Куриный бог (СИ), стр. 18

— Поменяться? — прозвучало жалобно, почти по-детски.

— Увы. Меня здесь держат в ежовых рукавицах. Не соскочить.

— А сейчас? Пойдем ко мне в номер. Тут рядом.

Артем наклонил голову, уперся лбом Данилову в плечо. Тяжело вздохнул, будто сейчас заплачет.

— Нельзя нам, Данилов. Увидят — будет плохо. Очень плохо, поверь.

«А счастье было так возможно, так близко…» Глупое даниловское счастье золотой рыбкой выскользнуло на песок, забило хвостом, отчаянно топорща жабры в поисках хоть какого-то варианта спасения.

— Я уезжаю завтра. — Он не хотел говорить, но промолчать не сумел. Определенно, Артем имел право на что-то в этом роде. На долбанную правду. — Совсем с утра. У меня автобус в шесть.

Артем осторожно освободился из все еще сжимавших его тело рук, осторожно отступил на полшага, словно боясь упасть. Такое бывает, когда стоишь на краю пропасти. (Почему Данилову вдруг пришло в голову подобное странное сравнение?)

— Может, это и к лучшему.

— Что?! — совсем не такой реакции ждал Данилов на свои слова: обида, негодование, даже насмешка. Но не вот такое вот… смирение?

— К лучшему. Все к лучшему. Ты не успеешь втянуться. Для тебя ведь это впервые, правда?.. Я не успею…

Услышать, что именно не успеет Тёмка, Данилову не удалось — вход в душную пещеру, где они скрывались от мира, заслонила тень.

— Тё-ё-шка-матрё-ё-шка! — насмешливо протянул загорелый черноглазый красавец, тот, что играл в «Нотр-Даме» Фроло. Дальше последовало несколько коротких фраз по-немецки, из которых Даниловское ухо уловило только «Карим» и «капут».

— Иди на хуй! — на чистейшем русском отозвался Артем. — И Кариму своему передай, чтобы туда же шел! — А потом вежливо-вежливо добавил: — Окей. Гуд.

Красавец многозначительно улыбнулся и кивнул, словно отлично понял и «на хуй» и неискренний «гуд». Отчетливо произнес почти по складам:

— Пи-дов-ка! — и исчез в солнечном мареве.

— Поговорили… — устало констатировал Артем. Выволок откуда-то из завалов потертый деревянный стул — очевидно, часть очередных декораций, уселся на него верхом, опустив голову на скрещенные на спинке руки. Несколько раз шумно вдохнул и так же шумно выдохнул. — Достало, Данилов. Ты не представляешь, как же меня все достало.

— Шеф ищет? — на всякий случай уточнил Данилов. Мало ли! Он немецкий представлял только по старым фильмам про фрицев. Но, конечно, «Карима» с чем-нибудь другим перепутать сложно.

— Он, сука. Какие-то срочные дела у него. Общий сбор.

— Так тебе бежать надо?

— Не хочу.

— Неприятности будут.

— Насрать!

— Тёма…

— Ты меня сейчас, Данилов, не трогай. А то ка-ак рванет — мало не покажется.

Данилов совету внял — убрался на поиски другого стула. «Всякой твари — по паре». Ну… он на это надеялся. Стул обнаружился в самом дальнем углу. И даже не стул, а трон, с фанерной спинкой, явно стилизованной под какую-то этакую готику. Вместе с обшарпанным Тёмкиным они смотрелись странно — принц и нищий.

В молчании прошло еще минуты три, когда Артем поднял на Данилова глаза (слава богу, сухие) и шепотом сказал:

— Теперь можешь спрашивать. Я ведь вижу — тебя распирает.

Данилова и впрямь «распирало». Но вопрос он на всякий случай выбрал, с его точки зрения, довольно невинный:

— Как он тебя здесь нашел? Следил?

— Да ясен пень, Данилов! Я вообще сюда всех своих мужиков таскаю, чтобы потрахаться. Общеизвестный факт. Ежели «Тёшка-матрешка» пропал куда — значит, уже какому-нибудь козлу в зад дает. Приходи и наслаждайся бесплатным зрелищем. Хорошо еще, они тут все пра-а-вильные, настолько гетеро — хоть вешайся. Просто постоянными подъебками ограничиваются.

Смотреть на такого — злого, униженного, колючего — Тёмку было больно почти физически. Только вот, что принято говорить в подобных ситуациях, Данилов не знал. Похоже, что бы ни сказал — все выйдет боком. В результате выдал единственное, пришедшее в голову:

— Херню порешь. Нашел блядь подзаборную! Откуда они вообще это все про тебя взяли? Не думаю, что у турков самое популярное русское слово «пидовка». Да и у немцев тоже.

Артем взглянул на него подозрительно: издевается или как? Данилов был сама серьезность.

— А это Витька перед отбытием подгадил. Он у нас полиглот. И на русском, и на немецком, и на английском. И даже по-турецки малёхо. Вот и объяснил всем нашим, почему ему не жалко бросить тут своего «бойфренда». Меня то есть. Что это не он — шлюха, рванувшая в чужую постель по первому зову богатого папика, а я — пидовка, которая дает всем желающим направо и налево. Раньше они просто улыбались… понимающе. Толерантность, чтоб ее! А теперь… Вот так как-то. А я здесь просто прячусь. Когда передохнуть хочу чуть-чуть. В одиночестве.

Данилов ненавидел чужие исповеди. Совершенно не знал, как себя при этом вести, что делать. «Бесчувственный чурбан» — было его вторым именем. «Чугунная чурка». А здесь его словно вело что-то: он решительно встал, стащил несчастного Тёмку со стула, уселся на усыпанный, как и все здесь, вблизи от моря, песком пол, прислонясь спиной у Нотр-Даму, заставил сесть рядом, притянул к себе плотно, обнимая узкие плечи. Тот посопротивлялся несколько секунд — для приличия, а потом сдался: расслабился в даниловских объятиях, хлюпнул носом. Все-таки, похоже, слезы копились в нем все это время, а когда он оттаял — закапали. Данилов подумал — стянул с себя футболку, сунул в руки в качестве носового платка. Запашок от нее шел, конечно, после некоторого времени пребывания на солнце вместе с Даниловым, так себе, но вряд ли у Тёмки в карманах шорт нашелся бы более приличный носовой платок.

— Спасибо, — благодарно прогудел в ответ Артем и смачно высморкался. Данилов аж крякнул с уважением.

— На здоровьице. Слушай, а как это твой… Витя вдруг нижним заделался? С тобой-то он, вроде, был… Разве это бывает, чтобы… ну…

Из футболки послышались очень странные звуки: сначала — всхлип, потом — что-то вроде хрюканья. Данилов с ужасом подумал, что опять полез куда не надо и потоптался на нежных эдельвейсах ранимой Тёмкиной души. Впрочем, долго угрызаться ему не дали: Артем утер физиономию, убрал выполнившую свою функцию изрядно обсопливленную футболку в сторону, смущаясь взглянул на Данилова. Физиономия его при этом выглядела на диво ехидно, уголки лягушачьего рта подрагивали в усмешке, а глаза и вовсе смеялись.

— Что?! Что я сказал не так?!

— Ну, Данилов, ты и дремуч! Неужели никогда не слышал слова «универсал»? Витя, в отличие от меня — такой… многоплановый. И сверху может, и снизу.

— То есть он не «пидовка», даже когда снизу и за деньги?

— Нет, — притворно вздохнул Артем, — он просто… блядь. И при этом — не поверишь! — все равно мачо. Знаешь… Такие нижнее белье в мужских журналах рекламируют. То есть среди всего этого… — он махнул в сторону выхода из сарая, куда еще совсем недавно скрылся их незваный посетитель, — тестостерона смотрелся вполне органично и сходил за своего. Ему все прощали, понимаешь? И любовь к деньгам, и нетрадиционную ориентацию.

— А тебе?.. — Данилов обнял его еще плотнее, зарылся носом в пушистые волосы на макушке. Разговор получался тяжелым, но чувствовалось, что без этого… совсем никак. А Данилов уедет завтра — и унесет все тайны с собой. Синдром случайного попутчика.

— А мне нет. Ты же видишь. Я, в их представлении… ну…. то самое. Пидовка. Не просто шлюшка, а шлюшка женственная. Такой манерный гей с тонким голосом.

— Ты не манерный, — Данилов был искренен. Слово совершенно не подходило Тёмке.

— Знаешь ли… — тот повел плечом, — мужественным меня тоже не назовешь.

Данилову определенно не нравилось направление, которое принимал их разговор. «Немужественный»! — надо же!

— Ты еще мелкий. Тебе сколько лет? Двадцать?

— Девятнадцать, — грустно пискнул Тёмка.

Данилов мысленно закатил глаза, враз почувствовав себя не просто стариком, а стариком-педофилом. Правда, вслух ничего не сказал и вообще свое отношение к данной информации никак не продемонстрировал. Не ему сейчас следовало мозги вправлять и поднимать самооценку. С самим собой он как-нибудь разберется. Потом. Что-то подсказывало, что времени для этого будет предостаточно.