Стригой (СИ), стр. 2

И каково же было его удивление, что вампир не напал. Ни тогда, ни через час, ни перед первыми петухами. Без следа пропал и не явился перед восходом солнца, тогда, когда, по идее, должен был спрятаться обратно под землю, дрожащий от страха при мысли о безжалостном, ярком, выжигающем тело первом луче солнца. Тогда мокрый охотник, саданув со всего маху цепью о размытую землю, от души выругался и повернулся, едва не поскользнувшись, в сторону поселения, шмыгая по пути носом. Вот чего-чего, а болеть ему было нельзя. И хотя он дал себе обет не пить больше перед охотой, профилактическую чарку перцового самогона нужно было пропустить, дабы не слечь в постель, денег на которую, кстати говоря, и не было. Что и говорить, он и мерина с трудом кормил, порой сам отказываясь от еды и перебиваясь тем, что растет на ветках и бегает по лесам. Исгерд не только вампиров ловил, но и кроликов — с тем же успехом.

От испарения дождя было душно, солнце, поднявшееся над горизонтом, с самого утра пекло в спину, и потому охотник вернулся назад злым, как взбесившаяся собака, привязанная к цепи: желание убить первого попавшегося человека было чудовищным, да только цепь на шее не пускала, вот и оставалось ему, вымокшему псу, рычать под нос и лаять на тех, кто с утра пораньше начинал заваливать вопросами, загораживая путь к корчме. К корчме, в которой он, вопреки надеждам и ожиданиям, покоя не нашел. Лишь успел распутать вьюки, переодеться в сухое, но такое же изношенное тряпье, отмыть лицо, руки и спокойно выдохнуть, насчитав с десяток медяков.

Чтобы пройти в корчму, ему снова пришлось пригнуться. И он не ударился бы головой о косяк, если бы вспомнил об этом, а теперь на него смотрели шестеро постояльцев, оторвавшихся от еды, и корчмарь; кошка же, изъявившая желание поласкаться, была отправлена в дальний угол носком сапога.

— Налей… — но договорить он не успел.

Дверь распахнулась, и в корчму влетел мальчик лет четырнадцати, растрепанный, раскрасневшийся, с блестящим от пота веснушчатым круглым лицом.

— Дядь, там труп! — завопил мальчуган, подпрыгивая на месте, - иди, тебя там уже ждут все!

Исгерд выругался. В который раз за утро, между прочим. И уже сейчас, когда народец в селе только-только просыпался, горло начало болеть, а глотать стало больно. Тучи над охотником сгущались все сильнее.

Его проводили прямо в дом старейшины, где в комнатушке за глухой стенкой, на столе, лежало тело. С синяками на шее, следами клыков и спутавшимися русыми волосами. Тело девушки, которое окружали, по-видимому, ближайшие родственники, захлебывающиеся слезами. Охотник бесцеремонно разогнал людей от стола.

— Эт-то… это сук… суккуб ее.., суккуб, — заикаясь, пролепетала худощавая женщина с лошадиным вытянутым лицом.

— Скорее уж тогда инкуб… — не отрываясь от осмотра, поправил Исгерд. — Только инкубы не кусают. Они демоны. А серой тело не пахнет.

— Как же… как же не кусают? — снова подала голос женщина.

Но он не ответил. Только приблизился к шее, разглядывая следы зубов. Странных зубов странного вампира, который укусил, но кровь не выпил — ни капли. Иначе на коже остался бы синяк, темный, круглый засос. Кроме свернувшейся крови ничего не было. И следов рук на шее, разумеется.

— Ее изнасиловали, — прозвучал мужской, дрожащий от отчаяния голос. — Укусили и задушили. Господин охотник, выследите монстра! Доплачу! Сколько скажете отдам!

— У меня нет выбора, — выдохнул Исгерд, накрывая тело грубой темной тканью. — Как хоронить знаете? Чеснок под язык, серп над горлом и горсть зерна в гроб. Ни детей, ни животных к могиле не пускать.* Боюсь, заказ обойдется вам в копеечку. Пахнет мурони.** При лучшем раскладе…

***

Мурони пахло при лучшем раскладе. Так или иначе, арсенал охотника ничуть не изменился, попросту не мог измениться вследствие крайней нищеты. И, кажется, впервые за все время Исгерду было на самом деле не по себе, потому что кого-кого, а вот мурони он не встречал, слышал о хитром вампире только от отца, который выслеживал и ловил оного едва ли не битый месяц. Ко всему прочему дело было слишком мудреным и запутанным, слишком несостыкованным, потому что он вообще впервые видел задушенных жертв, кровь из которых не была выпита без остатка.

Куда бы ни занесла его судьба, куда бы ни привела дорога, везде картинка была похожей: бледное обескровленное тело, крик, застывший на раскрытых побелевших губах и две аккуратные отметины на шее — если орудовал носферат или, скажем, муль. Разорванное в клочья, с отметинами острых клыков по всему телу, изуродованное до неузнаваемости и опознаваемое, зачастую, по волосам, точнее, их остаткам, или лохмотьям, которые еще предстояло отстирать от крови — работа стрыги или упыря в полнолуние. Без из ряда вон выходящих случаев. Без запутывающих синяков на шее и кровоподтеков на ляжках.

«Не инкуб, — повторился охотник, — нет ни запаха серы, ни козьих волос. А муженек заявил, что покойница спала с ним в одной кровати до той ночи… Нет, демон должен вымотать человека, вытянуть энергию настолько, насколько это вообще возможно. Явно не за одну ночь. Мурони мог запутать и пустить на ложный след. Но какого хрена он кровь-то не пил? Чтобы вампир устоял… Не может быть».

На этот раз ему посчастливилось охотиться в ясную, теплую, летнюю ночь, не омраченную ни ветром, ни дождем, ни даже комарами. В лунном свете погост казался еще меньше, был полностью перед глазами, так что теперь ни один вампир не мог скрыться за могильной плитой, каждая из которых казалась совсем светлой в лунном свете, почти белой. Видны были и лисьи следы меж холмиков, и пучки бессмертника, торчащие то тут, то там. Даже издали можно было отчетливо увидеть желтые шапочки маленьких цветов, серых в ночном полумраке. За жаркий, душный от испарений день скользкая еще вчера глина вновь стала твердой, не препятствующей ходьбе. И пока все играло на руку охотнику.

Но кое-чего он все еще не понимал. Того, что видел за надгробием, и куда то самое пропало. Ни один человек не пойдет на кладбище ночью. Тем более селянин. Стало быть, Исгерда почтил визитом кровопийца. Но куда пропал? Почему не вернулся в могилу, если такая и имелась? Вокруг нет ни одной пещеры или склепа, население деревни не пополняется чужаками уже несколько лет, по ночам не раздается вой и крик, а жертвы уже две. За неделю. Что вообще не в стиле вампиров — им достаточно одного в месяц. Может, даже в два.

На руку играло все, кроме собственного состояния: голова раскалывалась, ломило кости, в горле першило, и поднялась температура, пока еще небольшая, но поднялась — он понял это, когда ощутил боль от прикосновения к телу одежды. «Бывало и хуже, Герд, — успокаивал он себя, — вспомни, как лежал со сломанной ногой. Как, черт возьми, полз к домам со сломанной ногой! Простуда — не предлог бросать начатое. Не при возможности заработать неплохие деньжата».

Бывало и хуже… Так он думал сейчас, оставаясь на почтительном расстоянии от недружелюбного места обитания клыкастого монстра мурони. Так он думал, а потом понял, что хуже быть не могло. Что даже в кошмарном сне такие вещи по обыкновению не снились…

Стоя на почтительном расстоянии от кладбища, прижавшись спиной к крупному, массивному одинокому дереву, он задремал, изнуренный жаром, болезненным состоянием и недосыпом, уморенный теплой ночью с запахами трав, которые он даже не чувствовал заложенным носом, и шелестом сочной, глянцевой после того дождя листвы. Просто не заметил, как уронил голову на грудь, а когда во сне сообразил, что находится на охоте, дернулся и широко распахнул чуть покрасневшие от простуды глаза.

Рука легла на цепь рефлекторно, потому что там, на кладбище, был человек, скачущий на полусогнутых от одной могилки к другой — копошился и слишком много работал руками. И пел. Герд не совсем понял о чем. Вроде, о каких-то волках. Ни крыльев, ни острых кончиков ушей. Впрочем, последних с почтительного расстояния не видно. Просто человек, — да какого черта?! — решивший развеяться, подышать свежим воздухом, насладиться тихой безмолвной тишиной, которую не резал даже назойливый писк комаров. Светлая безразмерная рубаха, перевязанная тонким плетеным ремешком. Гораздо более грубая и заметная полоса темной кожи на бедрах, увешанная мешочками и пучками травы. Непонятного в ночи цвета густые, явно без проплешин волосы, чуть-чуть взъерошенные и падающие на худые плечи. Человек же? Он надеялся, что вампир, с которым будет покончено сейчас же. Раз и навсегда. Мурони хитры. И любят хитрых. Исгерд умел играть по чужим правилам с выгодой для себя. Вампир, в конце концов, всего лишь животное без человеческой души. Иллюзия. Обман зрения.