Район №17 (СИ), стр. 75

Крис находит нужный угол сразу же, и от этого хочется то ли кричать, то ли плакать, то ли — всё вместе. Он вбивается плавно и быстро, каждый шлепок звенит в ушах, заставляет судорогу пройти по телу… Мурашки по коже, мушки в глазах, сухость на языке, в башке — Bacchanal*. Я решительно не соображаю, шепчу его имя, выстанываю его имя, кричу его имя, чувствую, как его пальцы, белые, ровные, в облупившемся чёрном лаке, смахивают с моего лба солёный пот, отбрасывают мокрые пряди прилипших волос. Я плохо вижу без очков, но точно знаю, что его глаза, тот самый шартрёз на дне бутылки, горят сейчас диким огнём — мрачным и обжигающим, как напалм.

Он знает, точно знает, что я на грани, а потому резко выходит, откидывается на спинку кровати и тащит меня на себя, насаживая снова — Влад Цепеш так не сажал цыган на колья, как делал это он. В его движении — смертный приговор, во всей комнате — запах спермы, пота, его духов и крови. Швы дали слабину. Ему плевать.

Я откидываю голову на его плечо, чувствую те самые пальцы с облупившимся лаком на собственном члене, его дыхание — на шее, его губы — там же, а после — его укус на плече, наливающийся кровью. Рич скулит и царапается в дверь.

— Чёрт побери, Альтман, ты с ума сводишь…

Он почти не держит себя в руках. Я давно не пытаюсь удержать самого себя. Всё разгоняется, заворачивается вихрем, кружит, дурманит голову, толкает к грани. Мы даже не вспомнили про презервативы — нахуй этот латекс. Нахуй всё — Отца, Билла, Семнадцатый, Говоруна — НАХУЙ. Здесь и сейчас существует только Эберт — мокрый, вжимающийся в мою шею и вбивающийся внутрь так, что из глаз вылетают искры, прожигающие постель насквозь.

— О, Дольф, сучий потрох, я больше не…

— Schneller!*

А потом — глушь и тьма.

Когда через пару минут я соизволил прийти в себя, моё лицо оказалось мокрым от брызнувших слёз, а на животе и груди белели вязкие мутные капли. Те же самые капли разбавляли беспробудный мрак чёрных простыней, вытекая из меня, и Эберт, тяжело дышащий Эберт, мраморное изваяние с гулко бьющимся сердцем, занимал себя тем, что водил по моей груди кончиком указательного пальца, а потом вёл им же по своим губам, довольно слизывая сперму, как разожравшийся кот-кастрат жирную сметану.

Я не знал, что сказать, хотя хотел озвучить многое. Желательно — на английском. Мозги окончательно перестали работать и даже на немецком не плели и коротких предложений, но, кажется, от меня ничего и не требовалось. Вот же…

Мы знали друг друга не год и не два. Бес бесконечно много таскался за мной с момента встречи, но не мог развести на что-то большее, чем быстрый неловкий поцелуй, а сейчас…

— Руди?

— Ja? Блять… Да?

— Не загоняйся.

Удивительно, но ничего такого на самом деле не было. Сначала я не думал, потому что не мог, потом — потому что не хотел, а после — потому что нет смысла. Я лишь повернулся к нему лицом и лёг сверху, уткнувшись носом в шею, а Бес всё вёл руками по моим плечам, спине, пояснице. Так вот просто. Так вот легко.

— А знаешь, что, Бес? — немного отстраняюсь и произношу в его гладкую щёку.

— Ну?

— Ты охренительно трахаешься.

Эберт рассмеялся, глухо, низковато, но искренне и немного странно. Успокоившись, он ненадолго прижался губами к моей штопанной брови — так осторожно и невесомо, что боли почти не было. Напротив, учитывая все сатанинские штучки Криса, подобный жест с его стороны может творить сущие чудеса. Ну, как Христос там или Кришна.

— А знаешь, что ещё, а? — приподнимаюсь и смотрю прямо в его глаза. И хотя мой немецкий выговор звучит страшно и сложно, он понимает. Он всё, чёрт возьми, понимает — каждый слог, каждый звук.

— Что, Альтман?

— Я хочу почаще платить тебе долги.

Несмотря на искренность моего желания, долги (наперёд и авансом) сегодня мы платим по очереди. До мушек перед глазами, до дрожи во всём теле, до гулкого шума в ушах.

И хотя за железобетонными стенами вновь воют тысячи тысяч живых мертвецов, в моём сердце нет и капли сомнений, страха, потому что ОН со мной: Чёрный Бог Семнадцатого, гораздо более опасный, могущественный и сильный, чем беспробудная ночь Района.

Комментарий к Экстра: а может, всё было наоборот?

*Сплаттерпанк — один из моих любимых жанров. Вид литературы ужасов, где подчеркнуто гротескная фантазия соседствует с натуралистическими сценами кровавого насилия. Типичный пример — шикарные книжки Поппи Брайт.

*eins, zwei, drei — один, два, три (нем).

*Египетский крест анкх — сакральный символ жизни в Египте.

*Бранденбургские ворота — достопримечательность в Берлине.

*Bacchanal — вакханалия (нем).

*Schneller — быстрее (нем).