Куриный бог (СИ), стр. 7

— Ты разве не слышал, как тебе сказали «нет»?

Мужик в даниловских руках булькнул что-то неразборчивое. Трудно демонстрировать отменную дикцию, когда тебе со всей дури пережимают горло. А если учесть, что в жизни Данилова случались ситуации, когда приходилось самому выходить вместе с бригадой на погрузку-разгрузку вагонов, то руки у него были совсем не хилые.

— Отпусти его, — попросил разъяренного Данилова Артем, зябко обнимая себя за плечи, словно исхитрился замерзнуть при здешних тридцати с лишним градусах ночной температуры. Вчера, когда по бассейнам за всякими утопленниками нырял — ничего, а нынче вот… замерз. — Данилов, отпусти. Пусть убирается, мразь.

Данилов и отпустил. Раздался тяжелый удар тела о деревянный настил пола. Нет, ему же было сказано «отпустить», а не «поставить на ноги и трепетно придержать, чтобы не свалился», правда?

— Да ты!.. Да я!.. — прохрипел копошащийся возле даниловских ног мужик. Данилов посмотрел на него с интересом. Какой непонятливый товарищ попался, надо же!

Кстати, мужика этого ему доводилось встречать раньше: и в ресторане, и на пляже. В меру подкачанный, слегка за сорок, подтянутый и загорелый, он всюду появлялся с такой же ухоженной немолодой блондинистой спутницей. На пляже они неизменно игнорировали тенты, устанавливая лежаки прямо под палящими лучами солнца, с головы до ног обмазывали друг друга маслом от загара, а в море радостно и, можно сказать, вдохновенно кидали друг другу резиновый мяч с изображением дельфина. «Немцы», — глядя на эту пару, уверенно изрекала Ника. — «Почему ты так думаешь?» — «Да ладно, разве по ним не видно?» И завистливо вздыхала: видать, над чужим отменным заграничным семейным счастьем.

И вот теперь этот «немец» злобно сверкал на Данилова ярко-синими глазами, а с губ его стекали такие потоки вполне себе отборного отечественного мата, что при иных обстоятельствах Данилов, пожалуй, даже проникся бы некоторым уважением.

«Ничего, мы тоже, как говорится, не пальцем деланы!» — с какой-то веселой злостью подумал он и, сделав самую свою свирепую рожу, приблизился почти вплотную к противнику. Теперь ему хотелось, чтобы тот уже по-простому слинял отсюда и никогда в жизни даже не думал больше приближаться к Артему. К Тёмке. Впервые стало искренне жаль, что так и не набил себе какую-нибудь татуху из тюремной тематики. Купола там. «Не забуду мать родную». Или это уже не актуально? Самое время было рвануть на груди рубаху. Или — черт с ней! — футболку. Для пущей убедительности. И вспомнить все смотренные когда-то в глубокой юности вместе с батей сериалы про «братков».

— Ты, баклан, базар-то фильтруй! Мы таких, как ты, у себя на районе живыми в бетон закатываем. Думаешь, здесь бетона подходящего не найдется? А и не найдется… Море, оно, слышь, глу-у-бокое, со-о-леное… — последнее он почти пропел, полуприкрыв от мрачного восторга глаза.

Не требовалось быть особым знатоком человеческих душ, чтобы понять, почему «немец» вдруг нервно захлебнулся сдавленным выдохом и, почти припадая на четвереньки, ломанулся к выходу. Данилов насчет собственной выразительной внешности никогда не заблуждался, но, когда надо, умел извлекать из нее дивиденды. Остро захотелось рвануть за мерзавцем следом, нагнать и еще наподдать… Под откляченный накачанный зад.

На напряженную шею опустилась прохладная рука. Успокаивая, прогоняя кровавую пелену гнева. Это он вчера во время разборок с Никой думал, что готов к убийству? Да вчерашнее даже рядом по силе не стояло с… вот этим вот.

— Тс-с-с, Данилов. Хватит, пусть идет. Ты — мой герой.

— Разве это не мне положено сейчас тебя утешать? — повернулся Данилов к стоящему рядом с ним Артему.

Тот снова зябко поежился, но головой тряхнул решительно. Данилов вдруг подумал, что еще совсем недавно у мальчишки были длинные волосы. Подобный жест органично смотрелся бы именно при длинных волосах. И тут же в голове мелькнуло отчетливое: «Жаль».

— Чего меня утешать? Сам дурак. Он ко мне уже давно клеился. Как приехал две недели назад, так и начал подкатываться. А я его посылал — разумеется, исключительно вежливо. Он же клиент, чтоб ему. А нынче как-то… бдительность потерял.

— Ага, и то, что тебя сейчас едва не изнасиловали — исключительно твоя вина, — теперь основательно наподдать захотелось уже Артему. Данилов искренне ненавидел «комплекс жертвы» и не понимал, как может страдать подобной херней нормальный взрослый мужик. Ну ладно. Допустим, еще не совсем взрослый. Сколько там ему? Двадцать? Чуть больше? И все же…

— Послушай, я не хочу говорить на эту тему. Давай ты уже пойдешь к себе, а я — к себе?

«Размечтался! — скривил в мрачноватой ухмылке губы Данилов. — Я уйду, а ты тут будешь в одиночестве переживать отходняк и маяться собственной несуществующей виной?»

А вслух произнес:

— Знаешь, вообще-то я уже сегодня насиделся «у себя» по самое не хочу. Может, пройдешься со мной чуток по берегу? Просто за компанию? Или у тебя еще какие-нибудь… дела и обязанности?

Артем дернул плечом.

— Никаких дел. Пойдем.

Выглядело это так, словно злобный хмырь Данилов силой волочет бедного ребенка гулять в то время, когда тот как раз договорился с друзьями позависать в какой-нибудь сетевой игрушке. Ну, если кому-то так легче… Игры, понимаешь. Детский сад — штаны на лямках.

Выйдя из складского полумрака под свет фонарей, Артем помялся, но все же решился спросить:

— Слушай, а… как я выгляжу? Нормально? Побудь, пожалуйста, моим зеркалом.

Нормально он не выглядел. Алые пятна какого-то неестественного, лихорадочного румянца отчетливо видимые даже сквозь загар, слегка припухшие, точно после довольно грубых поцелуев, губы, надорванная у ворота футболка, только-только начавший проявляться синяк в виде отпечатков пальцев чуть выше правого локтя. «Ничего, — мстительно подумал Данилов, — этот козел тоже совсем скоро пожалеет об отсутствии в его гардеробе водолазки. Или прелестного голубенького шарфика. Кхе!»

— Почти, — он осторожно одернул на Артеме футболку, прошелся пальцами по взъерошенным волосам, придавая им хоть какое-то подобие порядка, покосился на яркие мальчишеские губы и вздохнул. — Сегодня уже темно, а вот завтра тебя вопросами замучают — не отвертишься.

— Завтра я придумаю что-нибудь. Скажу: споткнулся, чуть не упал, постоялец проходил мимо — успел поймать. Добрый самаритянин, блин. Тут таких полно, — улыбнулся в ответ Артем. И хотя это была всего лишь тень его обыкновенно яркой, солнечной улыбки, Данилов порадовался уже тому, что мальчишка не растерял способности улыбаться. Все-таки даже не окончившаяся ничем фатальным попытка изнасилования — та еще жопа. А этот улыбается.

— Тогда пойдем.

И они пошли. По аллее высоченных пальм с голыми стволами, похожими на слоновьи ноги, мимо теннисного корта и бара туда, где между пляжем и территорией отеля двигался, шумя, смеясь, переговариваясь на разных языках, вечно праздничный вечерний променад. Данилов почему-то вспомнил, какой пустынной выглядела эта раскаленная безжалостным солнцем белая дорога днем.

— Хочешь на пляж или здесь погуляем?

— Здесь. Понимаешь, на пляже сейчас слишком темно. Не хочу туда, где темно.

От того, как он произнес это «темно», у Данилова в груди натуральным образом перевернулось сердце, а рука сама собой потянулась, чтобы успокаивающе коснуться плеча Артема. Потянулась — и остановилась на середине жеста. Пришлось одернуть себя, идиота, и аккуратно засунуть до боли сжатые в кулаки пальцы в карманы широких «гавайских» шорт. Артему сейчас, поди, меньше всего нужны чужие прикосновения. Даже сочувствующие.

— Ты же понимаешь, что я бы никогда?..

— Понимаю. Ты совсем другой. Только… сегодня я немного без шкуры. Все нервы наружу. Это пройдет. Ладно?

В душу Данилова закралось нехорошее сомнение.

— И часто тебе приходится сталкиваться… с таким?

Артем вздохнул, поднял на него глаза.

— Случалось, — видимо, по даниловской физиономии пробежала некая многозначительная рябь, потому что он тут же поспешил добавить: — Не хуже, чем сегодня, правда. Обычно я успеваю сбежать. Можно сказать, большой специалист по стратегически выверенным побегам.