Куриный бог - 2. Стакан воды (СИ), стр. 39
— Данилов, ты чего? Перегрелся?
Сентябрь нынче выдался теплее обычного. Ни единого намека нет на раннее выпадение снега. А ведь случается в здешних краях этакое сомнительное осеннее «чудо».
Никакого Египта еще вчера, кстати, даже близко в планах не стояло. Прошлым летом они с Даниловым плавали на теплоходе по Волге. Тихо и неспешно. Бродили по переполненной рассыпающимся от ветхости модерном Самаре. Впитывали провинциальную неторопливость шишкинской Елабуги. Даже сделали селфи на фоне памятника букве Ё в Ульяновске. Если бы не та поездка, Артем в жизни не заподозрил бы в Данилове страсти к музейно-экскурсионному времяпрепровождению. «А что делать, если пиво нельзя пить? — смеялся Данилов. — Только и остается, что культурно просвещаться!» Артем ничего против просвещения не имел, только жалел, что искупаться так и не удалось — погода подкачала. Вроде, и матушка Волга (или же матушка Кама) кругом, а фиг. Холодно — и дождик то и дело сеет. «Близок, короче, локоток, да не укусишь». Или в той пословице речь шла про зеленый виноград?
— Перегреешься тут! При плюс пятнадцати… Зато в Шарме — я смотрел! — плюс тридцать четыре.
Артем стискивает зубы. Аккуратно закрывает почти законченную таблицу с отчетом. А то наваяет еще, пожалуй, на нервах… Вот ведь!
— Данилов! Вменяемо. С чувством, с толком, с расстановкой. Какой на хрен Шарм?
Данилов светится. Сам, изнутри. И вовсе не потому, что за окном — солнце и золотая осень — в самом разгаре.
— Я вчера на очередном обследовании был.
— Я в курсе, — старясь быть терпеливым, кивает Артем.
— Чернавскую встретил. Она меня сегодня с утра к себе звала. Ну и… Пошел я. Поговорили мы, короче.
— Счастлив за вас!
Нет, ну в самом деле! Что за дурацкая манера тянуть кота за яйца?!
— В Египте мое лекарство начали производить. То самое. По лицензии.
Артем про «то самое» знает теперь практически все. И сколько оно стоит в ихних цивилизованных европейских ебенях. И как выглядит физиономия высокого чиновника от Минздрава, когда его спрашивают, нельзя ли включить сию панацею от проклятого вируса в список бесплатных лекарств. (Тёмка сам к этой сволочи на прием прорвался. Данилов не пошел — слишком гордый, за себя просить! — а Тёмка прорвался. Он не за себя. Нашел у бывшего однокурсника брата-депутата, даванул через него, и… Пшик!) И то, что наши врачи имеют официальное указание: не выписывать пациентам данный препарат — буквально под угрозой увольнения. Данилов даже в итальянский город Пиза смотался, чтобы ему там рецепт оформили. Районная поликлиника, ёлки! Зато итальянскую землю потоптали и падающую башню для фоток поподпирали. И профессор рецепт выписал. Но… «Лекарство не зарегистрировано в России. Ничем не можем помочь». С-суки!
Данилов, конечно, держится молодцом. А вирус внутри него — размножается и жиреет. И к новой даниловской печени присматривается. Пристально.
— Данилов!
— Тоже недешево, но… Это мы потянем! Поедешь? Я бы и сам, но…
— Плюс тридцать четыре.
Высокие температуры для Данилова по-прежнему почти смертельны. В Италию поэтому и мотались зимой.
— Именно! Слетаешь? Я тебе путевочку в пятизвездочный отель прикупил. Первая линия. Поплаваешь среди кораллов, на рыбок посмотришь. И лекарство заодно прикупишь.
— Данилов, ну вот на хрена, спрашивается, этот аттракцион невиданной щедрости? Я бы на денек слетал, в отеле попроще ночь перекантовался — и домой. Дешево и сердито.
— Тём, ты оптимист. А если лекарство откуда-то придется везти? Это у Чернавской кто-то из ее больных в Шарме брал, потому туда и едем. А так… Сведения крайне расплывчаты и неопределенны. Нужен запас времени на всякие внезапности. Ну и… Шесть часов самолетом — туда, шесть — обратно. Акклиматизация, хотя бы минимальная. Тём, я еще не готов к твоей безвременной кончине.
Артем и сам, конечно, к такому не готов. Ну… ладно.
— Слушай, да кто ж меня отпустит в сентябре? Ты же сам говорил: в отпуск зимой пойдем. В Великий Устюг смотаемся. На родину Деда Мороза.
— И в Устюг смотаемся. Дня на два-три. Долго ли, умеючи? Тёмочка, не бухти. Я с твоим начальством все утряс. Отпускают тебя. На неделю.
Тёмка привычно душит в себе бешеный порыв дать кому-то в морду. Решил он! Путевочку купил! С начальством утряс! А поговорить? Дома, в нормальной обстановке поговорить, а?
В конце концов, конечно, как всегда, приходится брать себя в руки. Артем устало трет ладонями лицо. За целый трудовой день — не устал, а тут пятнадцать минут разговора — и сил уже нет.
— Брошу я тебя, Данилов, к такой-то матушке! Вот вылечу — и сразу брошу. Чувствую себя не мужиком нормальным, а какой-то тряпкой, об которую ноги вытирают. Словно у меня ни воли своей, ни права голоса нет. Ладно, не рабочий это разговор. Дома вечером, если что.
У Данилова на физиономии сложная смесь обиды и решимости.
— Работай. Я тебя в машине подожду.
— Мне еще… почти три часа.
— Похрен. Подожду.
Артем пожимает плечами.
— Жди.
Домой они едут в молчании. Бормочет радио, иногда начиная выдавать смутно знакомые импортные мелодии. Ладно, хоть не попсу. С Данилова станется внезапно какую-нибудь «Любэ» ностальгически врубить. Про батяню-комбата.
Дома пахнет ужином. Артема слегка отпускает: не сидел хитрый Данилов три часа под окнами отеля, не мучил свой и без того не слишком здоровый организм голодом и неудобной позой. Вон, даже гречки отварил и Тёмкины паровые котлетки в соусе в микроволновку сунул. Хозяйственный!
Сытый Тёмка — добрый Тёмка.
— Ладно, Данилов. Когда у меня самолет?
— Ночью летишь. Давай ищи плавки там, шорты… Деньги на лекарства и на прожитье я тебе на карточку кинул. Должно хватить. Не хватит — шли эсэмэску — еще переведу.
Богатенький Буратино!
Чемодан собирается быстро. Наверное, на волне еще не до конца покинувшей Тёмкин организм злости. Ну не любит он, когда вот так… Острая аллергия у него с некоторых пор на… сюрпризы. Да и оставлять Данилова на целую неделю одного…
— Тём, смотри какая масочка шикарная! С трубкой. И ласты.
— Еще я с собой ласты не пёр! Данилов, у тебя точно все в порядке с головой?
— Так рифы же! Рыбки!
«Рифы! Рыбки!» То ли дитя малое, неразумное, то ли идиот с пылающим взором.
— Данилов, ты мне лучше расскажи, как себя вести в тамошних аптеках. Сам знаешь, мой английский в последнее время стал лучше, но не за счет медицинских терминов.
Данилов подходит вплотную, обнимает, гладит по спине.
— Ты не грейся. Я тебе в инете гида крутого нашел. Дам контакты. Народ его хвалит. Он тебе поможет за определенную сумму. Или, если хочешь, путевки у него какие-нибудь купи. Дельфины там, верблюды. Я с ним списался уже. Он тебя у отеля подберет, до аптеки довезет, там все сам на своем древнеегипетском разрулит.
От этакой конкретики Артема чуток отпускает. Ради Даниловского лекарства он бы и на край света поперся, не только в Шарм. Ради того, чтобы побороть уже проклятущий вирус. А не ради кораллов, дельфинов, рыбок.
— Данилов, ты иногда меня страшно бесишь.
— Тёмочка, я иногда сам себя страшно бешу. Представляешь, каково мне с самим собой всю жизнь жить? Как думаешь, мы успеем?..
Разумеется, они успевают. И даже два раза. В самолет Артем садится сонный и буквально затраханный. Так что шесть часов полета пролетают почти мгновенно. Его не смущают ни вечно орущие дети, ни вполне ожидаемый дискомфорт набитого под завязку чартерного рейса. Тёмка сонно размышляет о том, что предаваться перед вылетом бурной страсти у них с Даниловым, похоже, становится настоящей традицией. Хотя сидеть потом… сложновато. Или это сиденья — дрянь? Очень осторожно сквозь тонкую джинсовую ткань он гладит синяк, оставленный нетерпеливыми пальцами Данилова на левом бедре. Точно не на неделю прощались, а по меньшей мере на год. Мысли о Данилове сменяются рассуждениями о том, что нужно напомнить начальству о новых простынях. (Старые уже скоро окончательно утратят приличный вид.) А еще он думает о детях… Ну вот на кой черт тащить младенца, который еще ни говорить, ни ходить не может, за тридевять земель, с очень жесткой акклиматизацией? Или вот этих, постарше, кому явно положено в сентябре быть в школе, просиживая штаны на уроках? А еще он думает о дельфинах, с которыми с удовольствием бы поплавал, если бы… Если бы рядом был Данилов. Потому что без Данилова… «Без кота жизнь не та», да? И только об одном Артем не думает: о том, что лекарство, за которым он сейчас летит «через горы, моря и зоны турбулентности», может не подействовать.