Звук твоих шагов (СИ), стр. 10

— Это многоразовый порт-ключ. В Лондон.

Моя ладонь, на которой лежит подарок, вздрагивает, и я едва успеваю подхватить хрупкую вещицу почти возле самого пола (прекрасная реакция квиддичного ловца, помноженная на не менее замечательную реакцию вампира).

— Не трепыхайтесь Поттер, — снисходительно улыбается Снейп. – На ней чары Неразбиваемости.

— Спасибо.

Это все, что мне удается вытолкнуть из себя в ответ – жалкое подобие звуков.

Он отлично знает, что именно подарил мне. Свободу. Знает и признает мое право ею пользоваться. За эти месяцы, проведенные нами вместе, я как-то привык к Северусу Снейпу в роли моей персональной тени. Он добывал для меня кровь. Отгонял кошмары. Выслушивал мои истерики. Вытаскивал за уши из приступов депрессии. Следил, чтобы я не натворил дел, осваивая свои новые способности. Охранял меня от солнечного света и от меня самого. Просто был рядом.

А еще он сохранил для меня Старшую палочку, за обладание которой любой другой маг запросто убил бы или продал душу демону.

Но сегодня… Порт-ключ означает, что меня больше не надо стеречь и опекать. Что мне можно доверить мою собственную жизнь и жизни других людей. Иногда слова о доверии – просто сотрясание воздуха. Особенно когда на ладони переливается золотом и киноварью крошечный шедевр муранских стеклодувов.

Я и не замечаю, как Снейп покидает комнату, оставив меня наедине с моими раздумьями.

«Мавр сделал свое дело»?

Ну уж нет!

И я устремляюсь на поиски.

Так сложилось, что бывшая моя, а с некоторых пор наша общая спальня – одна из трех жилых комнат в этом странном, пронизанном сыростью и вздохами воды палаццо. Еще нами используется гостиная. Там огонь горит в огромном помпезном камине, освещая пыльный продавленный диван и два не слишком устойчивых кресла. И повсюду свечи: на мраморе каминной полки, на изящном старинном журнальном столике, на стенах – в витых канделябрах зеленоватой бронзы и даже на полу.

Имеется также кабинет Снейпа, где он варит свои зелья, но мне туда доступа нет. Подозреваю, что именно на зельеварческое оборудование и ингредиенты ушла приличная часть пресловутого «золота партии», во всяком случае, профессор охраняет свои владения не хуже трехголового Пушка. Я знаю, чем он занят: пытается сварить нечто, что поможет нам не спать днем. Хочет подарить мне солнце.

Я иду по дому в поисках Снейпа.

Дом вздыхает, бормочет, шуршит, поскрипывает – дышит. Раньше я не любил старые дома. Мне казалось, что они хранят память о людях, которые когда-то жили в них, и крайне подозрительно относятся ко мне – наглому пришельцу. Но теперь… Этот дом был моим… нашим, со всеми его тайнами и воспоминаниями. Он признал нас, доверился нам, как мог оберегал нас от внешнего мира. Когда я спросил Снейпа, каким образом он стал владельцем небольшого дворца в Венеции, тот ответил просто: «Купил». Это было вполне в духе Северуса: просто купить.

Я не нахожу его ни в гостиной, ни в лаборатории, куда, в конец обнаглев, засовываю кончик своего любопытного носа, ни на огромной кухне с плитой, которую следует топить дровами. С каждой последующей открытой дверью мне становится все тревожнее: вдруг он просто ушел, решив, что я немедленно воспользуюсь его подарком, чтобы вернуться в Лондон, к своей старой жизни?

Иногда самые умные люди – такие идиоты!

Снейп обнаруживается на последнем, третьем, этаже: стоит на крошечном хлипком балкончике и пристально (я бы сказал даже слишком пристально!) смотрит на звезды. Июльские (или уже августовские?) звезды над Венецией прекрасны. Я бы и сам с удовольствием посмотрел на них, но у меня совсем другая цель.

Я приближаюсь почти неслышно (один из даров моей проклятой новой сущности), но он слышит. Он всегда меня слышит.

— Почему вы до сих пор не в Лондоне, Поттер?

— Потому что мое место – здесь.

Знаю, банально. Но, по-моему, когда стоишь на балконе старинного палаццо в ночной Венеции с тем, кого любишь, немного банальности – самое то. Подхожу сзади, обнимаю за плечи, прижимаюсь щекой к напряженной спине.

— Вы сошли с ума, Поттер.

— Да.

Касаюсь губами выступа острого плеча.

Ему некуда бежать с этого крохотного балкончика, разве что трусливо аппарировать куда глаза глядят. Но Северус Снейп никогда не был трусом: он поворачивается ко мне лицом. Как рыцарь, выходящий на поединок, подняв забрало.

— Чего вы хотите?

— Тебя.

Я произношу это так, чтобы он понял: тебя. Не вас, профессор. Тебя, Северус. Я хочу тебя.

Провожу слегка дрожащими пальцами по выступу скулы, заглядываю в глаза. Глаза Северуса Снейпа сейчас – бездонные провалы, в которых нет даже отблеска звезд, не говоря уже о чем-то ином.

— Что за странные игры, Поттер? Я надеялся, что вы наконец-то повзрослели.

— Зря надеялся.

Я приподнимаю голову и прижимаюсь губами к его холодным губам. Ответь мне! Ну, ответь же! Ерунда. С тем же успехом можно целовать статую. Здесь их полно, на выбор: или из мрамора, или из бронзы. С тем ж успехом можно целовать глыбу льда. Прозрачную, чуть солоноватую на вкус глыбу застывшей морской воды, если бы кому-то пришла в голову подобная дурацкая мысль…

Не-е-ет! Это не правда! Может быть, ты и мертвый, Северус, но ты совершенно точно не похож на лед. Потому что под своей холодной оболочкой ты обжигающе-горячий, словно твой стеклянный грифон, внутри которого бьется огонь. Я должен в это верить. Я буду в это верить.

Мерлин! Как бы я хотел, чтобы у меня оказалось хоть чуть-чуть побольше опыта в поцелуях! Ладно, не умением единым… Говорите, страсть?

Приоткрываю свои замерзшие губы и кончиком языка обвожу контуры его сомкнутого рта, медленно и нежно, будто слизываю восхитительные следы шоколадного мороженого от Фортескью. Не романтическое сравнение? А мне плевать! Тем более, что шалость, кажется, удалась: неприступные губы Северуса приоткрываются мне навстречу. Прихватываю зубами нижнюю губу, провожу языком по деснам. Мерлин, Северус! Ты гораздо вкуснее самого волшебного на свете мороженого! Несравнимо.

Раньше, целуя Джинни, я думал, что поцелуй обязательно должен представлять из себя нечто необычайно возвышенное: слияние душ, нежность, трепет – и все такое. Вообще, как выясняется, я слишком много думал.

Во время поцелуев мозги следует отключать, напрочь, чтобы не мешали. И я отключаю. Остаются только наши губы, зубы, языки и ласки, становящиеся все глубже и откровеннее. Наши? О да! Кажется, ледяная глыба начинает стремительно таять: уже не только я прижимаюсь к его жесткому телу, но и сам Северус сгребает меня в охапку, чтобы стать еще ближе. И язык… Мерлин! Что он делает со мной, этот человек… вампир… Северус Снейп?

Острые, совершенно нечеловеческие клыки царапают губы, кровь выступает крохотными капельками – его, моя, наша – смешивается в самый восхитительный на свете коктейль, от которого мир начинает стремительно меняться вокруг нас. Я теперь точно знаю, каково на вкус солнце, перемешанное с луной. Лунное золото? Солнечное серебро? Ты и я, Северус, мы. Никогда больше ты не будешь один!

— Довольно.

Что?!

Эта наглая тварь отталкивает меня с такой силой, что, если бы балконная дверь не была распахнута настежь, я бы вынес ее к такой-то матери и сам рухнул на ковер среди осколков стекла и обломков дерева. На ковер я, впрочем, все равно падаю: спиной и довольно чувствительно. Северус Снейп и в человеческой ипостаси в порыве гнева мог швырнуть меня через всю комнату, словно нашкодившего щенка, а уж став вампиром… Я лежу на пахнущем пылью и сыростью жестком ковре и смотрю на Северуса Снейпа, протягивающего мне руку, чтобы помочь встать. Я теперь точно знаю, как умирают вампиры: их выжигает изнутри тоска по солнцу. Северус Снейп – мое персональное солнце.

— Вставайте, Поттер.

Я встаю. Почему бы и нет? Валяться на ковре и в самом деле глупо.

— Что это было?

Я не знаю, как мне теперь к нему обращаться, после того, как наши языки сплетались в жарком танце, после того, как я вылизывал его зубы, после того, как его ладони изо всех сил стискивали мои ребра. Профессор Снейп – слишком официально. Северус – интимно. Вот ведь неожиданная проблема! Я понимаю, что думаю о всякой ерунде, но думать о том, что происходит между нами, всерьез – страшно. Если и есть здесь самый настоящий трус, то это я, покойный победитель Волдеморта.