Район №17 (СИ), стр. 4

Когда Богомол закончил с Биллом, на часах светилось красным «00:14». Я уже часа два пялился в телевизор, клевал носом, часто засыпал, но послушно ждал дальнейших указаний дока. Тот, выбросив окровавленные перчатки, закинув халаты в стиральную машину и глотнув виски из открытой бутылки прямо с горла, упал на диван рядом — измученный нашими болячками человек.

— Забирай его к чертовой матери, — устало проворчал Богомол. — Там на столе пакетик со шприцами и таблетками, будешь колоть и поить по расписанию. Бумажка прилагается. Через три дня привезешь сюда, посмотрю его ногу. Вообще-то рана хреновая. Заживать будет долго и нудно. Но парень он молодой, восстановится как-нибудь. Вопросы?

— Да какие вопросы, — отмахнулся я. — Только спасибо.

— Вали отсюда, Олень. Избавь меня от своей напускной вежливости.

И я, повинуясь, свалил с мальчишкой на руках, замотанным в плед подобно Тутанхамончику. Ливень стих, небо, беззвездное и черное, мелко моросило холодными каплями, прилипающими к стеклам моих очков. Я понятия не имел, что делать с Биллом и как поступать дальше. Надо будет переговорить с Отцом и решить этот вопрос. Может быть, поваляется у меня пару недель, полечится и отправится в жилые районы, Апостол не сильно будет возникать по поводу переправки пассажира на вертолете. Ему что мертвецы, что люди. Может быть, сбежит сам, едва встанет на ноги. Я никого не держу.

Около половины третьего ночи я наконец прибился домой. С Биллом через плечо ввалился в убежище, ввел тринадцатизначный пароль и надежно спрятался от кровожадной и вечно голодной нежити. А потом, уложив мальчишку на одну половину моей заваленной подушками кровати, рухнул на другую прямо в шмотках Богомола и тут же уснул, поставив будильник на девять утра. Я бы проспал и дольше, но в это время нужно было делать первую инъекцию многострадальному путешественнику с покусанной голенью, теперь надежно забинтованной и вычищенной от заразы, сшитой.

Вот так в моем доме и появился восемнадцатилетний Билл Вайнберг.

========== Глава 3 ==========

Правило №18: Никогда не позволяй себе обмануться: даже если некто выглядит мирным и тихим, это не значит, что этот некто не откаблучит фокус.

Правило №28: Пауль Альтман помимо сахарного диабета страдает еще и пунктуальностью: не забывай о том, что любой материал должен быть сдан в строго установленный срок. Если же ты не справился с заданием или выполнил его недолжным образом, обязательно объясни Отцу о возникших трудностях в строго установленный срок.

ОПР-81(Особое правило Рудольфа №81): Понедельник и четверг — день бритья. По четвергам правило для исполнения необязательно.

Когда я проснулся, но не от будильника, а сам собой, то испугался сразу нескольких вещей. Во-первых, рядом со мной, на моей роскошной кровати царских размеров, спал замотанный в плед молодой человек весьма болезненного вида. Во-вторых, когда я сообразил, что молодого человека зовут Билл, и он спит на моей койке, потому что я его спас, мой мозг подсказал мне о надобности своевременных инъекций. А когда до меня дошло, что первую «дозу» необходимо вколоть в девять утра, а будильника я не слышал, стало как-то даже совестно.

Не то чтобы я был таким хорошим и добрым, но Богомол не стал бы просто так убеждать меня в надобности тащить мальчонку с того света. Получается, я его спас собственными руками, провез через кишащий гниющими чудиками город, доставил на холодный металлический стол дока, а теперь так халатно отнесся к, так сказать, своему подопечному.

Уже поднявшись с постели и обнаружив на себе шмотки Богомола, весьма стремные и отдающие спиртным душком, выругался. Еще сильнее меня расперло, когда я наконец посмотрел на время сквозь стекляшки нацепленных на заостренный нос очков и увидел красное, светящееся «07:12». Замечательное выдалось утро, подумалось мне. Я как всегда поспал всего ничего и теперь прямо-таки светился бодростью, словно кусок какого-нибудь радиоактивного урана. Впрочем, после вчерашнего ледяного душа у меня першило в горле, голова трещала, а растянутые богомоловы джинсы падали с моих костей. Ко всему прочему, мне хотелось есть, а в холодильнике, конечно же, повесилась целая рота мышей-суицидников.

Третье апреля. Понедельник. Какая-то непонятная серая хмарь повисла над районом вместо неба, в зарешеченные окна хлыстами лупил разбесившийся ветер, и по стеклу сползали брызги осточертевшего, только-только начинающегося дождя. Огромное окно, жалюзи с которого я оторвал на одной из наших ловецких пьянок, пропускало в мою царственную спальню безжизненный, паскудно-депрессивный серый свет. Он нагло превращал пестроту моих подушек, бордо лохматого покрывала и кислотность гротескного кальяна в углу комнаты в унылую кучу дерьма. А еще здесь стояла напряженная тишина, не разбавляемая какой-нибудь расслабляющей музыкой типа регги, которую я часто крутил, дабы не сойти с ума от тяжести повисшего безмолвия. Я даже прислушался к сонному убежищу: свист ветра за окном, мелкая дробь дождя в стекло и сопение мальчишки. Ну и внизу, конечно, тихонечко гудел раскрытый ноутбук, который никогда не выключался.

В животе настойчиво проурчало. Пришлось спуститься в мое захламленное обиталище, пробраться к столу и щелкнуть кнопку электрического чайника. Тот вместо приветствий послушно зашумел, подогревая воду. Кофе без сахара в изгаженной кружке, ложка уже стучит по ее краям, лопнула пачка соленых крекеров, чиркнула зажигалка, я плюхнулся в кресло и проверил почту, пробарабанив по клавишам. После первой глубокой затяжки, первого глотка обжигающего и горького кофе мне даже жить захотелось. Я отправлял в рот соленые, счастливо-желтые крекеры и свинячил крошками. В конце концов, Руди не мог по-другому.

Первое сообщение прислал Апостол, наш дорогой, наш бесценный связующий между Семнадцатым Районом и обиталищем живых, здоровых людей. Он кратко писал о том, что собирается прилететь на своем чудо-вертолете в наш гадюшник уже в пятницу, и потому надо не забыть прислать ему списки всего того, чего желала наша душенька. В принципе, никто кроме Апостола не знал, когда он прилетит снова, а сидеть без сигарет и кофе хотя бы несколько дней — хуже ада. Я тут же настрочил ему список, куда входили и мои ненаглядные перчики, и кофе, и три блока сигарет. Еще мне вздумалось добавить в список ящик лапши быстрого приготовления (эту редкостную гадость мне приходилось есть потому, что готовить я вообще не умел), шесть банок джема (сладкое я ненавидел, но предполагал, что Билли, в принципе, тоже надо что-то есть), ящик печенья, пять килограмм замороженного мяса, банку васаби, две длиннющие французские булки, чай и сахар-рафинад.

Апостол тут же ответил:

07:31: Ты сколько вчера выпил, Олень? Какой джем? Какой сахар? Какой, нахер, чай?

О моей нелюбви к сладкому и яром обожании всего острого, горького, соленого и не вполне съедобного для адекватного человека, знали все. Неудивительно, что он заподозрил неладное. Объясняться я не стал, только простучал по клавиатуре и попросил обязательно привезти мне все это бесценное добро.

А далее — как по накатанной. Якудза изнывала от скуки и писала гневные оды в сторону Отца, притихшего с поручениями уже на три недели, Малыш хотел надраться до потери пульса в старой доброй компании Ловцов, а Бес сбросил пару фоток с окраины района, где жрали друг друга два Тихони. От него другого и не ждали. Каспер как всегда молчал. Иногда все мы думали, что он разучился говорить. Трижды хоронили, будучи уверенными в том, что его сожрали где-нибудь в глухом квартале. Но Каспер, наш молчаливый и пугающий Каспер, старый добрый Стив, разговаривать умел и умирать не собирался. Поверьте, у него имелся существенный повод жить. Повод, отличный от нашего.

Потом я ушел в душ, врубив почти кипяток и прихватив с собой относительно чистые джинсы, растянутую серую майку и зеленую клетчатую рубашку. Эта моя комната являлась, пожалуй, самой грязной и заваленной барахлом. Полки ломились от всевозможных бутылочек, стиральную машину не было видно под горой грязного разномастного белья, и даже под дверью валялась моя старая футболка. Я уж молчу о том, что здесь можно найти и пустые бутылки, и патроны, и сигаретные бычки, и россыпь презервативов — и запечатанных, и использованных. Где-то, если меня не подводит память, прятался лифчик Якудзы.