Стригой (СИ), стр. 23

Он всегда держал свое слово, имел привычку выполнять обещанное во что бы то ни стало и даже на этот раз он не обманул и не заврался. Нисколечко не преувеличил и потому, сжав зубы от неприятного, ноющего чувства, начал принимать свою привычную человеческую форму, издали заметив собственный дом, в окнах которого сквозь плотную ткань штор дрожал свет пламени свечей и, — господи! — мелькала тень охотника, вышагивающего нетвердой, шаткой от усталости походкой из одного конца комнаты в другую.

Побледневшие губы стригоя тронула едва заметная, кроткая, полная какого-то странного счастья улыбка, и он, удовлетворительно прикрыв на мгновение глаза, снова почувствовал нахлынувшую злость на извивающуюся Мару; презрительно прищурился, впустил пальцы в волосы неприкаянной, крепко сжимая пепельные спутанные пряди, наматывая их на руку, и спикировал вниз, — прямо к окну, затянутому изнутри темными тяжелыми шторами.

Мара снова взвыла, широко раскрывая беззубый рот; ее лихорадочно-искрящиеся глаза расширились до невозможности, а свободные, покрытые язвами руки вцепились в пальцы стригоя, пытаясь разжать хватку, но он был в разы сильнее. И злее. Чуть спокойнее, потому что приступа животного страха, навязчивой и сводящей с ума паники, приближения скорой смерти не чувствовал. Наоборот, увидел в полете, как разгорается горизонт, и лишь сильнее сжал длинные волосы, едва ли не вырывая их с корнями.

Дождь больше не лил. Стихало.

Рыжеволосый почти не сомневался, что их полет над черепичными крышами домов перебудил половину города, но и знал также, что на звуки борьбы в его доме никто не выйдет, а жалобы тех, кто был разбужен воем и смехом, будут высказаны впустую. Под покровом ночи орудовал вампир, туманное облако, потерявшее всякую форму, но никак не Вергилий Бланкар, местный рыжеволосый травник с приятным характером и нелегально приторговывающий оружием ценитель добротной стали. Кто угодно, только не он. А крики?.. Что ж, быть может, у какой-нибудь женщины, убежавшей под покровом грозовой ночи из дома скорби, случилась истерика. В это неспокойное время может произойти что угодно.

Травник и торговец выбрал как раз тот момент, когда темная шаткая фигура охотника проплыла мимо окна, подсвеченного изнутри дрожащими огоньками свечей, и, набрав скорость, не отпуская пепельных спутанных волос, под режущий слух звенящий грохот бьющегося вдребезги стекла, скрежет выдергиваемого из стены карниза, щелчки вырываемых с корнем петель и шорох плотных штор, влетел в окно, вместе с Марой путаясь в тяжелой темной ткани.

Исгерд, замерев от неожиданности на месте, приковал взгляд к выбирающемуся из лежащих на полу штор и тому, что все еще извивалось и билось внутри, скуля, воя и сумасшедше колотя ногами. Тупые когти драли доски, пепельно-серых спутанных волос было слишком много, а он и пошевелиться не мог — его охотничьи, да и вообще человеческие рефлексы будто разом все отказали, и теперь он лишь стоял у разбитого окна, все-таки оторвав взгляд от неприкаянной души, что принесла столько страданий одними лишь своими дьявольскими глазами, в которых читались проклятия. Охотник оторвал взгляд от призрака и медленно перевел его на вампира, высокого, широкоплечего мужчину, что насквозь промок, на того, с чьих потемневших волос капала вода, чьи пальцы рвали призрачные патлы, а бледные губы были напряженно сжаты.

Вергилий же на Исгерда не посмотрел.

За волосы поднял вырывающегося из последних сил духа, заглянул в эти страшные, мертвые глаза и свободной рукой перехватил сморщенное, почерневшее от тления горло.

Тело влетело в стену, ударилось о нее, да так, что сверху рухнули полки, на пол посыпались острые осколки дорогого фарфора и вылетели листы порвавшихся книг. Стригой, казалось, настиг неприкаянную одним хищным прыжком, рывком, и снова поднятое за волосы тело было вжато в стену. Послышался звук удара и истошный, захлебывающийся хрип.

Сжатая рука вампира увязла в расквашенном животе духа. По сморщенным губам поползло что-то черное и отвратительно разившее на весь дом.

Луч солнца коснулся широкой спины травника.

Он почувствовал.

Вздрогнул.

И поволок за волосы Мару, протаскивая ее по усыпанному листками книг и острыми осколками полу.

Та истошно взвыла, последним рывком пытаясь вырваться. Поздно.

Исгерд сполз по стене, обессилев, и молился, чтобы не уснуть в последнюю секунду. Но этого можно было и не делать. Бренное тело Мары вылетело с крыльца в размытую землю, проскользило по ней, оставив длинный след, а вампир стоял на входе, опустив подрагивающие руки, и холодными, как лютая вьюга, глазами наблюдал за тем, как пепельные волосы задымились, едва лишь коснулся их рассветный луч, как неприкаянная взвыла в последний раз, и патлы вспыхнули колдовским огнем.

На сгорание ушли считанные секунды.

На то, чтобы пепел подхватил внезапный порыв летнего утреннего ветра — пара мгновений. Стригой провожать взглядом то, что осталось от Мары, не стал. Тихонько прикрыв за собой тяжелую дверь, прошел в комнату, глазами нашел сидящего спиной к стене Исгерда и опустился рядом, заглядывая в безжизненное, болезненно-побледневшее лицо с мутными карими глазами, что совсем погасли. Черные круги пугали. Кажется, пошли седьмые сутки без сна.

— Все? — чуть слышно прошептал охотник пересохшими губами.

— Все, — тихо подтвердил стригой, непроизвольно отбросивший с его измученного лица навязчивую прядь темных волос. Исгерд возражать против прикосновения не стал. Лишь услышал ответ на мучивший его вопрос и заснул, все так же сидя спиной к стене. Вампир легко улыбнулся. Он сдержал свое слово.

— Человек, — беззлобно проговорил Вергилий, перекидывая руку спящего через свои плечи и протаскивая его сквозь погромы комнаты в спальню, — живой и слабый, упорно доказывающий, что это вовсе и не так.

Рассвет вовсю полыхал на востоке, когда травник свалил охотника в постель и заботливо набросил на него легкое покрывало.

Он одержал победу в бою с Марой.

Сдержал свое слово.

И даже невзначай коснулся рукой измученного лица Исгерда. Он, правда, не знал, почему сделал это. Наверное, захотелось. Так или иначе отчего-то он был этому рад.

***

Охотник спал на спине, так, как никогда вообще не мог. По обыкновению своему, спал он на животе, к тому же там, где придется, — уж явно не в постели мужчины, тем более вампира. Но на этот раз, видимо, ему вообще было без разницы, как и где лежать. Он даже не шелохнулся с тех самых пор, как Вергилий опустил его в кровать, не чувствовал собственного тела, не видел снов, даже не слышал того, как стригой еще полдня выгребал стекло и ликвидировал последствия погрома. Не слышал и того, как местный мастер ставил новое окно, понятия не имел о том, что торговец оружием Вергилий Бланкар успел за весьма внушительную сумму толкнуть мастерски изготовленный клинок с посеребренным и инкрустированным эфесом тонкой, кропотливой и изысканной работы. В общем-то большая часть денег была отдана и не за лезвие вовсе. Добродушный же травник, который, как однажды рассказала Импи, еще и повитухой подрабатывал, расторговал едва ли не десятую долю собранных за лето растений, чем был доволен, как кот. Разумеется, свои услуги он не афишировал, но те, кто к нему приходил, больше поставщиков оружия и лекарственных трав не искали. Природная харизма и обаятельность вампира вместе с его добропорядочностью делали свое дело.

Еще в Гласерне охотнику казалось, что дом ведуна Лазаря забит травами под завязку, и встретить того человека, у которого было бы в арсенале большее их разнообразие, попросту невозможно. Он ошибся. Ибо подвал стригоя был огромен, гораздо больше, чем дом, целым подземельем уходил вниз и был разбит на несколько комнат. Исгерд проверил все, но склепа так и не нашел, вопреки ожиданиям. Зато под завязку забитую кореньями, мхами, подземными грибами и неизвестными ему травами комнату — нашел и понял наконец, от чего во всем стригоевском доме так сильно пахло пряной растительностью. К тому же, подвал был сухим, так что для хранилища подходил прекрасно. Такими были скелеты в шкафу Вергилия Бланкара, самого странного, нетипичного и, тем не менее, порядочного вампира из всех, что встречались Герду.