Звук твоих шагов (СИ), стр. 14

И прижимаюсь губами к его обнаженной шее, где, за неимением у мертвых пульса, в напряженной вене бьется вампирская магия.

Он отстраняется и пристально смотрит мне в глаза.

— Ты понимаешь, Поттер, что именно сейчас предложил?

Улыбаюсь.

— Конечно, нет, Северус. Но, подозреваю, ты понимаешь.

— Ты предложил Нерасторжимые Узы, вампирский вариант магического брака.

Ого! В кои-то веки Поттер ляпнул что-то действительно стоящее.

— Ну и?..

— Что «ну и»? – взгляд моего возлюбленного становится холодным и недобрым, как когда-то давно, когда мы еще были друг другу врагами. – Всему должен быть предел, особенно идиотизму. Через несколько лет я надоем тебе до икоты, и ты сбежишь на поиски новых впечатлений и будешь абсолютно прав. Но ты никогда – слышишь, Поттер? – никогда не сможешь связать свою жизнь с кем-то другим. Магия этого попросту не допустит.

— А ты? – спрашиваю я, внезапно ощутив, будто какой-то воистину могильный холод пронизывает меня до костей.

— Что – я?

— Ты сможешь связать свою жизнь с кем-то другим?

Даже в полутьме спальни я вижу, как кривится в горькой усмешке его рот.

— С другим?.. Разве ты еще не понял? Я — чертов однолюб. Всю жизнь любил одну женщину. Всю смерть – так можно сказать? – одного мужчину. В наши дни это, похоже, можно назвать настоящим извращением.

— Знаешь, довольно невежливо отказывать другим в праве на то, что так легко разрешил самому себе.

— Поттер… Я только хочу сказать…

— Я понял, что ты хочешь сказать. — Потом меня посещает еще одна запоздалая, но от этого не менее пугающая мысль: — А если один из связанных этими самыми Узами умрет – другой последует за ним? — Черт! Если именно так и произойдет, то я отступлюсь. С моим-то фатальным везением… Не хочу, чтобы Северус умирал вместе со мной.

— Нет, — отвечает Снейп. – Все не столь трагично: в момент смерти Узы спадают.

И я просто говорю ему:

— Тогда пей. — И наклоняю голову, чтобы моя шея оказалась прямо напротив его губ.

Северус медлит всего мгновение, а потом впивается в подставленную шею жестким, требовательным поцелуем.

Меня тут же окатывает пьянящая волна восторга, и в этот миг я готов буквально на все. Но Снейп отстраняется и говорит, серьезно и тихо:

— Вампирская магия, которая делает для обычных людей процесс высасывания у них крови таким приятным, что об этом слагают легенды и пишут романы, на тебя не подействует. Будет по-настоящему больно.

— Глупый, — отвечаю я и снова улыбаюсь, хотя он и не может видеть этой моей улыбки. – Когда ты сказал, что я тебя обязательно разлюблю, было гораздо больнее.

— Прости… — почти на грани слышимости выдыхает Северус, и я отчетливо понимаю, за какую именно боль он просит прощения.

А если так, то я смогу вытерпеть все.

Боль. Пронизывающая все тело раскаленным кинжалом боль, когда его клыки впиваются в мое беззащитное горло; жизнь, утекающая вместе с несколькими глубокими глотками, и ласковые касания языка, виновато зализывающего ранки – после… Я не знал, что будет так страшно – и так просто.

— Пей, — говорит Снейп и склоняет голову к плечу, убирая с шеи мешающие волосы.

Теперь, когда я по собственному опыту знаю, что именно будет ощущать он, я позволяю себе минутку колебания, а потом благодарно прижимаюсь губами к месту на шее, которое совсем недавно целовал, и вдыхаю совершенно особенный, только его запах: запах полыни и мяты. А потом… Потом он вздрагивает под ударом моих клыков, и ко мне в горло льется долгожданное солнце.

Когда мне удается оторваться и прекратить пить, я сжимаю в объятиях его полубесчувственное тело и нежно покрываю поцелуями ставшую еще более бледной скулу, а вокруг нас танцуют серебряно-золотые всполохи, создавая магический кокон, в который мы заключены, точно куколки, что вот-вот превратятся в бабочек.

Потом кокон распадается затухающими искрами, а мы остаемся такими же, как были когда-то, и при этом – совершенно другими. Во всяком случае, так кажется мне, а Северус открывает глаза и блаженно улыбается:

— С Рождеством, Гарри!

С Рождеством так с Рождеством!

То, что происходит затем, я бы не решился назвать сексом. Отчего-то мне кажется, что точнее всего происходящее между нами можно определить красивым средневековым словом «мистерия»: быстро, жадно, откровенно – и в то же время божественно-прекрасно. Пусть я не верю в маггловского бога, но во что-то такое свыше я все же верю, и это именно оно прорывается сейчас в мир сквозь наши тела, сквозь глаза Северуса, когда он разводит колени и говорит: «Возьми меня», сквозь мои ладони, с которых льются невидимые глазу, но отчетливо ощутимые молоко и мед, когда я ласкаю его горячую кожу, сквозь наши смешавшиеся дыхания, словно мы снова вспоминаем то время, когда дышать означало — жить.

И Рождество летит над нами, как золотая комета.

…— Мерлин! Я устал, будто отыграл пятичасовой квиддичный матч!

— Обожаю твои изысканные сравнения, Поттер!

Мы лежим навзничь на постели, превращенной нашими совместными усилиями в гнездо буйных гиппогрифов, и зачем-то держимся за руки, точно романтические любовники.

— Подумаешь! Мы магических университетов не кончали… — бурчу я.

И вдруг слышу:

— Снитч-то хоть поймал?

— Еще бы! Но какой ценой… Вот скажи мне, разве вампиры могут уставать, Северус?

— Разумеется, — отвечает он, не поднимая век, — если потраченная энергия превосходит полученную. Грубо говоря, нам пора ужинать. Или снова завтракать, учитывая, что скоро рассвет.

Мотаю головой:

— Не хочу крови. Почему мы не можем поесть, как нормальные люди?

— Потому что мы не нормальные люди, Поттер. Давай-так: кровь – и рождественские подарки.

— Северус, в этом есть что-то глубоко порочное.

Он встает, накидывает на плечи свой черный шелковый халат — и выглядит при этом, словно те венецианские патриции, что высокомерно взирают на нас с портретов в здешних музеях. А еще он выглядит безумно усталым, и я чувствую себя распоследней эгоистичной сволочью.

— Хорошо, уломал. Пусть будет укрепляющая трапеза. И не забудь про подарки.

Мы выпиваем в постели свою предутреннюю «чашечку кофе», а потом я вручаю ему тот самый зеленый шарф и черно-золотого дракона («Ужасно похож на тебя!» — «Ты мне льстишь, Поттер!»), а он мне – явно старинный фиал с каким-то зельем. С тем самым, что отнимало его у меня в последние месяцы.

— Что это, Северус?

— Это рассвет, Поттер.

Понятнее не стало.

— На рассвете я обычно вкушаю крепкий мертвый сон. Разве не так?

— Сегодня – нет. Если, конечно, захочешь.

Захочу ли я?!

— Это зелье не спасет тебя от прямых солнечных лучей, но даст возможность не спать еще час после того, как взойдет солнце. Прости, я не смог сделать ничего более серьезного…

У меня нет слов. Ни одного. Кто там вечно жалуется, что болтливее Поттера – только Пивз?

Молча стискиваю его в объятиях и целую так, чтобы он понял: это самый лучший подарок в моей жизни.

— Надо полагать, тебе нравится? – еще очень осторожно, но уже с тайной надеждой спрашивает Северус.

— Солнце, — шепчу я. – Никто и никогда не дарил мне солнце!

— Это не солнце, это всего лишь…

— Северус, а почему так мало? – в мою душу (или что там нынче у меня вместо этой нежной субстанции?) закрадывается нехорошее подозрение. – Опять темномагические ритуалы и кровь оборотней?

— Я похож на сумасшедшего маньяка? – отвечает Снейп вопросом на вопрос. – Ты же меня первый за такие эксперименты и проклянешь. Нет, просто очень редкие ингредиенты. Не удалось достать больше за все деньги Тома Риддла.

— Прости, — я тычусь носом в его плечо, покаянно дышу в чуть порозовевшее от сдерживаемого возмущения ухо. – Отрыжка проклятого прошлого.

— Некоторые условные рефлексы не излечить никаким свежеприобретенным доверием, правда… Гарри?

Он так редко называет меня «Гарри»…

— Северус! А что если мы выпьем его вместе? Пополам?