Куриный бог - 2. Стакан воды (СИ), стр. 5

— Да ты пойми, Алик! У тебя никогда не будет семьи. Никогда не будет детей. Этот… твой… тебя бросит, как только ты заболеешь, разоришься или просто по какой-то причине станешь недостаточно хорош для него. Кто тогда тебе в старости подаст стакан воды?

— Так ты вышла за папу именно из-за этого? Из-за стакана воды? И меня родила из тех же соображений?

— Что ты такое несешь! Это тебя твоя шлюха научила?!

Знакомый — такой до боли знакомый! — хрип. Так Данилов хрипел, когда в Турции душил ублюдка, напавшего на Тёмку среди пыльных декораций. Полухрип-полурык.

— Мамочка, я тебя очень люблю. Но если ты еще раз…

Артем не может дать Данилову закончить фразу. Пока существует хотя бы один, самый ничтожный, шанс, что боли не станет больше… Четыре шага в сторону кухни — это почти подвиг.

— А семинар по философии отменили. Привет, Данилов! У нас гости?

— Это моя мама, — вежливо говорит бледный до серости Данилов. — И она уже уходит.

Взгляд, который бросает на Тёмку статная моложавая дама со стильной короткой стрижкой, может искрошить на мелкие кусочки вражье сердце, даже не вынутое из груди. Артем чувствует себя мишенью метателя ножей. Каждый нож — в цель. Это ничего — Данилову сегодня пришлось хуже.

— Я уже ухожу, — подтверждает дама в пустоту и исчезает в коридоре. Оттуда доносится ледяное: — И не надо меня провожать.

Данилов мотает головой, опускается на пол, утыкается лицом в подтянутые к груди колени.

Артем садится рядом и молча гладит его по голове.

Звук захлопнувшейся двери отдается в висках, будто пистолетный выстрел.

========== 2. ==========

*

Свое слово насчет Тёмкиного дня рождения Данилов держит. «Мужик сказал — мужик сделал». Хотя… «Никаких широких жестов вокруг даты». Это смотря что понимать под «широкими жестами». Нет, Данилов ведет себя паинькой: не заказывает столиков в пафосных ресторанах, не зовет прокатиться, скажем, в Париж, не дарит машин ценой в несколько не самых позорных квартир.

Зато он печет торт. Настоящий шоколадный торт: три коричневых бисквитных коржа, промазанных масляно-сгущеночным кремом с какао. И наверху — две циферки-свечи «20». Кухня, правда, напоминает поле битвы, на котором бесславно пали обе сражавшихся армии. У Данилова вид, будто он лично только что три раза пробежал вокруг города по кольцевой, обгоняя камазы и рейсовые автобусы. Торт под кремом местами подгорел, а местами — не пропекся. Но Артем ест и лыбится, как последний полудурок. А перед этим — задувает свечи, загадав одно-единственное желание: «Пусть все будет хорошо». Потом Данилов слизывает с его губ остатки шоколада, а с тела — остатки многосложного учебного дня. (Занятия-то никто не отменял, день рождения у тебя или нет.) В ответном порыве Артем доказывает, что тоже не даром ел свой торт. В конце концов Данилов срывается и, отбросив нежности, энергично втрахивает Тёмку в постель. После чего сон качественно вырубает обоих — без всякого душа или влажных салфеток — до самого утра. Куриный бог тихо дремлет на тумбочке.

Выползая к завтраку на кухню, Тёмка обозревает окрестности, хрюкает, машинально потирает задницу и говорит как можно спокойнее:

— Пообещай, что оставишь готовку мне.

Данилов смущенно опускает глаза и, запихивая в посудомойку очередную грязную емкость, хрипло обещает:

— Гадом буду!

Впереди их ждет новый трудовой день. До воскресенья еще жить да жить.

*

День сменяется днем, ночь — ночью, жизнь тащит их вперед, будто котят — ухватив за шкирки своими здоровыми, крепкими зубами. Сначала на припеке начинает слегка подтаивать снег. Потом то здесь то там прокладывают свои тайные (и не очень) русла ручьи. Потом все радостно превращается в одну сплошную грязную лужу. Будто Венеция, что стоит на море, город стоит в луже. Потом у этой чудо-лужи незаметно проступают берега. Тёмка радостно отмечает тот день, когда берегов становится больше, чем воды и сопутствующей ей грязи. На деревьях осторожно и как-то… доверчиво набухают почки. Снег окончательно уступает зеленой дымке, хотя иногда еще выпадает толстым слоем, приводя в состояние нервных судорог успевших сменить зимнюю резину на летнюю оптимистичных автомобилистов. Данилов имеет на этот счет свое, совершенно непоколебимое, мнение: «Не раньше девятого мая! А то знаем мы: на первые яблони, на первую черемуху, на первую сирень…» Разумеется, он оказывается прав и гордо рассекает на своей «бэшечке» (как нежно именует даниловского монстра Тёмка) во времена всеобщего оледенения, когда третьего мая весь город замирает, не решаясь выбраться на превратившуюся в сплошной каток проезжую часть.

А потом Данилов говорит:

— У нас тут… это… корпоратив. Как бы девятого.

Артем понимающе кивает. Они уже исхитрились пережить корпоратив «как бы четырнадцатого» (на день святого Валентина) и «как бы восьмого» (Восьмое марта). Четырнадцатого Данилов арендовал для своих служащих караоке-кафе, откуда сам сбежал через полтора часа после начала веселья, предоставив людям блестящую возможность развлекаться без чуткого пригляда начальства, а восьмого вытащил всех в лазертаг «Патриот», мудро заметив, что женщинам тоже иногда нужно спустить пар. Артем Даниловским развлечениям не препятствовал и не завидовал. Ему вполне хватало того, что возвращался Данилов домой. К нему. И вдруг — нежданно-негаданно…

— Э-э… Я турбазу арендовал. Поедешь с нами?

Артем чуть с кровати не падает.

— С чего вдруг?

— Ну-у… — Данилов смотрит просительно, чуть исподлобья. Смешной! — Все с семьями будут.

Артем по-прежнему тупит.

— И?

— Моя семья — ты. Поедем? Сейчас в лесу хорошо. Шашлычки, водочка…

Артем слезает с кровати, подходит к явно в очередной раз свихнувшемуся Данилову поближе, берет его за уши и осторожно встряхивает чугунную башку. Вдруг кое у кого мозги все-таки на место встанут? Это ежели всерьез предположить наличие у некоторых товарищей мозгов.

— Я же не пью, ты знаешь. И потом… Какая семья, Данилов? Тебя же твои драгоценные сотрудники таким дерьмом обольют — век не отмоешься. А конкуренты? Давай-ка я лучше… «по-семейному»… дома тебя подожду?

— Стесняешься меня?

— С ума сошел? – Тёмка отчаянно мотает головой. И как ему, такому упертому, объяснить? – Просто… Данилов, я все понимаю. Ты прямой и честный как… рашпиль. Ты не желаешь жить во лжи. Тебе легче прослыть пидором, чем человеком, который носит маску. Но… Мы не в Голландии, Данилов. И не в Канаде. И не в прекрасной толерантной Европе. В общем, совсем не в том месте, где двум мужикам стоит идти по улице, держась за руки. Короче… Если ты ничего не боишься, за нас двоих буду бояться я.

Данилов вздыхает. Данилов недоволен. Данилов не желает понимать. А еще он желает целоваться, обниматься и все такое прочее… Что, вероятно, доказывает Тёмке и всему прочему миру серьезность даниловских намерений.

В результате на корпоративные шашлыки Данилов едет в гордом одиночестве. Тёмка ехидно советует ему прихватить с собой побольше презервативов. Давно доказано: женщины на природе, под водочку и шашлычки, становятся куда более привлекательными и раскованными, чем в обычной скучной жизни. В ответ Данилов грозится никуда не уехать и въебать драгоценному мудрецу по самое… Пока не кончатся те самые презервативы.

Шутки – шутками, а в Даниловскую куртку Артем на всякий случай кладет упаковку активированного угля и «Алкозельцер».

Утром перед отъездом Данилов все-таки требует свою законную порцию секса и отбывает на базу в довольно добродушном настроении. На прощание Тёмка, как заботливая женушка, напоминает ему пить аккуратнее и не садиться за руль в нетрезвом состоянии.

Данилов бурчит:

— Без сопливых в бане скользко! – коротко целует и исчезает за дверью.

А Артем ложится обратно в постель — спать. Если подумать, то это и есть самый настоящий кайф: огромная пустая квартира, забитый под завязку всякими вкусностями холодильник, возможность делать, что захочешь, и целых два дня свободного времени.