Стригой (СИ), стр. 39

Собирался было повернуть назад, как в глазах вдруг почернело, заломило в висках, и ноги подкосились сами собой. Он рухнул на землю, как безвольная тряпичная кукла, потерял сознание — едва ли не в первый раз в жизни. Потерял связь с внешним миром… не очнулся, хотя голос взывал, пытался вывести из глубин сознания к свету, к реальности. Бесполезно. Стригой так и пролежал: на спине, поверхностно дыша. Вокруг были раскиданы собранные им хворостинки. Рыжие пряди змеями легли в жухлую траву, в них запуталась хвоя. Лошадь мирно бродила меж деревьев, пощипывая увядающую травку…

Когда он очнулся, шипя от боли в затылке, небо было совсем черным. До рассвета оставалось часа два, не более. Разведенный им костер даже не дымился — от него осталась лишь кучка седого пепла.

Первая попытка встать оказалась неудачной, ноги ослушались его, подкосились снова, и стригой рухнул на колени, опираясь руками о землю. Обоженными руками. И хотя та боль постепенно утихала, раны медленно стягивались, он все равно поморщился. Чернота в глазах стала тысячью точками, подступила тошнота. Он не верил, что это с ним происходит. Такое может быть лишь у людей.

— Гил?

— Да? — полушепотом отозвался на голос вампир.

— Так больше не может продолжаться.

Вторая попытка подняться была удачнее предыдущей. На этот раз он успел схватиться рукой за толстый сук старой сосны. Слабость одолевала.

— Знаю, — кивнул травник.

— Может, все-таки…

— Придется, — оборвал его стригой. — От себя я уйти не смог.

Комментарий к Глава шестнадцатая: «Далеко. Насовсем»

* — ликантроп, то есть больной ликантропией. Он же оборотень, он же волколак.

========== Глава семнадцатая: «А все винцо виновато!» ==========

— Гил?..

— Пошел к черту, — озлобленно фыркнул Вергилий, снова до глубины души оскорбленный тем ненавистным сокращением собственного имени, — оставь меня!

— Уходить надо, Гил, — проигнорировал просьбы и пожелания голос, — драпать, чтоб пыль столбом! Немедленно поднимайся! Ты же сдашь себя с потрохами, вампирья твоя душа!

— Тише ты, видишь, плохо мне? — простонал стригой, не предпринимая и малейших попыток к бегству, — сейчас часок вздремну, и все будет схвачено. Пошел бы ты со своей расторопностью…

— Рехнулся! — взвыл голос. — Дьявол, ты ведь прекрасно знаешь, что он уже поднялся с кровати и топает к двери! Поднимай свой тощий зад и мчись отсюда на всех парах! Там и вздремнешь!

— К черту, — повторил травник и поставил на этом точку. Только удобнее разлегся, заложил руки за голову и снова тяжело выдохнул, воздев очи горе.

А дверь скрипнула. Тихонько скрипнула, отдаленно, но врезалась пронзительным звуком в чувствительный слух, вынудив ночного гостя поморщиться. Если с лошадиным визгом и надрывным лаем пса, что не затихали уже несколько минут, он свыкся, то хриплый вой несмазанных петель резал хлеще скрежета гвоздя по стеклу.

— Эй, — прозвучал встревоженный голос, — кто здесь?

— Покойник, — заключил голос. — Долетался.

— К черту, — в третий раз повторил стригой.

Он же наверняка знал, что сразу кидать в стог вилы хозяин не будет.

Он же не в первый раз напивался как стадо свиней.

***

Для жителей тихой и спокойной деревушки в этот день утро наступило на полтора часа раньше положенного. Наступило не от первых пришедших в голову несчастий вроде пожара или серьезной драки, не от песен местных пьянчуг, даже не от такой привычной ругани кузнеца с женой. Селение поднял на уши грохот ломающихся сараев и страшный вой ветра, так неожиданно поднявшийся в безветренную ночь и так резко исчезнувший, чтобы дать место новым потрясениям.

От природы набожный и страшащийся всякой необъяснимой ереси люд нос за дверь не высунул — тщетно заглядывал через мутные окошки на увязший во мраке двор в попытке обнаружить потревожившую всех разом проблему. Проблема, однако, больше не крушила постройки и ураганный ветер за собой не поднимала. Лишь разговаривала сама с собой в высоком стогу сена у дома местного сапожника.

Все случилось так быстро и так громко, что никто, собственно, и предположить не смел, что же стало причиной ночного разноса, снесшего добрый десяток мелких построек: то ли вихрь пронесся, то ли кто таран успел втихаря за пару часов соорудить и лишить деревню нескольких сарайчиков и горок аккуратно уложенных дров. В список потерь вошли еще и два стога сена, - тех, что стояли прямо перед сапожничьим. Как раз перед тем, в котором и таилась «ночная помеха», даже не пытающаяся скрыться с места своего страшного и необъяснимого преступления.

Благо, никто из жителей так и не показался — видимо, не пришло им в голову, что хозяйство терпит страшные убытки, а вот цепной старый пес заливался лаем, будто перед ним расселась целая толпа кошек. Даже стреноженная лошадь, пасшаяся неподалеку, визжала, будто ее резали живьем. Чужой запах пугал ее слишком сильно. И сколько бы не взывал внутренний голос к ночному визитеру, сколько бы не пытался поднять его с места и заставить сбежать как можно скорее, как можно дальше, визитер стоял на своем: черта с два он встанет со своего места. Пусть оно на самом деле ему никогда и не принадлежало.

Ему ведь было так хорошо, так легко! Тут не то что изувеченные руки, тут душа не болела, хотя, казалось, еще пару часов назад увядала, темнела и чахла, как нежный бархатистый лепесток весеннего цветка на трескучем морозе. У него ведь кровь в жилах бурлила, закипала, неслась, разогревая продрогшее ослабшее тело — вечно юное тело давно пережившего свой век создания. Было легко, жарко, вольно, правда, голова дико кружилась после такого сумасшедшего полета, да взлохмаченные волосы в глаза лезли, но это еще ничего: головокружение пройдет уже через пару часов, а глаза… их и закрыть можно. Еще бы этот настойчивый лошадиный визг и заливистый собачий лай прекратить. Так ведь и с ума сойти можно, между прочим!

Теперь такая больная для вампира тема канула в Лету, Исгерд и вовсе из пылающего в душе огня перегорел в тлеющие угли, аронский дом остался далеко позади, все связи, знакомства, имущество, вся его былая жизнь осталась в прошлом, и теперь он живет лишь настоящим — тем днем, где места для охотника нет и быть не может. Теперь-то он заживет! Оказывается, это так просто — бросить все на несколько мгновений. Просто взять и на долю секунд, необходимых для принятия решения, вдруг сломаться и пойти по течению бурлящей реки, имя которой — жизнь. А мимолетная слабость истинно по-королевски наградит за уделенное ей внимание: поможет избавиться от былых ошибок в лице, скажем, каких-нибудь весьма привлекательных охотников. Ведь, само собой разумеется, проявлять сиюминутные слабости в тысячу раз легче, чем тянуть на плечах груз вечных проблем, стоически сражаясь с перипетиями судьбы.

Синие глаза были мутными, лишенными присущего стригою здравомыслия, рассудительности, даже его харизма будто шагнула в тень, так что тот вампир на полуночном погосте и этот, разлегшийся в сене, были совершенно разными созданиями. В любом случае, этому сравнению вышеупомянутый охотник искренне бы удивился и для верности всадил кол в грудь. Не умрет — значит, Вергилий. Кто же еще кроме него так чудить умеет?

А путь визитера с неясным взглядом был виден и в ночном мраке, да и трудно было не заметить того погрома, что он учинил. На буреющей траве грудами лежали щепки, доски, обломки инвентаря, сено все еще летало меж домов и пучками ложилось на землю. Хорошо, что никому и близко в голову не придет заподозрить в погроме гостя.

Хоть в чем-то его вампирская натура была выгодной.

Свет фонаря, высоко поднятого над головой сапожника, ударил в неадекватные глаза и вызвал со стороны травника немало «лестных» слов. Если в своем привычном быту его речь была лишена всяческой брани, то сейчас интеллигент из него на вряд ли бы получился. Как же все действует на нервы! Треклятый свет, осточертевший вой, да к тому же этот настойчивый и выводящий из себя голос, возомнивший себя не пойми кем!