Стригой (СИ), стр. 26

Исгерд упрямо решил, что возьмется за что угодно.

А то, не приведи Господь, впечатление, что ему в стригоевском доме страшно понравилось, точно создастся.

***

Между прочим, охотник не думал, что стригой вернется именно в этот день и принесет последний кусок пергамента, что сулил в кои-то веки по-настоящему достойную плату за вампирскую голову или хотя бы горсть с корнем вырванных клыков. И то, и другое не так сложно сделать, если кровососущая погань мертва. Да, он не думал. А вот Вергилий успел прочесать весь Арон, прежде чем нашел то, что хотел. Причем был в отвратительном расположении духа и посему себя не узнавал.

Выходки охотника начинали выводить из себя. Вампира до ужаса возмущала неопрятность жильца, его мания разбрасывать вещи и почти круглыми сутками спать. Сначала он думал, что все это из-за того переутомления, потом догадался, что это обыкновенная безбожная лень и врожденное раздолбайство. И лишь потом, уже к концу недели, вдруг осознал, что это ни то, ни другое.

Что такая жизнь просто не для Исгерда Бранна — того, кто всю жизнь гонялся по свету за вампирами и не знал, что такое отдых и безделье. Что попросту не привык спать в кровати, регулярно садиться за стол, банально мыться каждый день. Что ни торговля, ни заточка кольев охоту не заменят, ибо она — приобретенный рефлекс, привычка, от которой не избавиться, не уйти, одна большая зависимость, пожалуй, даже более сильная, чем алкогольная, от которой, кстати, стригой искренне мечтал Герда отучить. Не знал, правда, как, но гипнотизировать явно не собирался.

Запереть его в доме, все равно что посадить в крохотную клетку ястреба, привыкшего с самых ранних лет резать крыльями небесную высь. И выйти ему нельзя — сразу же схватят городские власти, приняв за бездомного, того, кого достопочтенным господам роскошного Арона видеть не пристало. Вот и сидел ястреб в клетке и не знал, с ума сойти или от безделья вены вскрыть.

Вергилий не думал, что вот так вот на него свалится его естественный враг — охотник, ради которого он будет хлопотать, отказывая себе во сне ли, чтении ли или занятиях торговлей тем же оружием и травами. Давно бы смылся из Арона, переоделся бы соответствующим образом и на погосты да в леса — за корешками и соцветиями, сбор которых скоро закончится. Но нет. Сейчас ему надо идти в последнее место, к достопочтенному Сигвату Керро, старому барону, и узнавать подробности данного им объявления о поиске услуг профессионального истребителя нежити. Самому вникать в суть сказанного, вспоминать, кто из его знакомых вампиров задерживался в городе и делать выводы. Нести контракт Исгерду, уговаривать его, а в случае согласия вкладывать по истине исполинскую сумму денег, чтобы сделать из бродячего пса лабрадора чистых кровей. В общем, сплошные кошмары на его бедную вампирскую голову. Ах да, бродячего пса придется долго уговаривать принять его помощь.

Ибо как известно, нет существа более гордого, чем такой пес-одиночка, всю жизнь ошивающийся по городам и весям.

Но пока об этом думать не хотелось. Да и вообще уже ничего не хотелось, кроме как вышвырнуть Исгерда, которого он сам же оставил у себя. Хотя…

Хотя даже если бы это желание распирало стригоя до невозможности, он не сказал бы ни слова.

Он не мог.

Боялся, что этот мужчина тридцати одного года от роду с грубоватыми чертами лица, шрамами на теле, чуть прихрамывающей походкой и темными карими глазами уйдет и не вернется.

Да, Вергилий все свои шестьсот с лишком лет ненавидел подобные выпады собственного разума.

А сам охотник тем временем откровенно сходил с ума от безделья и ходил по стригоевскому дому из одной комнаты в другую и обратно.

И замечал особенности этого места, те, что ни один человек никогда не заметил бы, не будь он охотником, разумеется.

Ни одного зеркала. Ни одной отражающей поверхности, что превышала бы размеры серебряной тарелки. Наглухо закрытые темными тяжелыми шторами окна, погружающие комнаты во мрак; только одно было приоткрыто, то, что находилось в занятой им комнате. Крепкий аромат трав, смешанный с утонченными нотами дорогого вина, — те запахи, которыми пах и сам вампир. А почему? А потому, что животные, те же лошади, чуяли смерть. И запахи трав и вина сбивали их с толку.

Зеркал и отражающих поверхностей не было, не было и склепа или гроба, в котором бы спал хозяин, нет. Сейчас он ютился на софе в очередной мрачной, но богато обставленной комнатушке и не жаловался. А чеснок и серебро были. Более того, охотник не скрыл удивления, когда заметил на стене распятие, а среди бутылок — церковный кагор. Что вообще перечеркивало принадлежность Вергилия Бланкара к роду клыкастых монстров.

Он не был похож на него. Красив, высок, обаятелен и харизматичен. Главное, с человеческими зубами. Без заостренных ушей и огромных перепончатых крыльев.

Тем не менее Исгерд знал, что не все так просто, и скелеты в шкафу у рыжеволосого хозяина дома есть. И в масштабах захоронения костей еще следовало убедиться.

В конце концов то, что Вергилий был вампиром, — неопровержимый и достоверный факт, который он сам и подтвердил. Высший шестисотлетний вампир, выглядевший, как мужчина лет двадцати шести — двадцати восьми, высокий и стройный. Впрочем, о последнем сказать что-то конкретное было трудно — почему-то практически вся одежда на нем была на несколько размеров больше. Особенно это касалось рубашек, педантично наглаженных и выстиранных до идеального состояния.

Время подходило к ночи, давно стемнело, и в без того мрачном домике стало совсем черно. Хоть Герд темноты не боялся, убиться, оступившись, не хотел, и зажег свечи на столе из мореного дуба. Рухнул на стул, откинувшись на спинку, сложил на животе руки и задремал.

Снова с теми побочными эффектами проклятия Мары.

***

На этот раз он шел по мрачному лесу, закрывающему беззвездное черное небо над головой. Почти ничего не видел, но и остановиться не мог, только шел и шел вперед на зов чего-то такого, о чем никогда в жизни понятия не имел и иметь не хотел. В кронах выл страшный ветер, порывами сбивало с ног, шатало из стороны в сторону, но упасть не давало. Потом и вовсе гнало вперед, потому что направление ветра сменилось, и теперь нещадно дуло в спину.

А ветер был ледяным, пронизывающим до костей, что само по себе было чем-то слишком странным даже для очередного ночного кошмара.

«Интересно, — подумал Герд, ежась от холода, — а спят ли среди корней волки?» Волки не спали, причем давно. В лесу не было ни единой живой души. Мертвых — навалом.

Снова ощущение, что в затылок смотрят сотни тысяч голодных, покрасневших глаз ночных монстров, чувствующих запах крови в жилах, слышащих отчетливый ускоряющийся стук человеческого сердца. Ощущение того, что кто-то идет прямо за спиной и дышит на оголенный участок шеи, покрытый крупными мурашками. Вот поднимаются на затылке волосы, вот шаг ускоряется сам собой, а теперь и оглянуться назад страшно, до дрожи страшно увидеть за спиной не темноту, да такую, что хоть глаз выдери, а вампиров. Чудовищ, у которых слюна на пол капает, а глаза горят голодным огнем.

Головокружительный бег, нечеловеческая сила в ногах, возникшая ниоткуда. Чувство того, что скоро он будет в безопасности, что сейчас, вот прямо сейчас он откроет ту дверь, что маячит на горизонте, дверь, висящую в воздухе, и никто его не тронет, не достанет. Разве могут сколоченные обшарпанные доски предполагать опасность? Нет. Только не во сне.

Он потом все поражался, как ему могло присниться, что он подумал вдруг такую несусветную глупость. Глупость, после которой чуть во сне не умер.

Слышит шаги за спиной. Ускоряющиеся шаги. Бег. Нечеловеческий хрип.

Как вдруг все замирает в мертвой тишине…

А в ней — скрип открывающейся обшарпанной двери на ржавых петлях и он. Он, висящий на сосне с петлей на шее. И вампир, что не успел и теперь проклинает свет. Интересно, а от чего он так ведет себя? Сорвался план? Не удалась месть за то, что он, охотник, убивал его собратьев? Исгерд не знал. А если бы и узнал, то не понял бы и при всем желании.