрелить между глаз или в сердце — одно большое аномальное сердце в самом центре груди чудовища из поместья. Он не был похож на травника. Да и мало осталось стригоев на этом свете. Он не сомневался в силе и эффективности оружия, по идее, мог спокойно сидеть на месте и благородно проживать декады, но знал, что у охотника нет и единого шанса. Что то порождение ночи, наученное опытом и десятками, сотнями лет жизни, просто не подпустит. Сможет изловчиться и убить Герда прежде, чем тот обернется и вскрикнет.

«Сумасшедший…» — снова пронеслось где-то в глубинах подсознания, и Вергилий обреченно прикрыл нечеловечески-синие, возбужденные предстоящим шквалом адреналина глаза.

— Ты безоружен, — вмешался назойливый собеседник.

— Молчи. Я — это ты, а ты — это я. Прекрасно знаешь, как мы справляемся друг с другом и чем за то платим.

И вправду. Зачем утруждать себя вычурными мечами, искусной работы ножами и новенькими арбалетами, когда в ход идут, истинно по-зверски, когти и клыки, титаническая сила в каждой мышце преобразившегося чудовищного тела? Но шансов как кот наплакал, даже если он выживет, вряд ли кто вышестоящий из его братии подарит неверному жизнь. Цена за убийство собрата была высока. И почему-то на этот раз рыжеволосый не колебался. Нисколько. Ни секунды. Исгерд не посмотрит на него, что ему вампирья смерть? Ровным счетом пустое место. Факт. Утверждение. Нечто неизбежное. Их ничего не связывает. Ни дружба, ни привязанность, ни, уж тем более, любовь. Смешно подумать. Стригой благородно умрет без права возрождения, а охотник проживет короткую, но счастливую жизнь с женщиной. Детей, в конце концов, заведет, может, даже ремесло оставит. Осядет. Сколотит дом. Успокоится. Вампир горько усмехнулся, отбрасывая с алебастрового, осунувшегося лица пылающую огнем рыжую прядь. Точно осень окрасила волосы в цвет предпохоронного богатства леса.

Да никогда он не бросит свою жизнь. Не сможет. Тот, кто родился с мечом, от меча и погибнет. К тому же, Герд не умеет иначе. Даже не пытался. А что было, когда он жил в Ароне, в стригоевском домике? Казалось, он как ополоумевший хищник: от жизни в четырех стенах без охоты готов был броситься на первого встречного.

Он не бросит свое ремесло. Никогда не свяжет с кем-то свою жизнь. И никогда, ни под каким предлогом не вспомнит о травнике и нелегале. Не расскажет ни единой живой душе о том, как когда-то знавал высшего шестисотлетнего вампира, отчаянно любившего его до последнего вздоха.

— Может, тебе просто вскрыться? — паскудно усмехнулся внутренний голос.

Вергилий не ответил. Он не романтик, чтобы думать о том, как наложит на себя руки. Что за ребячество?

Сейчас бы только восстановить силы. Хоть совсем немного. Может, поспать? Может, в теперешнем состоянии это поможет? Кто знает. Хозяева дома скоро встанут. Вот-вот поднимутся с кровати, едва солнце чуть поднимется над горизонтом. А пока над деревней млеют рассветные бледные облака. И дьявольски холодно. Осень дышит на кожу ледяным дыханием, пропахшим нотами тлеющих листьев и жухлых трав.

Вампир подышал на руки. Помогло слабо. Раньше они были горячими, такими, какими должны быть у каждого стригоя. Теперь же больше похожи на человеческие. Мертвые. Впрочем, особо жалеть не о чем. А если и есть о чем, то времени для этого осталось до смешного мало.

Он устало поплелся в дом, к широкой лавке, накрытой выделанной овечьей шкурой. Ему физически хотелось спать, но душу рвало. Рвало от осознания того, что Исгерд в смертельной опасности, а днем лететь над городом слишком рискованно. Он не мог больше сохранять конспирацию. Рассыпаться в облако призрачной пыли. Нет. Теперь пришло время показать лицо. Он должен был лежать, когда человеку угрожала смерть! Когда она, улыбаясь обнаженными зубами, тянула к горячему плечу костлявую руку, а в темных пропастях на ее черепе сверкали два кроваво-красных демонических огонька.

Взгляд буравил потолок. Как вообще можно уснуть? Над головой будто тучи смыкаются… и вправду: за окном все стремительнее темнеет. Все навалилось слишком неожиданно, точно августовский снег. Что за мракобесие? А самое прискорбное, что винить остается только себя и свою горячность. Да, обидно, да, хотелось быть на месте той женщины, полностью отдаться в руки охотника, почувствовать на себе тяжесть его тела, кожей ощутить грубость рук и услышать срывающееся дыхание, поймать неадекватный взгляд, какой бывает лишь у человека, напившегося до полусмерти и при том влюбленного, как отара Купидонов. Закусил губы от воспоминаний… А ведь он ни под кого не ложился. Видел лишь безвольные тела, распластанные под собой, влажные и… и пахнущие вечностью, бессмертием. Отвратительным бессмертием. Ни жизни, ни жара, настоящего жара живого тела. Вот кого-кого, а человека у него не было…

На небе собирались темные тучи. Сгущались непогожие сумерки. Парадокс: должно светать. Да и в доме стало холодно.

Что?..

«Почему я чувствую это?»

И судорожный вздох, готовый превратится во всхлип. Разрыдаться в самом деле хочется… плачущий шестисотлетний мужчина… вампир… чудеса. Точно малолетка, у которой отобрали куклу с черными глазами-пуговицами и тряпками вместо волос.

Стащил с хозяйской кровати тяжелое грубое одеяло. Так теплее… Еще бы спокойствием можно было укрыться и перестать думать даже не о предстоящей гибели, а о том, что грозит Герду. Вергилий не отрицал, что добровольно идет на казнь. Зато смерть встретит так, как ему хочется именно сейчас: с невыносимым, упертым, непробиваемым, эгоистичным, бесчувственным… таким необходимым охотником.