Куриный бог (СИ), стр. 16

— Стоп! Тормозим.

Осторожно, стараясь не придавить все еще отчаянно цепляющегося за него Артема, Данилов встал. Сердце гулко билось о ребра. Шорты спереди просто неприлично топорщились. Впрочем, не у него одного.

Артем сел прямо там, в песке, совершенно не заботясь о сохранности своих белых одежд, посмотрел снизу вверх внезапно потемневшими глазами. Сказал отчего-то растерянно:

— Извини. Извини! Я больше не…

— Пойдем купаться.

На самом деле Данилову ужасно хотелось сказать: «Пойдем купаться, Тёмка!» Наверное, это прозвучало бы совсем по-другому, как-то… тепло, привычно, по-домашнему. Словно они знали друг друга лет сто. Может, росли в одном дворе, ходили в одну школу. Мысленно Данилов уже успел привыкнуть к этому казавшемуся невероятно правильным «Тёмка». Но вот произнести вслух так и не смог. Будто ощущал, что не имеет пока права на подобную степень… близости. Не заслужил.

— Ну пойдем, коль не шутишь!

Данилов протянул ему руку, помог встать с песка. Артем кивнул: «Спасибо!», решительно стянул футболку, шорты (Данилов сглотнул), остался в одних узких, ничего на данный момент не скрывавших черных плавках. (Почему-то Данилову казалось, что плавки должны быть красными. Ошибся, бля…) Чтобы не смотреть слишком пристально, Данилов принялся торопливо разоблачаться. Благо, одежки на нем, как и на Тёмке — раз-два и обчелся.

«Красавица и чудовище…» — невесело мелькнуло в сознании. Да что там! Все он всегда про себя знал.

Впасть в привычное самоуничижение не дал деловитый вопрос:

— Лошадь сразу с собой возьмем или пусть пока здесь попасется?

— То ж не лошадь, а грациозный единорог! Нет у тебя, Артем Батькович, чувства прекрасного!

— Увы мне!

Смеясь и дурачась, они все-таки сволокли двуспальную тварюшку в воду. На темном, почти черном шелке ночного моря выглядел радужный единорог слегка… сюрреалистично.

Артем что-то бормотнул себе под нос, прежде чем нырнуть.

— Молишься?

— Здороваюсь.

— С кем?

— С Посейдоном.

Данилов посмотрел на него весьма подозрительно. Издевается, что ли?

— Вежливый? Только, знаешь, я слышал, эти боги вот уже пару тысяч лет, как не у дел.

Сделавший бодрым «брассом» с десяток метров туда-обратно Артем улыбнулся слегка смущенно.

— В кого-то же мне надо верить. Адские сковородки не прельщают. А водичка сегодня хороша!

Данилов на неумелый перевод темы не повелся. Ему действительно было интересно.

— Я еще понимаю, если бы мы были в Эгейском море, но здесь…

— А какая разница? Море — всегда море. Ладно, хватит трепаться, иди сюда.

Артем лег на воду, раскинул руки и ноги, точно морская звезда. Данилов, сделав несколько гребков, расположился рядом ровно в той же позе. Подумав, дотянулся, ухватил за руку. Было что-то невероятно правильное в том, чтобы лежать вот так, где-то между звездным небом и звездами, отраженными в воде. Нынче им с Артемом, по мнению Данилова, повезло: полный штиль. Если бы не чужая рука — в ладони, если бы не едва заметное шевеление чужих пальцев… Можно было бы подумать, что ты летишь среди звезд, словно какой-нибудь… космический корабль, посылающий в сияющую пустоту отчаянные сигналы: «Пи! Пи! Пи! Спасите-помогите!» И вдруг — кто-то летит рядом с тобой, близко, буквально рукой подать. Короче, ты не один.

Всю свою осознанную жизнь Данилов потратил на то, чтобы казаться не тем, кто он есть. На то, чтобы соответствовать чьим-то ожиданиям. Маялся, совершал глупости (а иногда и подлости) — ах, да! — короче… суб-ли-ми-ро-вал! Дело вон нехилое раскрутил. Старался, чтобы было правильно. А, похоже, правильным, в конечном итоге, оказалось вот это все. Море. Ночь. Человек рядом. Так бы лежал бы и лежал. В душе царил совершенно оглушающий покой.

В теле… в теле шли совсем другие процессы. Проклятая физиология ни на миг не давала забыть, что человек рядом — не просто некая абстракция, посланная несчастному Данилову то ли в качестве награды, то ли испытания, а Тёмка. Живой, горячий, до дрожи желанный Тёмка. Как он там говорил? «Валить и трахать»? О да!

— Данилов, не спи!

— Я… — горло перехватило почти натуральной судорогой, — я не сплю.

— Пойдем покатаемся. Когда нам еще радужного единорога подгонят.

Надувная зверюга оказалась неожиданно верткой, и ее требовалось держать, пока Артем карабкался ей на спину. Данилову пришлось посложнее, но он справился. (А заодно и чуток отвлекся.) Чувствуя себя чертовым победителем родео, коснулся острого загорелого плеча. Сидящий, подобрав под себя ноги, Артем пристально взглянул в упор почти черными от наполнявшей их ночи глазами. Потом потянулся вперед, обнял своими тонкими, но сильными руками за шею, провел губами по заросшей к вечеру жесткой щетиной даниловской щеке, вздохнув, потерся носом о шею.

— Соленый.

— Сам-то!

Данилов пытки не выдержал. Рухнул на скользкую пружинистую поверхность, уронил на себя, прижал изо всех сил тяжелое и довольно костлявое, но при этом на удивление податливое тело. Губы быстро нашли губы — словно всю жизнь только тем и занимались, что целовали малознакомых мужиков посреди ночного, переполненного звездами моря. Мельком подумалось, что отчего-то до сих пор он так никого и не целовал в море: ни в оглушающем буйстве гормонов юности, ни в более зрелые и решительные годы. Что там говорят, когда делаешь что-то впервые? Нужно загадывать желание? Он и загадал.

И, кстати, похоже, Вселенная восприняла его мысли слишком буквально. Артем что-то невнятно промычал, вывернулся из объятий, гибким дельфином соскользнул в воду. За щиколотку потянул Данилова вниз, на себя. Но, вопреки ожиданиям, совсем с матраса не уронил, только заботливо устроил поудобнее, так, чтобы ноги оказались болтающимися в воде, а содержимое даниловских трусов гордо воспряло к небесам. Все это… бля… ощущалось как-то не слишком удобно и до жути развратно.

— Ты… Блин! Увидят! — попытался сопротивляться Данилов, чувствуя, как ловкие руки, стягивают с его бедер отчаянно липнущие к ногам мокрые купальные труселя. — Ты… не надо…

— Да что они там увидят, Данилов? — в голосе Тёмки даже сквозь сосредоточенное пыхтение («Ох, нелегкая это работа — тащить с Данилова труселя!» Пусть не в рифму — зато правда!) слышалась теплая, успокаивающая улыбка. — Ну плавают какие-то придурки на единороге в час ночи. Подумаешь, дело! В крайнем случае пострадает репутация Хельмута с Отто. Но им не страшно — они молодожены. — Сдавшая последний рубеж предательская мокрая тряпка звонко шлепнулась рядом с Даниловым на надувной матрас. — А так у нас на море правила те же, что и днем: главное — не заплывать за буйки.

— Я… не буду заплывать. Честно.

Чувствуя чужое горячее, даже жаркое, обжигающее дыхание возле своих интимных мест, Данилов отчетливо подумал, что его сегодняшний заплыв до буйков однозначно станет самым коротким в истории. И самым быстрым. Терпеть не было уже никаких сил.

Блядский мокрый единорог скользил под пальцами, не давая зацепиться и скомкать, как-то понадежнее зафиксироваться в этом сошедшем с ума мире, тело билось, словно выброшенный на сушу кит, Тёмкины губы оказались умелыми, решительными и неожиданно нежными. Убойное сочетание! И, кстати, оказывается, до сих пор Данилов ни хренулечки не понимал про полеты к звездам. Космический корабль, надо же!

В конце концов, он все-таки доплыл до буйков. А потом долго-долго и как-то мучительно приходил в себя, распластавшись на спине, омытый волнами посторгазменной неги и снисходительным светом звезд. Казалось, в мире осталось только это: море, звезды, черная пропасть неба, легкое покачивание надувного плота. И теплые Тёмкины губы, зачем-то покрывавшие легкими, едва ощутимыми поцелуями даниловское волосатое бедро. Смешно!

— Эй, а ты-то? — наконец нашел в себе силы поинтересоваться Данилов, когда вновь обрел способность нормально дышать и рассуждать относительно здраво.

— Перебьюсь, — хмыкнули снизу.

— Вот еще, «перебьюсь»! Подь сюды!