Куриный бог - 2. Стакан воды (СИ), стр. 35

— Живой, как видишь.

Ага, живой. В шее, вон, какая-то хрень торчит…

— Это катетер, — верно оценивает выражение его лица Данилов, — чтобы вены каждый раз не дырявить, когда кровь берут или капельницы ставят.

— Так и ходишь с ним круглосуточно? — осторожно уточняет Тёмка (его слегка подташнивает).

— Да ходить-то мне толком еще нельзя! Так, до туалета — и обратно. Все равно в коридор пока не пускают.

— И правильно делают! Куда тебе — в коридор! — Тёмка поднимается со своего стула, вопреки всем запретам, подходит совсем близко, все-таки набирается наглости и осторожно гладит лежащую поверх одеяла руку Данилова самыми кончиками пальцев. Живой Данилов! Живой. Затем, воровато оглянувшись на не до конца прикрытую входную дверь, осторожно проводит ладонью по даниловской щеке. Колючий…

— Я тут бороду решил отпустить… — жмурится, точно под теплыми лучами солнца, совершенно счастливый Данилов. — Буду, понимаешь, настоящим мужиком.

— На бандита ты будешь похож! — показательно хмурится в ответ Артем. — Каждый встречный гаишник начнет у тебя документы проверять и искать в багажнике труп с паяльником в заднице. И это… У меня тут же раздражение начнется… во всяких интимных местах.

— С чего бы вдруг? — кажется, Данилов всерьез рассматривает эту омерзительную идею с растительностью на физиономии.

— А сам попробуй по нежной коже… — многозначительная пауза, — там… — да наждачной бумагой.

Данилов дергается, похоже, представив. То-то же!

— Бритву мне в следующий раз принесешь. Завтра?..

Артем вздыхает.

— Завтра не получится. Сутки у меня. Народ все еще по отпускам. Прости.

— Молодой человек, пора.

Артем испуганно отшатывается от Данилова и едва не падает при этом, запнувшись о стоящий сзади стул. Вот дурак! Чего дергается-то? Даже за руки не держались! А затем кидает взгляд на часы на своем запястье. Десять минут вместо пяти! Грех жаловаться.

— Тём…

И ни слова о любви. Они же братья. Братья, если, конечно, оба не пидоры, а настоящие мужики, никогда не говорят всяких дурацких слов на букву «эл».

— Я тебе позвоню, ладно? Обязательно позвоню. И… Данилов, может быть, все-таки переделать пропуск на твою маму? Она там, наверное, беспокоится…

Тема болезненная для них с Даниловым, но не сказать…

— Молодой человек!

— Не обсуждается, Тём.

Танк.

Не зная, то ли смеяться, то ли плакать, Артем направляется к двери и, уже почти закрыв ее за собой, решительно снова заглядывает внутрь. Рядом — никого. А не попрощаться по-нормальному… Шепотом (кому надо — услышит):

— Я люблю тебя, Данилов.

— Сними маску.

— Что?

— Сними чертову маску. Ты же сейчас уже не у меня в палате.

Артем снимает маску. (Ту, которая ни хрена не карнавальная.) И снова повторяет — на сей раз одними губами:

— Я тебя люблю.

— И я, — отзывается отчего-то мгновенно просветлевший лицом Данилов. — И я.

*

К пятому визиту палата интенсивной терапии для него — буквально дом родной. Он не боится уже ничего: ни бога, ни черта, ни грозной завотделением Чернавской Тамары Николаевны.

От нее, кстати, ему аккурат на третий визит прилетело по полной. Впрочем, сам дурак: приперся уже привычно к Данилову — халат, шапочка, маска, бахилы. На улице весь день — дождь. У автобусной остановки — грязюка несусветная: не перелететь, не обойти. Ну и… джинсы, ясное дело, слегка пострадали. А волшебных бахил до колена Артему никто на сей раз не предложил. С Даниловым пообщались душевнейшим образом — еле расстались, а вот невысокая сухонькая врачиха (как потом выяснилось, «сама» Снежная Королева) на выходе в коридор оказалась фактором неучтенным. Уж и чехвостила она Артема, уж и поливала презреньем — как горящие уши в пепел не рассыпались, непонятно. «Мы его с того света вытаскиваем, от инфекции ограждаем, а вы столько грязи на себе тащите!» Артем пытался сказать, что вся грязь осталась на нем (как принес — так и унес), но кто бы его слушал! Прям сразу незабвенный старший аниматор Карим, виртуозно матерившийся на четырех языках, вспомнился. Артем чувствовал себя глупым клоуном в дурацком рыжем парике, с накладным красным носом, в огромных башмаках (и грязных по колено штанах), балансирующим на туго натянутом канате под самым куполом цирка. Один неверный шаг и — р-раз! — башкой в опилки арены. И никакого тебе Данилова.

Впрочем, бог миловал. Ему просто в абсолютно ультимативной форме велели прикупить медицинские штаны и без сменной обуви даже близко к заветной палате не подходить под угрозой немедленного отлучения, так сказать, «от тела».

На следующее свидание в больницу Артем демонстративно является в надетых поверх джинсов белых медицинских штанах и пляжных тапочках-шлепках. Прям, не Тёмка, а Остап Бендер, прибывший в Рио-де-Жанейро. Только анонимно — в шапочке и маске. (Тёмка хоть и темный насчет умных книжек, но «Двенадцать стульев» в туманной юности даже он читал.) Не, ну а чо? Разве он своему Данилову враг?

— Ты такой красивый! — жарко шепчет ему Данилов во время ежевечернего созвона. (Да уж, невзъебенный красавчик! Особенно во всем этом… «камуфляже».) А Данилов жарко шепчет, гад, сладко. Хорошо еще, если Тёмка в этот момент на их «супружеском ложе» валяется. А ежели на работе?.. Хоть бросай все — и в туалет, срочные проблемы решать.

Конечно, до того, чтобы по-быстрому отдрочить себе в уборной, Тёмка не опускается. Дома — дело другое. Дома истосковавшееся тело все-таки берет свое. Даже начинают мелькать шальные мысли о покупке неприлично-розового вибратора или анальной пробки побольше, непременно с заячьим хвостом, вроде тех, что они видели с Даниловым на улице красных фонарей. Обычно он не большой любитель всяческих секс-игрушек и предпочитает, что называется, «натур продукт», но… Но почти месяц — без Данилова, только вот с этим сумасшедшим ежевечерним шепотом в ушах… Не так оно совсем. Неправильно.

Кстати, не ему одному, как показывает практика, гормоны жить не дают. Аккурат на пятое посещение (Артём ведет счет) Данилова тоже накрывает.

Тёмкина благонадежность к тому моменту уже настолько ни у кого не вызывает сомнений, что дверь, входя в палату, он затворяет плотно, а длительность визита мысленно определяет себе в полчаса. И стул… Медленно и верно с каждым Тёмкиным посещением этот коварный предмет мебели перебирается с середины комнаты все ближе к Данилову. Пока нынче не замирает у самой-самой кровати. Тут не только щеки тайком коснуться можно. (Кстати, с тех пор, как Артем притащил в больницу электробритву, Данилов демонстративно щеголяет перед ним гладкими, вполне пригодными для «всякого такого» щеками. Странным образом это тоже слегка… заводит.) Тут и руки-ноги при желании можно вполне интенсивно облапать. Чем Артем и пользуется — от души, будто маньяк, дорвавшийся наконец до своей идеальной жертвы.

Впрочем, «жертва» совсем не против этих ощупываний и оглаживаний. Смотрит из-под ресниц, прикусив губу, потом, не выдержав, просит:

— Поласкай меня… там.

Тёмку словно накрывает огненная волна: вспыхивают не только уши, но и все тело.

— А если войдут?

— А ты аккуратно. Под простыней. Если что, я скажу, что… ногу свело.

— Сильно свело? — с многообещающей улыбкой, все равно не видной из-под маски, интересуется Артем.

— Сильно. Не мышца, а сплошной камень. Гранит.

Темка залезает рукой поглубже под даниловскую простыню, проверяет на ощупь. И впрямь — гранит! Бедный Данилов. Тут главное — не думать о трубке для отвода жидкости из полости живота, совсем неэротично торчащей чуть выше исследуемой области, о катетере для игл в шее… Не думать. Только о Данилове, который от легких, совсем еще невинных прикосновений сквозь довольно плотную ткань тренировочных штанов, окончательно закрыл глаза и стонет. Почти неслышно, конечно, но…

— Данилов, я так не могу. Вдруг кто влезет в самый интересный момент?

— Да кто влезет? Вечернюю капельницу мне уже поставили. До ужина еще уйма времени.