Стригой (СИ), стр. 28

Последние братья даже на ужин без сопровождения не выходили. Вообще шагу в одиночку ступить не могли, а чета баронов оплакивала очередного сына.

Что-то пугало здешних охотников, которые взялись за это дело. И этим «чем-то» стало само поместье и вампир, которого отродясь никто не видел. Да, определенно и без сомнения убитые братья были работой нечисти — ни капли крови в теле, отсутствие следов всякой борьбы, но кровопийца… Он должен был где-то жить. И у него должен был иметься мотив. Весомый такой аргумент вырезать братьев, как скот. В плане поместья не было потайных ходов и тайных комнат, которые могли бы послужить монстру домом. Не было в округе и подозрительных могил, и древних погостов, и старых склепов. Ничего. А вампир был.

Убивал с особенным энтузиазмом, и волна неподдельного ужаса пронеслась по Арону, вселяя первобытный страх в сердца людей. Это их-то? Благодетелей-баронов монстры на тот свет отправляют? Их, что последний кусок хлеба бездомному бы отдали? Да ни в жизни быть такого не может!

Но могло. И это происходило на самом деле.

Их было двое — пращур Сигвата, Айкен Суровый, тощий, как плеть, мужчина сорока двух лет, и Реннар — старший. Тот, что не сидел, сложа руки, не трясся от страха перед смертью, а искал истоки проклятия поместья баронов Керро, за что и прозвался Знающим. А знал он то, что тайная комната в поместье была.

И что была она на самом деле не совсем в здании. Ему удалось. Удалось найти документ, в котором говорилось о вратах в никуда, расположенных где-то в городе, тех, что открывались лишь за три часа до рассвета только осенью, каждый год. Но при полной луне. И увидеть их можно было лишь взглядом вампира. Тех врат, что стояли там, где жизнь встречалась со смертью, что приводили к той самой комнате, где и обитал вампир, явившийся в поместье по чьей-то грозной воле. Не мог он по собственной инициативе вырезать именно наследников.

Он ведь был лишь… лишь тем же животным, которому кровь требовалась для поддержания жизненной энергии, самой жизни. Не более того.

Он нашел подсказку, нашел опорный пункт, за что и поплатился собственной кровью.

Его обнаружили на крыльце парадного входа — растерзанного до неузнаваемости, покрытого кровью с ног до головы. Со скомканной бумажкой в руках, с небольшим кусочком надежды на разгадку тайны поместья Керро. Разумеется, что никто не понял той подсказки, сколько бы поколений не ломали над ней головы.

Айкен остался один. Один вместе с баронессой, со свитой охотников, из которых лишь один справился с поставленной задачей. Лишь один… Каким-то чудом тот борец с ночным злом успел спасти последнего из братьев, успел выстрелить и каким-то, видимо, особенным арбалетным бельтом прошить тело вампира, который, воя так, что стены дрожали, выбросился из окна, осыпая комнату битым стеклом, и больше не появлялся. Айкен не сомневался, что монстр не прошел и версты, рухнул где-то и сгорел с первым лучом солнца. Да и никто не сомневался… Как через восемьдесят лет из поместья понесли вперед ногами следующих наследников владений баронов Керро.

На этот раз и охотника найти не успели: вампир старого поместья вырезал всех потомков, оставив в живых лишь одного, самого больного и слабого, что после резни и пяти лет не прожил, благо, наследников наплодил достаточно. И нападения продолжались. Продолжались и были непредсказуемы.

Создавалось впечатление, что кровопийца специально убирал тех, кто ему не нравился, оставляя лишь нужного ему хозяина поместья. Создавалось впечатление, что в Ароне давным-давно поселился завистник семейству баронов, который по совместительству и Дьяволу служил, и душу продал, чтобы самому обрести бессмертие и потихоньку сживать со свету неугодных ему благочестивых господ. В конечном итоге эта история оставалась загадкой. И должна была остаться, если бы по воле божьей в Арон не пришел Исгерд Бранн, охотник в четвертом поколении. Тот, который и стригоя на короткой ноге держал.

Стригоя, чудовище с чудовищно-синими глазами. Того, кто жажду крови упорно отрицал.

***

Тот, кто жажду крови упорно отрицал, сначала угрохал исполинскую сумму на то, чтобы бродячего пса превратить в зверя королевских кровей, а потом — исполинскую долю нервов, чтобы пока еще бродячего пса уговорить переодеться, ибо в изношенном тряпье его скрутят прямо на улице. Он бился с самого утра, хотя голоса не повысил, в отличии от Исгерда, да только победу одержал часа через два. Временную победу, конечно, ведь стоило бы охотнику узнать о потраченной сумме, как скандал начался бы снова. Не позволяла ему гордость быть содержанцем. Ни при каком раскладе.

— Это необходимо, — спокойно объяснял вампир, хотя в душе искренне желал прыгнуть со скалы в бездонное море. Причем с истошными криками. — Тебе ведь нужна эта работа, в чем проблемы?

— Барон ищет охотника, а не ряженого шута, — прошипел Герд, затягивая ремень, — к чему вся эта показуха?

— В Ароне другие понятия о жизни. И ты, кажется, не совсем имеешь о них представление.

В ответ охотник лишь раздраженно фыркнул что-то вроде «нашел, кого учить», и принялся за сапоги. Он и вправду стал выглядеть иначе: набрал вес, отоспался, посвежел, правда злым был, как течная сука, но это, в общем, и ничего. Стригой терпел. Терпел, стоял над ним, шнурующим высокие кожаные сапоги, и отмечал про себя, что если немного подколдовать над внешностью, то результат и ошеломить может. Так и получилось, ведь грамотно остриженные темные волосы, не скрывающие до смешного высокомерного взгляда карих глаз, и отсутствие извечной колючей щетины внешнему виду не вредили, даже наоборот. Исгерда на самом деле нельзя было назвать некрасивым, не было у него резко отрицательных черт.

Высокий, теперь еще и относительно плотного телосложения. Сейчас, летом, кожа была смуглой, но вампир бился об заклад, что зимой охотник был едва ли не таким же бледным, как и он сам. Боевые шрамы на руках и спине, груди — их немного, но каждый — отдельная история, охотничий опыт, вселяющий доверие в его малость сомнительную персону. Хорошая, бойкая, живая кровь, отмечал Бланкар, как действительно профессионал этого дела; кровь-то он не пил, но ее запах ощущал отчетливо и многое мог сказать. На лицо мастер Бранн тоже был неплох — большие глаза, не утяжеляющий лицо подбородок; абсолютно прямой, ровный нос. Единственное, широкие, вечно сдвинутые брови создавали картинку нелюдима и злыдня. Вергилий вообще все больше удостоверялся в том, что сейчас его жильцу не дашь тридцати одного — скорее лет двадцать семь. Он неплохо выглядел, несмотря на жизненные условия. А теперь и вовсе похорошел.

Травник искоса наблюдал за ругающимся Исгердом, облаченным в темные одежды — только рубашка была белой. Но это пока. Кожа и грубая ткань выигрышно смотрелись на монстробое. Чувствовал Бланкар, что последний элемент обличия «показушного шута» охотника взбесит. Так и вышло.

— Твою ж мать, да ты издеваешься, вампир! Я не надену это!

— Обычно я слышал это от капризных девиц, — съязвил стригой, стреляя истошно-синими глазами.

— Не в том дело, — покачал головой Герд. — На улице жара, а ты предлагаешь напялить «это».

«Этим» был угольный камзол ниже колен. Мало того, что его следовало надеть поверх рубашки, так еще и отделан он был собольим мехом. Меха. Летом. В нестерпимую жару.

— Я же говорю, тебе не понять принципов аронской жизни, — ехидно улыбнулся Вергилий. — Не каждому дано.

Ехидство сработало на ура, и глубоко оскорбленный охотник без лишних слов влез в камзол, а стригой тихо ликовал — только бы Исгерд не заметил. Наряжать его еще долго, так что так просчитаться было бы довольно обидно. Сам же хозяин давно был готов. Стоял перед черным охотником, сложив на груди холеные руки в белых перчатках. Свет, по особому случаю пущенный в комнату, запылал слепящим глаза пламенем в рыжих стригоевских волосах, ровно как и в глазах невероятного синего цвета, такого, какого у людей быть не могло. Он был выше своего сожителя, пусть и немного. Зато уже в плечах. Травник и нелегальный торговец оружием, а еще и повитуха по совместительству, был одет в уголь, кровь и золото.