Стригой (СИ), стр. 24

Вообще-то у харизматичного травника было гораздо больше секретов, о которых он хотел бы умолчать. Но как известно, однажды все тайное становится явным, да и трупы из толщи вод так или иначе всплывают. Покойники рыжего кровопийцы, упорно утверждающего, что таковым он не является, все еще лежали на дне. Печален факт, да тот, кто собирался их пусть и не намеренно вытянуть, уже нашелся и сейчас мертвым сном спал вторые сутки напролет.

Что-то в нем боролось…

Имя первого воина звучало как «Охотник». Второго — «Человек».

Будучи охотником на вампиров, само собой разумеется, что Исгерд Бранн и думать не мог о том, чтобы сотрудничать, а уж тем более по-дружески общаться с тем, у кого рано или поздно должны были расправиться крылья и обнажиться клыки. Воспоминания о вараколаше, о вообще любом вампире заставляли его сторониться рыжего мужчины, делать сотни шагов прочь, пятиться назад, пусть и формально, но пятиться. Всячески отгораживать себя от нежелательного зла, от источника опасности с дико-синими глазами.

Да и не поняли бы его. И ни один охотник на всем белом свете не погладил бы его по голове за тесные отношения с клыкастым монстром, пусть таковым на все сто он, кажется, и не был вовсе. Три поколения Браннов убивали десятками, сотнями детей ночи. Спасали жизни, рискуя собственными, и от Герда наверняка хотели того же. Любой другой на его месте искал бы любой способ убить Вергилия, сжить со свету, разгадать его собственную, особенную тайну, найти слабое место. Скорее покончили бы с собой, нежели схватились за протянутую руку Зла, пусть то и было глубоко спрятано под личиной человека. И в этом случае от чего-то Охотник в Исгерде проиграл. По крайней мере тогда, ночью, когда он висел в петле.

Человек безжалостно избивал внутри него охотничье начало, ибо по странному обстоятельству, имени которому пока и не нашлось, тянулся, пусть и не самым обыкновенным способом, к вампиру. К вампиру, который указал чарующей лунной ночью на то, что убийцы ходят под носом. Который не позволил ему, возможно, совершить страшную ошибку. Ведь стоит только продолжить цепь событий, как волосы на голове могли бы и поседеть. Ведь стоит только подумать о том, какие последствия понесла бы за собой ночь, проведенная с Ритой в сарайчике, как кричащий грудным младенцем факт тут же нарисовался бы черным по белому. Отчетливо, как солнце на небе, как та луна над старым кладбищем и Вергилием, что собирал бессмертник.

К чему ему, охотнику, дети? Дети, когда его вдовая сестра уже через несколько месяцев должна была родить первенца? И даже из этой, казалось бы, радостной мысли вытекал еще один факт: у него все еще нет денег. А еще Власта, темноволосая, кареглазая, чуть полная девушка двадцати пяти лет находилась за сотни верст от него и была совсем одна. И помощи ждать ей было не от кого, кроме оставшегося в живых брата. Что сейчас, вечером, когда солнце клонится к горизонту, она все еще работает, кружится, ломает голову, как прокормить саму себя, а он, взрослый мужик тридцати одного года от роду, валяется в постели какого-то вампира. Без гроша.

Нет, нужно было срочно искать контракт, за выполнение которого он получил бы круглую сумму. Срочно отходить от проклятия Мары, вставать на ноги и упрашивать — черт возьми! — вампира подсказать, нет ли в округе желающих воспользоваться услугами профессионального охотника. Нужно — дважды черт возьми! — искать ему, похожему на бездомного, работу в городе, где аристократ на аристократе сидит и аристократом погоняет, где каждый второй — знатный дворянин, который уж наверняка не снизойдет до услуг такого человека, как он.

Но у Исгерда был шанс. И им был — трижды черт возьми! — Вергилий Бланкар. Тот, кто явно имел в Ароне связи и выгодные знакомства. Да и о каких трудностях может быть речь, когда он столь харизматичен, столь состоятелен, раз может позволить себе ни в чем не стесненную жизнь, эту дорогую мебель, безнаказанную нелегальную торговлю, да хоть тот же изумительный, поражающий глубиной цвета пресловутый сапфир на алебастрово-бледной шее? Нет, вампир определенно входил в круг знатных господ, а, стало быть, и что-нибудь, да о дорогих контрактах слышал. К тому же Исгерд, будучи охотником, знал, что подобные ему вампиры (он все еще сомневался, высший ли он) всегда знают, кто из их братии обитает поблизости. Чувствовали. Все без исключения.

Наверное, даже сквозь пелену глубокого, мертвого сна без видений тяжелые мысли о его собачьей жизни все-таки прошли и болезненно ворвались в сознание, в который раз калеча его. Ощущение невесомости улетучилось, сквозь сон стали доходить звуки возни хозяина дома, и Исгерд, напрягшись всем занемевшим, ноющим от тех ночей галопа телом, все-таки раскрыл глаза, уставившись в серый унылый потолок.

Окна были плотно закрыты, видимо, чтобы свет не мешал сну, но даже когда охотник поднялся с постели и приоткрыл тяжелые шторы, подумал, что проспал только день — от того рассвета, в который было покончено с Марой, до наблюдаемого им самим заката над раскаленным от летнего жара Ароном. Странным показалось то, что от ливня не осталось и следа. Впрочем, может, на солнце все высохло? Кто знает…

Особенных перемен он не заметил. Лишь усталость, головокружение, голод и несколько царапин на обнаженном по пояс теле — его зацепило осколками разбитого окна. Рефлекторно провел пальцами по шее — укуса нет. Пульс — есть. Собственное тело ноет от непривычного ложа и сна на спине. Жив.

— Наконец-то ты проснулся, — охотник вздрогнул, ибо Вергилий подошел бесшумно, как кошка. А не перелетел ли, как тогда, когда он последний раз пел песню о волках, разрушая планы на Риту? — Я, признаться, собирался тебя будить.

— Скажи, вампир, — глядя на закат, сонно попросил Герд, — сколько я проспал?

— Больше полутора суток.

—Так и знал.

— Пойдем, — стригой опустил горячую руку на его плечо, — тебе бы поесть не помешало.

Охотник дернулся, выворачиваясь. Его прошибало от неестественно-горячих холеных рук травника.

— Извини…

— Просто не трогай.

Солнце медленно, но неумолимо клонилось к закату. Между тем необходимость искать контракт обострялась все сильнее с каждой песчинкой, падающей вниз в песочных часах жизни Исгерда Бранна.

Но шанс, как известно, все-таки был.

***

— Я ухожу, — вдруг проговорил охотник, сидя за столом напротив вампира. — Мне нельзя сидеть на месте.

— И что же мешает тебе остаться здесь? — поднял пронзительно-синий взгляд Вергилий. Он умел быть слишком серьезным.

— Во-первых, ты, стригой. Ничего не говори. Ты прекрасно понимаешь, о чем я.

— Не понимаю, — сложил руки на груди травник.

— Я о том, что ты вампир, как бы там ни было. Во-вторых же, сейчас я нужен своей сестре как никогда раньше. И хотя мне легче было бы снова влезть в петлю, чем просить тебя о чем-то, другого выхода у меня, увы, кажется нет.

Рыжеволосый травник, поигрывая сапфировым кулоном-капелькой, со всей сосредоточенностью и внимательностью смотрел на Исгерда, сказанных им слов мимо ушей не пропускал и, даже несмотря на то, что его страшно бесило это бесконечное «вампир», будто у него имени не было, отчего-то без колебаний готов был помочь.

— Я слушаю тебя, охотник, — о нет, не поддеть в отместку он не мог.

— Мне нужен контракт. Нужен контракт, за который заплатят много. Смею полагать, ты знаешь обо всем, что происходит внутри Арона.

— Само собой, знаю. Но искренне советую не ввязываться в это. В девяноста процентах из ста тебя оставят ни с чем и хорошо, если случится именно так. Здесь другой мир, Исгерд. Другие контракты и другие люди.

— У меня нет другого выхода, — повторил охотник.

Стригой поднялся, опершись руками о стол из мореного дуба, возвысился над гостем без другого выхода и, кажется, стал еще серьезнее.

— Значит, так, истребитель нежити, — он мог быть убедительным. Был им. — Первое: ты остаешься здесь. То, что Мара мертва, не дает гарантии того, что все кончено. Побочный эффект проклятия будет преследовать тебя некоторое время, и без моей помощи тебе придется туго.