Бумеранг для Снежной Королевы (СИ), стр. 61

Андрей прилетел буквально назавтра после моего грандиозного скандала с начальником. Звонка я не слышала — шумела вода, и поэтому открыла Андрюше двери только когда вышла из душа…

— Андрей! — я бросилась ему на шею, совершенно не замечая, как он хмур и мрачен.

— А что это мы так долго не открываем? — он разжал мои руки сцепленные на его шее и прошел в квартиру. Не обнял меня, не поцеловал.

— Я в душе была, не слышала звонка, — растерянно ответила я.

— Одна? Или было кому потереть тебе спинку?

— Андрюша, ты чего?

— Я чего? Я чего? Это ты чего?! — он достал свой ноутбук, зашел в свою почту и поднял на экран две фотографии. — Карьеру делаем? Или просто развлекаемся? Это, как я понимаю, Алард Шульц? А что, не плохой вариант, годовой доход…

— Замолчи! Немедленно замолчи, тебе потом самому будет стыдно.

Кто и когда успел не просто сфотографировать меня в ресторане с Алардом Шульцем, с тем самым, которому я влепила пощечину, но и отправить Андрею фотографию, я не знаю. Однако фотографии были очень выразительными. На одной он тянет руку к моему лицу, на другой его вторая рука на моей заднице. Значит, фотографов было двое, потому что все происходило одновременно. Я сидела за столом, когда Аларду приспичило потрепать меня за щеку, а когда я отстранилась, второй рукой он решил схватить меня за другое место. Жаль, что не было третьей фотографии, там, где я тут же вмазала ему по его жирной харе.

— Это мне должно быть стыдно? Мне?

— Тебе, Андрюша. Так вот почему ты приехал на день раньше. Застукать хотел? Ну иди, проверяй квартиру, под кровать не забудь заглянуть.

Ужасно захотелось плакать, и я решила ни в чем себе не отказывать, заревела белугой, правда, вначале ушла в другую комнату, чтобы Андрей не видел меня и не подумал, что я пытаюсь разжалобить его своими слезами. А вот оправдываться не хотелось, мне не в чем было оправдываться. Как он не понимает, что нас хотят разлучить? Я не думаю, что Шульц в этом замешан, эти фотографии я могу использовать против него. А вот кто за мной следит, это было весьма интересно. Да еще два человека. Вот над чем нам нужно было с Андреем подумать, а не ссориться.

— Катюша, — Андрей стучал о косяк, — я могу зайти?

— Конечно, — ответила я, наспех утерев слезы, — входи, ты же еще не обыскал эту комнату. Входи, обыскивай. Окно, как ты видишь, зарешеченное, выпустить я никого не могла бы, так что wellcome! — силы уходили на то, чтобы сдерживать при нем слезы.

— Кать, давай поговорим.

— О чем? О чем нам с тобой разговаривать?

— О нас.

— А нет никаких нас, если нет доверия. Ты мне не доверяешь, Андрей, вот и все. Я понимаю, что заслужила твое недоверие. Знала, что когда-нибудь ты мне вспомнишь и Дениса, и Кольку, но не думала, что это будет так скоро.

— Какая чушь. При чем здесь эти недоумки?

— Они не при чем, и Колька не недоумок. Я при чем! Знаешь, ты уезжай, пожалуйста. Уезжай сейчас, пока я еще…

Договорить я не успела… Мы опомнились только часа через три, совершенно не понимая, что это было. Я, например, сколько потом не пыталась вспомнить, не вспомнила, кто начал первым. Я ли бросилась к Андрею? Он ли ко мне бросился? Не вспомнила я и, как он раздевался, я даже не помню, как это было. Помню только, что это было что-то безумное, страстное, почти животное. И еще помню мысль: «Вот теперь можно и умереть», и осознание, что никогда уже не испытаю ничего острее этого наслаждения.

А потом он просил прощение, и я плакала уже совершенно открыто, и рассказывала ему, как все было на самом деле, а он все каялся и целовал мне руки, и обещал, что такого не повторится, и рассказывал, как его переклинило, как он даже экспертизу сделал и выяснил, что это не монтаж, и совсем перестал соображать. А потом мы любили друг друга. Очень нежно и очень бережно, совсем не так, как час назад, но тоже прекрасно.

Вот тогда мы и договорились никак не реагировать на провокации, какими бы они не были правдоподобными и от кого бы не исходили, тем более на анонимные, а вначале поговорить друг с другом и все выяснить. И я не реагировала на фотографии Андрея с разными девицами, присланными на мою почту. А потом, где-то еще через два месяца, мне прислали фото, где он целовался с Кирой. И это было очень больно. Очень-очень. Так больно, что я тут же ему позвонила.

— Андрюш, ты дома?

— Да, солнышко, а что?

— Проверь свою почту, я там отправила тебе одну фотографию.

Он молчал долго, слишком долго. За это время я успела решить, что он меня разлюбил, что он сейчас с Кирой встречается, что старая любовь не ржавеет, и много еще всякого-разного.

— Кать.

— Да.

— Помнишь, ты как-то мне сказала: «Андрюша, да по­целуй ты ее, по­жалуй­ста. Что те­бе сто­ит? Ты же доб­рый, ми­лос­ты­ню охот­но да­ешь. Ну, пос­мотри на нее, пе­ред то­бой ни­щен­ка, вы­мали­ва­ющая по­целуй. Так дай убо­гой то, что она про­сит. По­том про­поло­щешь рот, и за­ешь чем-ни­будь ее по­целуй, и не бу­дет про­тив­но»? Помнишь?

— Помню, и что?

— Она меня так достала, что я ее поцеловал.

— Понравилось? — не слушая ответа, я дала отбой, потом отключила и мобильный, и домашний телефоны, выключила компьютер и забралась под одеяло.

Думать ни о чем не хотелось. Где-то в глубине души я уже понимала, что это провокация, что от меня ждут именно такой реакции, что я сейчас подыгрываю своим недоброжелателям, только сделать с собой я ничего не могла, я ревновала, я так ревновала, что сумела понять Андрюшу с его ревностью. Я даже включила свой мобильный и твердо решила, что не пойду на поводу у Киры, и если Андрей позвонит, то я отвечу. Но он не звонил, тогда я решила позвонить сама — он не отвечал…

Уснула я только под утро, наревевшись и напридумав себе всяких ужастиков, а проснулась от запаха кофе и роз. Пожалуй, дать Андрюше ключ от моей квартирки, было самым удачным моим решением за все время стажировки.

Это была внеочередная встреча и, после бурного выяснения отношений, мы были даже благодарны нашему неизвестному «доброжелателю» за нее. В тот Андрюшин приезд мы много гуляли и много беседовали, не просто болтали, а беседовали на очень серьезные темы.

Сейчас мне кажется, что если бы я тогда не была так зациклена на своих переживаниях по поводу поцелуя Андрея и Киры, я поняла бы больше, обратила бы внимание на детали наших бесед, может быть, даже плюнула бы на стажировку и уехала домой. И вдруг бы тогда ничего не случилось. Ну вдруг бы!

Но я пропустила мимо ушей целую цепочку событий, не связала их воедино и не поняла, что тот, имя которого известно дяде Юре, перешел в атаку.

В этой цепочке была и история Насти. Да, я ее знала, может поэтому и не придала значения ее огласке, а ведь в этой истории имя врага звучало и не раз…

… Как отец ребенка не настаивал на аборте, Анастасия решила рожать, потому что любила, потому что не хотела, да что там не хотела — не могла даже подумать об избавлении от малыша.

— Ты не получишь от меня ни копейки, — кричал он.

— Мне ничего от тебя не надо, я справлюсь сама, можешь хоть сейчас писать отказ от ребенка, а я напишу тебе расписку, что отказываюсь от всех претензий, — в запале кричала она.

И он ухватился за эту идею. А потом, через два года, когда стало понятно, что ребенку необходимо и особое питание, и дорогостоящая программа реабилитации и адаптации и еще очень-очень многое, к чему Настя не была готова ни морально, ни тем более материально, она все же обратилась к отцу своего ребенка, какая к черту, гордость, когда нужно спасать сына. Но отец малыша тогда еще не собирался становиться советником депутата, а значит, и совершать добрые поступки у него не было никакой необходимости, и думать о репутации самого депутата тоже.