Стригой (СИ), стр. 14

Он вытягивался струной каждый раз, когда видел рыжего человека. Поднимался в седле, чувствовал, как сердце проваливается куда-то вниз, нервно сглатывал и со вздохом опускался снова, потому что людей, подходивших под описание синеглазого аристократа, блещущего неестественной, даже немного отталкивающей красотой, не было. Веснушчатых, рябых, загорелых на летнем солнце — предостаточно. Но не алебастрово-белых.

И если до встречи с Импи он был уверен, что стригой не ходит при солнечном свете, то образ доброго мужчинки-травника с «синими-синими» глазами разрушил и эту надежду. Вампир света не боялся.

Охотник начинал думать, что убить его попросту невозможно…

— Ах ты, собака! Смотри, гуляка наш вернулся! — разрезал гомон проходящих людей рокочущий баритон здоровенного мужика, плотника, судя по рабочим рукам. Адам попытался спрятаться за конской шеей. Тщетно.

Женщина с выстиранным бельем в руках застыла на месте. Исгерд, спрыгнув с коня, стащил найденыша. Тот шмыгал носом.

— Марш домой! — снова гаркнул отец, и Адам, уже не скрывая слез, рванул в дом, на котором красовалась вывеска в форме обтесанных бревен.

— Добрый день, — кивнул головой охотник.

Плотник благодарил долго. Видно было, что сынишка, пусть и такой нерадивый и глупый, был ему на самом деле дорог, что вообще-то было абсолютно правильным. Мать и вовсе ушла следом за мальчиком. Между благодарностями неоднократно проскальзывала и ругань. Ремень все отчетливее маячил на горизонте.

— Ну, спасибо тебе, брат, — выдохнул мужчина, перестав наконец жестикулировать руками. — Чем отплатить тебе? Могу ли чем помочь?

— Вообще-то можешь, — охотник сильно понизил голос. Так, чтобы слова до лишних ушей не дошли. — Мне нужен ведун.

Плотник вопросов не задал. Молча пригласил в дом и выдал все, что знал о последнем «просвещенном», который чудом остался жив после прихода Священной Инквизиции. Исгерд выдохнул с облегчением. Отправился сразу же, печально посмотрев и на увесистый мешочек золота, с которым должен был вскоре распрощаться, и на прихрамывающего мерина, ездить на котором придется, наверное, до скончания жизни…

Ведун, тот, что, как оказалось, больше полугода одного имени не носил, скрывался от костров Инквизиции на протяжении многих лет, причем успешно. И сейчас, когда очищающее пламя только-только прошло по улицам и домам, выкуривая священным дымом ведьм и другую погань, природе и Богу противную, Лазарь — очередное временное имя — скрывался за городом, в опустевших предместьях, приняв вид больного немощного старика. Разумеется, многие его покрывали. Он ведь был последним. Последним на весь город человеком, что ведал.

Гласерн охотник знал достаточно хорошо, но вот о том, что в нем и в самом деле проживает нужный ему человек — не знал, просто никогда не интересовался, не нуждался в магических услугах, за лишь упоминание о которых его и самого могли привязать к столбу, обложить хворостом и сжечь, как еретика. На этот раз времени осторожничать не было. Он не надеялся, что протянет без сна больше пяти суток. Обязательно свалится, потому что опустит руки, потому что бросит начатое и утратит всякую надежду. Пока что желание спастись горело не хуже инквизиторских костров. А потому, безошибочно петляя по городу, выбирая нужные улицы и сокращая путь, он шел к низенькому домику ведуна, сжимая в кармане монеты, как последнюю ниточку, удерживающую над пропастью с кишащими в ней ночными кошмарами.

Одолевали сомнения. Вдруг старик не сможет ничего сделать? Вдруг не осталось на свете тех людей, кто помнит лик Мары, кто знает силу ее ужасных снов и то, как с ними бороться? Вдруг все это напрасно? ..

Он придет к ведуну, заплатит всем тем, что имеет, расскажет историю с патлатым призраком от начала до конца, не опустив и малейшей детали, даже того, как и сам испытывал нечеловеческий страх перед жуткими, инфернально-горящими на черном размытом лице глазами и думал, что умрет, хоть страх и неведом ему, охотнику. Расскажет, раскроется, почувствует, что скорее умрет, нежели услышит о бессилии ведуна, и… И погибнет. Потому что старик разведет руками, прикроет подслеповатые глаза, а золото не вернет. Мол, даже за то, что ему пришлось слушать и обмозговывать, тоже денег стоит. Не важно, что они у охотника последние. Это уже его проблемы.

Сомнения одолевали, но город, порядком опустевший, все еще напуганный недавними событиями, остался за спиной, и впереди, на пологом склоне огромного холма, ведущего к берегу неширокой, тихой реки, раскинулись еще более пустые и заброшенные предместья, в которых жили разве что доживающие свой век старики и нищие, которым некуда было деваться. Его встретили лишь несколько шелудивых дворняжек с торчащими ребрами да пара пьяниц, с трудом идущих по вытоптанной тропинке к городу. Ни скота, ни детей. Ничего. Безнадежная выгребная яма, в которую, как ни странно, даже местным городским богачам пришлось спускаться — в услугах ведуна нуждались все, у кого были деньги. Охотник об одном только не знал: что с нажитым богатством делал старик? Солил он что-ли монеты эти? Куда ему столько? Но раз берет, значит, нужны. Может быть… Или же он просто скряга.

Низенький домик ничем от остальных не отличался. Те же крохотные два окошка, грубо сколоченная дверь, покосившаяся скамейка возле ветхого крыльца. Остатки реечного заборчика и высокая сорная трава, достающая до вышеупомянутых крохотных окошек. А на крыше — растянувшийся на солнышке рыжий кот с обрубленным хвостом. Исгерд нахмурился: потолки обещали быть низкими, что для него, человека, которого ростом явно не обделили, превращалось в настоящую проблему.

Охотник выдохнул, нервно сглотнул и трижды ударил в дверь, прежде чем войти. В нос ударил чарующий аромат всевозможных трав: от шалфея и медуницы до тысячелистника и царского корня. На столе сушился бессмертник. Сердце замерло. Вдруг тот, кто сейчас копошится и гремит посудой в другой комнате… стригой?

***

Стригоем полный низкорослый старик с роскошной белой бородой не был. Охотник выдохнул. Стало чуть-чуть легче. Только вот спать снова захотелось. Ведун молча указал на стул возле грубого столика на массивных ножках. Даже на нем подсыхали какие-то неведомые Исгерду коренья. Лазарь плюхнулся напротив, откидываясь на спинку стула; в чуть приоткрытое окошко прошмыгнул рыжий отъевшийся кот с обрубком вместо хвоста.

— Зачем пожаловал, охотник?

Исгерд не удивился тому, что его явно не распространенную професиию он угадал сразу, у него просто не было на это сил. Да и разве плохо это, когда слухи о силах ведуна правдивы? Отнюдь нет. Тем более в его случае.

— Мне нужна помощь, — сразу начал охотник, выкладывая на стол перед стариком деньги. — Вы — мой последний шанс выкарабкаться.

Лазарь понимающе кивнул и спешно сгреб монеты. «Так и знал, — горько усмехнулся Герд. Мысленно, разумеется. — Скряга».

— В бегах от правосудия? Навели порчу? Желаешь знать, как сделать следующий шаг?

— Нет. Меня прокляли, Мара прокляла, и осталось мне недолго. Вам известно о подобных вещах?

Старик, удивленно расширив подслеповатые глаза, даже кота, запрыгнувшего на колени и теперь распевающего кошачьи песни, гладить перестал. Охотник вдруг подумал, что ему чертовски хочется повеситься. И рассказал историю, рассказал, как и предполагал — от начала до самого конца.

Он отвык от людей, попросту не успевал привыкать к их обществу. С ведуном он даже не был знаком, и потому смотрел не на него, а на темную столешницу, где в стыках досок белели лепестки сушеных ромашек. Лишь пару раз из любопытства поднял на него взгляд. И все те пару раз пожалел, ибо старик всем видом говорил, что он, его клиент, полнейший идиот, раз несет такую околесицу.

— Ты много пьешь, — заметил Лазарь на середине рассказа. Как раз в тот момент, когда сквозь голову Мары пролетел его нож.

— Не в тот раз, — фыркнул Герд. — Мне продолжать?

— Продолжай, — кивнул ведун. Но скорее не из интереса, а так, создать видимость того, что полученные деньги он отрабатывает.