Корнет (СИ), стр. 106

— Нет, ну почему же? — не согласилась Софья, — Скажите, Юрий Александрович, а вот… С Агнессой Карловной вы уговорились с лечением?

Плещеев пожал плечами:

— Не находите, что вопрос сей несколько нескромен, Софья Павловна? Но… Скажу так: мы сговорились оставить этот вопрос до моего возвращения из похода.

Катюша, только что возмущавшаяся и «закатывавшая глазки», снова фыркнула:

— Да уж… Наша Агнессочка своего не упустит!

— Катя! — чуть укоризненно уставилась на подругу Соня, — А вот у меня другой вопрос. Может, он покажется вам несколько откровенным… Юрий Александрович! Скажите, а что, вам Агнесса Карловна — понравилась?

Юрий чуть удивленно задумался:

«К чему клонят эти две красотки?».

— Н-у-у-у… Скажем так — вы и Катерина Васильевна несравненно более красивы. Это — без сомнения. А Агнесса… к-х-м-м… Карловна… Ежели она решится на лечение, то… Может она просто более смелая?

— Смелая? Х-м-м… Более откровенна — так будет вернее! — сморщила красивый носик Катя, — Но хватит уж об этом. Хватит! Я вот о чем хочу спросить, Юрий Александрович… Смотрю я — у вас на полке стоит томик Виктора Гюгота. Книга новая, не так давно у нас переведена. У меня она имеется на французском. И как вам показалось сие произведение?

Библиотека подпоручика была «весьма обширна» — аж семь разных книг. А что поделаешь: и выбор в Пятигорске довольно скромен, чаще всего ограничивается дамскими и рыцарскими романами, да и стоимость сейчас книг… М-да-с! До пяти рублей доходит стоимость обычной книги. А уж если с богатыми иллюстрациями и вовсе — даже думать больно!

— Видите ли, Екатерина Васильевна, я хоть и говорю по-французски, но погружен в знание сего языка не до такой степени, чтобы свободно читать книги, на нем написанные. Нет того удовольствия от чтения, часто ловлю себя на мысли, что приходится задумываться о смысле. А посему покупаю книги только на русском. Что касается же этого произведения, то…

Виктора Гюго, а именно: «Собор Парижской богоматери», Плехов читал еще к школе, а потом пришлось перечитать и в более зрелом возрасте, когда вдруг стали модны мюзиклы по некоторым произведениям.

— Оно, без сомнения, относится к романтической литературе, что мне, как мужчине…

Плещеев развел руками.

— Не то, что неинтересно, но… Представляется несколько вычурным, так скажу. Хотя стоит признать, что автору удалось очень красочно подать исторический материал, хоть сюжет книги и полностью выдуман.

— А мне она показалась излишне страшной! — призналась Катя, — Я так плакала в некоторых сценах.

«Ну еще бы! На то и был направлен замысел автора!».

— Откровенно жестоких сцен в романе хватает, соглашусь с вами. Но… В жизни приходится сталкиваться с еще более жестокими картинами. Мне было искренне жаль бедную Эсмеральду. Тем более что она, по сути, была еще ребенком. Да, красивая девушка, но совсем юная и отчего-то совсем-совсем не искушенная в жестокостях жизни. Что, согласитесь, для человека из низов общества — довольно странно. Сочувствие вызывает и несчастный горбун…

Дамы принялись щебетать, обсуждая перипетии романа, а подпоручик с улыбкой слушал их, кивая и поддакивая в нужных местах.

— А знаете, в последнее время набирает интерес и популярность такие жанры театрального искусства, как оперетты или водевили. Вам, Софья Павловна, как представителю этого искусства, должно быть это интересно?

Софья улыбнулась, кивнула головой:

— Да, я, как вы знаете, являюсь владелицей театра в Киеве. Сейчас там всем руководят директор театра и управляющий всем этим сложным и беспокойным хозяйством. Но после Рождества я планирую уехать в Киев. Есть у меня задумка о том, чтобы после закрытия зимнего сезона, собрать всю труппу и приехать сюда, на гастроли. И артисты не будут терять квалификацию, да и подлечиться на водах смогут.

«Ага. А еще — театр не будет терять выручку от «мертвого» летнего сезона! Молодец, не только о салонной жизни думает, но и про финансы не забывает!».

— Х-м-м… А вот… Есть у меня наброски… После прочтения сей книги и навеяло. Не желаете ли послушать?

Плещеев взял гитару:

— Прошу строго не судить! Еще раз — это только наброски. Как вы помните, влюбленных в Эсмеральду было трое. То есть: горбун, священник и юный Феб. Представьте… Некая ария всех троих, признающихся в любви юной танцовщице.

Плехову приходилось не раз слышать этот отрывок из мюзикла — как русский вариант, так и французский. Еще бы! Это звучало из всех утюгов, и не только в России, но и как бы не по всему миру.

«М-да… Нет, так-то я и ранее видел, как действует эта песня на женские умы и души. Но здесь что-то… Катюша даже прослезилась, а Соня… Да уж! Не было бы здесь подруги — прямо сейчас можно было бы… к-х-м-м…».

Восторгов женщин не было предела! Подпоручик даже удостоился поцелуев от обеих дам. Жаль, правда, что только в щечку, но… Приятно, черт возьми! Тем более, получилось даже приобнять красоток. Э-х-х-х…

Весь флер разрушил Некрас, который доложил, что стол в беседке накрыт.

Сам обед был нетороплив и, как говорится, прошел в теплой, дружественной обстановке. Болтали «ниачем», много смеялись — больше женщины. Плещеев сыпал шутками-прибаутками и анекдотами. Правда, приходилось тщательно фильтровать на отсутствие явной скабрезности и соответствие времени. Но успех имел, явно имел!

К его удивлению, дамы вкушали простую, в общем-то, пищу не жеманясь. Только Катя посетовала, что кавказская пища ей нравится, но видится несколько островатой. Запивали все красным сухим вином, которое было весьма недурно.

Потом снова вернулись в кабинет, ибо стол необходимо было убрать и накрыть заново — к чаю. В кабинете, чуть разомлевшие от еды и выпитого, дамы казались милыми и домашними. Соня попросила «приоткрыть тайну» на процесс, как она выразилась, стихотворения. Расслабившийся Плещеев, махнув рукой, подал ей свою большую тетрадь с набросками, «почеркушками» и прочими деталями «творчества».

«Раззява, блин! Совсем памяти не стало!».

На полях страниц были во множестве разбросаны рисунки, подчас несколько гротескные, иногда — определенно шаржевой наклонности, и нередко — с намеками на некоторый эротизм.

Увлекшись беседой с Катей, Юрий и не заметил, как Соня частенько улыбается, иногда приподнимает в удивлении брови, поглядывая то на него, то на подругу.

— Что там, Софья? Почему ты так посматриваешь на нас? — первой заметила неладное Катерина.

Рыжая засмеялась:

— Здесь, милочка, очень интересно! И даже не стихи и эпизоды их написания… Хотя это тоже очень интересно — посмотреть, как из отдельных строк и четверостиший рождается законченное произведение. А вот некоторые заметки, зарисовки… Вот, к примеру, ты, Катенька!

— Где? Ну-ка, дай посмотреть! — подскочила с софы Катя.

«Слава богу, что там ничего предосудительного нет. Просто карандашный набросок портрета!».

— Х-м-м… ну, Юрий Александрович, тут вы мне здорово потрафили! — с удовольствием разглядывала рисунок брюнетка, — Не такая уж я красавица. А вот такого платья, чтобы настолько были открыты плечи, у меня нет. Фантазия, да?

Плещеев пожал плечами, смущенно улыбаясь.

— Могли бы уж и написать портрет полностью. Я бы не отказалась вам попозировать, — посмотрела она на него явно с симпатией.

— Х-м-м…, - их отвлекло очередное восклицание Софьи, — Юрий Александрович! А здесь у вас точно бурно разыгралась фантазия.

Очередной эскиз изображал саму Софью. Был он выполнен немногими, как будто беспорядочными штрихами, но… Женщина была изображена сидящей на кровати со спины вполоборота, но… голой.

— Простите, Софья Павловна… Вы, без сомнения, правы, здесь я дал волю воображению. Извинить меня может только тот факт, что сия папка не предназначалась для просмотра кем бы то ни было.

Катерина засмеялась:

— Но с фигурой, Софи, он не совсем угадал…

Обе женщины внимательно рассмотрели рисунок. Катя почему-то с удовольствием, а Соня — с каким-то ревнивым выражением лица.