Корнет (СИ), стр. 105

А уж как они на пару прелестно «троллили» подпоручика, а? Это же насколько сыгранный дуэт! Если бы там присутствовал именно Плещеев, а не Женя Плехов в его обличии — все, бери его за рупь двадцать, выкручивай ему мозги и руки, как тряпку, честное слово! Выкручивай и… делай с ним «что хошь!».

Да-да… Плещеев, Плещеев, а сам-то — хорош! Сознайся — отдался бы дамам всей душой и телом? Да отдался бы, чего там! Слаб, слаб и безволен ты, сновидец сраный, перед таким женским обаянием и не меньшим женским коварством. А они были коварны? Или — честны в эмоциях? Да, коварны, коварны, чего там! Играли они со мной, как… Как опытная куртизанка с юным гимназистом! Как кошка с маленьким мышонком. И ведь все что угодно готов был сделать, да?

Как там в фильме: «Имя, сестра! Скажи его имя!».

М-да… Рита Терехова-то — тоже… Ух!

Ладно… Чего-то ты разволновался, ваш-бродь, разошелся не на шутку! Спать надо. Послезавтра тебе местные черкесы покажут Кузькину мать. А ты тут — фемины, красавицы, фейерверк эмоций! Спи давай, ловелас занюханный!».

Глава 39

Дамы были несколько смущены. Как водится, Катя — побольше, а Соня — чуть менее. Плещеев сделал вид, что все в порядке и ничего такого не произошло. Ну ведь и правда — захотелось людям в отхожее место, чего тут, дело-то житейское.

«Х-м-м… а вот вопрос по отхожим местам как-то не раскрыт ни в фильмах, ни в книгах. Если только предметно в интернетах не шариться!».

Одним из самых первых дел, которые Плехов проделал, попав в этот сон: удалил на хрен из-под старой, тогдашней еще кровати ночную вазу. Нет, может быть так сейчас и принято у благородных, но… Как-то не по себе — отлил, а паче того — погадил, прикрыл крышкой и поставил назад под кровать? Ага… а само чувство дискомфорта от присутствия в непосредственной близости «этого»? Да и… Ну, воняет же!

Поэтому — на хрен, не переломятся ноги, двадцать-то метров пройти по двору, до сооруженного «скворечника». Внутри будки тоже все сделали по требованию тогда еще корнета: стульчак невысокий, крышкой прикрываемый, сиденье, выполненное из гнутой, толстой лозы, должным образом отшлифованное. Внутри стульчака — кадушка, которую Плещеев велел опоражнивать ежедневно. А еще — обдавать ее после этого горячей водой с хлоркой, благо последняя сейчас уже вполне известна. Что еще? А вытяжное отверстие в задней стенке помещения, под потолком. Вот! Такое вот прогрессорство в отдельно взятом сортирном вопросе.

В банях у того же Оганесяна уже вполне функционируют ватерклозеты, да и в доме графини все по уму сделано. Но это все — далеко не везде, очень далеко. Скорее уж — исключение из правил.

Что еще, чтобы не возвращаться к вопросу? Х-м-м… Отсутствие туалетной бумаги. М-да-с… Имеется такое неудобство. Но будучи человеком не совсем уж бедным, а, более того — культурным в какой-то мере, Плещеев заставил Некраса прикупить полотна простого, нетолстого, да нарезать небольшими кусками. Вот!

А потом… Потом Плещеев открыл для себя мусульманский обычай всего этого дела, даже чуток вник в него. К примеру, в качестве подтирки мусульманину положено использовать либо камень… Ну это уж вообще как-то… Либо — воду, приготовленную к употреблению в небольшом глиняном кувшине с длинным носиком и ручкой, называемом — кумган.

Нет, сам-то Плехов не раз бывал в разных там Турциях-Египтах, а потому новинкой для него это не стало. В тамошних туалетах, наряду с привычной туалетной бумагой повсеместно распространены эти кувшины. И даже нашел для себя это весьма удобным, хотя поначалу было непривычно. Руки только помой после процедуры и все. Но это и так понятно, да?

Так что — гордость, не гордость, но некое удовлетворение от собственного сортира Плещеев чувствовал. Ага…

Пригласил гостий в свой кабинет, дал им время осмотреться, что дамы и проделали с явно видимым любопытством.

— А у вас здесь уютно, Юрий Александрович! — с некоторым удивлением протянула Катюша, — Уютно, продумано, комфортно. И — чисто. Не ожидала!

«Ага. А ты думала тут берлога одиноко холостяка? Да еще и молодого. Типа — бардак, везде пустые бутылки разбросаны, детали дамских туалетов, грязное нижнее белье в ассортименте. Нет уж, я хоть и ленивый человек, но до наведения порядка все же дотошный. Тем более что все это горничная делает. Кстати, ей же, горничной этой, рожать уже вот-вот! Надо кого-то на замену найти!».

Дамы не торопясь разглядывали скромное обиталище подпоручика.

— Позвольте! А кто нарисовал все эти картины? — в очередной раз удивленно переглянулись красавицы.

— Ну уж, скажете тоже — картины! — несколько смущено шаркнул ножкой Юрий, — Так… почеркушки небрежные.

Некрас свой портрет уволок к себе в каморку, а наброски, разной степени завершенности, вставил в заказанные рамки и развесил по стенам, под руководством самого гусара.

«Даже стеклом закрыл, чтобы не пылились! Х-м-м… а стекло сейчас недешево, надо признать! Почему-то, как мне сказали, не катают еще стекло большими листами. И даже не знают, как это делать. Впрочем, я и сам не знаю!».

И в целом в комнате все получилось ничего себе — премиленько! На стене большой ковер с развешенными шашкой «горда» и кинжалом «базалай», пару пистолей трофейных еще из тех, что поантуражнее. Еще один ковер на полу. Картины по стенам…

Прищурившись, наставив на Плещеева пальчик, Екатерина Васильевна, протянула:

— Вот только не говорите нам, что и рисунки сии тоже вы написали! Еще один талант, да?

Юрий пожал плечами:

— Ну отчего же? Я и рисовал. Бывает, знаете ли… Когда задумаешься о чем-либо, или от безделья мучаешься. А рука сама начинает что-то выводить. Но как вы видите, рисунки сии только итальянским карандашом сделаны, с добавками серебряных. То есть, картинами это точно не назвать. Ведь картины же — масло, акварель или еще что. А это — баловство, не более того!

— Но ведь красиво же! — возразила Соня, — Да и пейзажи как узнаваемы, да, Катенька? И вот… Сценки эти — чудо как хороши!

Были среди пейзажей, несколько бытовых сценок: базар с несколькими торговцами и покупателями; артиллеристы на бастионе…

«Чего-то они тогда с орудием возились под руководством Грымова!».

Были еще сценки с горцами, бабы у Подкумка, пестрая отдыхающая публика у источников.

Софья погладила по тисненной лайковой коже, покрывающей мягкий диван — некую смесь из оттоманки и софы, а потом уселась, покачалась немного и откинулась на мягкую же, кожаную спинку:

— А здесь, значит, вы принимаете дам, жаждущих исцеления, не так ли?

«И бровку изогнула, как будто в невинном вопросе. А губки-то дрожат, дрожат в сдерживаемой улыбке!».

— И что… Прямо вот совсем нагими их лечите, или же все-таки возможно оставаться в неглиже? — продолжила допрос «лиса».

— Софья? — возмутилась, чуть покраснев, Катя, — Как ты можешь?

— А что — Софья? Что такого? Интересно же! Может… Может, и я себя не очень хорошо чувствую!

И рассмеялась, зараза такая!

— Софья Павловна! Можете верить, можете — нет, но… Я не люблю обманывать людей, а тем более — женщин. Весь опыт человеческий свидетельствует от том, что нехорошо это и чревато для самого обманщика, прежде всего. Потому я откровенно говорил, что лучше всего лечение происходит, когда мои руки соприкасаются с телом пациента. Не знаю, почему так. Возможно потому, что я, как лекарь еще слаб и неопытен. А может быть, силы мои настолько невелики, бог весть! Так вот… Что есть — то есть. И я не лгал, что сам вид нагого женского тела воздействует на меня определенным образом. Но это же и понятно, да?

Соня улыбнулась, а Катя — фыркнула, якобы возмущенно.

— И уж тем более… Прошу понять меня правильно! И вид женщины, и, более того — взаимодействие моих рук с нагим телом… В общем, не счел себя вправе скрывать, что таковое и для меня является нелегким испытанием. Полагаю, что вы и сами понимаете…

— Ах, давайте оставим эту тему…, - начала Катя, закатив глазки.