Адепт (СИ), стр. 4

Блэйк выругался; ненавидел всей душой грязь и свинство таких деревень, где в свете дня в полях слышно пение жнецов, а ночью — истошные крики таких вот маленьких девочек, лишающихся невинности под тяжестью тел грязных тупых забулдыг. Ненавидел деревни, где мужчины делали все, что душе угодно лишь от того, что были гораздо сильнее женщин. А потом молоденькие крестьянки рожали детей в банях и сараях, и не факт, что выживали. Вот так взять и в одну ночь перечеркнуть жирным крестом жизнь молодой женщины, опорочить ее честь и достоинство, почитаемое имя кормилицы и продолжательницы рода человеческого. Чародей сплюнул на землю.

Запряг коня и рванул прочь.

***

Сон будто сняло рукой, сознание заняла бесконечная злость. Он остервенело гнал вороного жеребца по ночной степи, выжимал из него все силы и сам отдавал себя этому путешествию без остатка. Изо рта валил пар, кончики пальцев почти потеряли чувствительность, но темный всадник стремительно пересекал однообразные Серые Равнины.

Тучи развеялись, и солнце уже стояло в зените, когда Блэйк, предъявив имперский пропуск, въехал в огромный богатый город Вальдэгор.

В полуденный час столица жила полной жизнью; народ громко галдел, все куда-то спешили, что-то выторговывали друг у друга, ругались и распевали непристойные песни. На дорогах просили милости прокаженные старики, по рынкам носились голодные собаки, а за ними разгневанные мясники с тяжелыми тесаками; ржали кони, плакали дети, шумели бабы и ругались мужики; в уличных канавах стояли нечистоты и их пары, нагретые солнцем, поднимались в пыльный воздух и душили. От бочек с квашеной капустой и рыбой пахло кислотой и тухлятиной; от эшафота, раскинувшегося на центральной Вальдэгорской площади, несло мертвечиной и человеческой кровью, оттуда же раздавались дикие крики четвертуемых на утренней заре преступников. «Симфония, — подумал чародей, — скучал я по этому безумию…»

К ногам вороного жеребца кинулась взбесившаяся собака и напугала его; животное встало на дыбы, дико и истошно заржало, едва не скинув всадника, и начало бить копытами землю. Блэйк выругался, рявкнул, что есть силы хлестанул бездомного пса по глазам; раненый лохматый пес завизжал, кубарем покатился по пыльной земле и весь покрывался пылью и собственной кровью, льющейся из глазниц. Он ударил коня и, разгоняя людей по сторонам, рванул в сторону Чародейского совета под возмущенные крики и охи старух; инцидент с собакой произвел неприятное впечатление в кругу горожан, но еще больше их напрягало появление еще одного колдуна, о существовании которого они успели подзабыть.

Блэйк Реввенкрофт соскочил с коня, тяжело вздохнул и, наконец успокоившись и собравшись с мыслями, вошел в двери здания с высоко поднятой головой.

Мужская фигура, облаченная в высокие сапоги и длинный черный плащ, отороченный собольим мехом, уверенно направилась в сторону уже ожидавших его трех чародеев Верховного совета.

Он выглядел молодо, года на тридцать три, не более, но в самом деле был чуть ли не вчетверо старше; высокий, широкоплечий, осанистый, с уверенной походкой и достойными аристократа манерами. Легкие движения рук, повороты головы, то, как он оправлял волосы, даже взгляд — все выдавало в нем адепта ныне покойной Сиггрид Саллиманн — одной из знаменитейших чародеек Северной империи. Угольно-черные волосы чуть ниже плеч, бесстрастные глаза цвета холодной стали, некрасивые тонкие губы, тронутые злой усмешкой и изящные руки в светлых перчатках, унизанные серебряными кольцами и перстнями — в этом весь Блэйк.

Он остановился совсем рядом с разряженными, будто короли и королевы, чародеями, поклонился не так учтиво, как того требовали приличия и, выпрямившись, заговорил:

— Блэйк Реввенкрофт — восьмой колдун чародейской династии Кастор, адепт Сиггрид Саллиманн по вашему приказанию прибыл, — зазвучал в тишине низкий мужской голос.

— Все такой же, — усмехнулась темноволосая чародейка с высоким посохом в руках, — вычурный, пафосный и до жути гордый.

— Не больше гнили, чем у тебя, Нерейд, — нехорошо усмехнулся Блэйк и обратился к старому мудрому Вестейну: — по какому поводу Вы вызывали меня?

Старый колдун удобнее уселся в роскошном кресле, возложил большие морщинистые руки на подлокотники и с минуту помолчал, о чем-то задумавшись. Затем подозвал молоденького паренька, что-то тихо сказал ему и снова замолчал. Блэйк покорно ждал, знал, что Вестейн уже слишком стар, слишком утомляем. Верховный колдун, облаченный в темно-бордовый камзол, расшитый золотом и драгоценными камнями, с интересом изучал свое кольцо на указательном пальце, потом долго наблюдал за тем, как Нерейд не отводит взгляда от их гостя и как нервно покусывает коралловые губы. Вестейн усмехнулся, вспоминая молодость. Эх, где его первая сотня лет!

Молоденький слуга передал старому колдуну какие-то пергаменты, поспешно откланялся и убежал, а старик, наконец, заговорил:

— Да будет тебе известно, Блэйк Реввенкрофт, что невыполнение чародейских обязанностей ведет к тюремному заключению с полным лишением магических способностей или прилюдной казни через повешение, — грозно и медленно говорил он, встречаясь с холодным взглядом гостя, — а ты юлишь уже не один год. Едва ли не каждый из ныне здравствующих чародеев, — подчеркнул колдун, — имеет при себе адепта, но не твое благородие. Ты семь лет просидел в Наргсборге, семь лет не являлся ни на одно собрание и игнорировал приглашения в Совет, чем нажил серьезный должок. Теперь ты здесь, а, значит, все-таки имеешь право некоторого выбора, — он развернул перед собой другую бумагу, пробежался по ней почти ослепшими глазами и продолжил. — Два дня назад в Западных Топях, а, точнее, в крохотной деревеньке Старые Затоны, разом загорелись все халупы вместе с людьми. Нерейд была там, и выживших нет. Кроме одного ребенка. Не смотри так, Блэйк, тебе придется взять его к себе. На этот раз бежать некуда. У нас нет свободных наставников по части тех, кто бросается огнем, как снежками. Будешь обучать мальчишку, хочешь ты того или нет, — подытожил колдун, - но, как я сказал, у тебя есть выбор. Выбирай: адепт, тюрьма или виселица?

Блэйка мутило от злости; он не хотел брать на обучение адепта, избегал этого любыми способами, казалось бы, удачно спрятался в замке и теперь так глупо попался. Мало того, что ему придется тратить нервы и горы денег на ученика, так, к тому же, ему дают безграмотного мальчишку, деревенскую вшивую бестолочь, не различающую ни единой руны.

— Я согласен на адепта, — сквозь зубы проговорил чародей и уже почувствовал на плечах невыносимое бремя.

— Клятву, Блэйк Реввенкрофт, клятву, — усмехнулась Нерейд.

— Клянусь перед лицом Верховного чародейского Совета, — выпрямился он и повысил голос, — ценой собственной жизни оберегать адепта; клянусь быть мудрым наставником, опорой и поддержкой юного чародея; клянусь не оставлять адепта перед страхом смерти и жестоких пыток и…

— Да будет так! — воскликнула блондинистая чародейка по левое плечо от Вестейна и ударила посохом о мраморный пол.

Удар о пол звонким эхом разлился по торжественной зале, болезненно отозвался в ушах гостя и затих.

Два старых слуги вывели к Блэйку и Верховному Совету мальчишку среднего роста, облаченного в старые лохмотья, и поспешно удалились с низко опущенными головами.

***

— Ваше благородство не знает границ, господин Вестейн, — проговорил чародей и покачал головой, — неужели Вальдэгор растратил все золото на имперских шлюх и столь сильно обнищал, что вы не могли привести мальчишку в человеческий вид?

— Знай свое место, колдун, — прошипела Нерейд, — это не входит в наши обязанности. К тому же, мы ждали тебя.

— Я мог не явиться.

— Но ты здесь, — внезапно сказал старый Вестейн, — и мальчишка твой. Мы передадим тебе все то, что считали с него.

Блэйк нахмурил брови и сильнее сжал руки в кулаки, потому что помнил, как с таких обыкновенных людей считывают информацию, как сильно кричат несчастные, какую боль испытывают от того, что чародеи копаются в их мыслях бесконечно долго, позволяют себе заглянуть в самые сокровенные тайны и вытащить из мрака глубоко захороненные воспоминания. Он перевел взгляд на парня. «Не больше семнадцати», — заключил Блэйк и продолжил осмотр, но не подошел к нему ни на шаг.