Бумеранг для Снежной Королевы (СИ), стр. 16

— Что? За просто так? Ни в жисть не поверю, что ты за просто так, бескорыстно сваришь мне кофе. Давай, колись, чего тебе надобно старче?

— Мне нужна твоя профессиональная консультация, как психолога.

— Что, Кирюша одолевает?

— Ага.

— Вы хотите об этом поговорить, больной?

— Очень хочу, доктор.

— Тогда вам на кушетку.

— А фигушки. Пока я на кушетке лежать буду ты не только свой, но и мой кофей выпьешь. Я уж лучше тут посидю, — я на минутку задумался и стал серьезным. — Ромка, представляешь, Киру как подменили. Встретиться хочет, в любви признается. Как будто это не она меня три месяца отшивала.

— А тебя не подменили? Ты же еще вчера ее вроде как любил. А сегодня уже готов послать.

— Ты хочешь сказать, что это не любовь была?

— А ты хочешь сказать, что любовь? Если бы любовь, ты бы вчера не злился, а ревновал. И сегодня страдал бы по ней, а не по тому, что тебе неудобно ее послать. Скажешь, что я неправ?

— Не скажу. Наверное, прав.

— О! Теперь я тебе еще одну парадоксальную вещь скажу. А ведь Кира была права, со своей, с женской точки зрения. Она сразу просекла, что ты ее не любишь, что как только добьешься, сразу потеряешь к ней всякий интерес. Поэтому и мурыжила тебя.

— И что мне теперь делать?

— Встречаться с Кирой, и врать напропалую.

— В смысле?

— А без смысла. Просто врать. Говорить, что любил, что жить без нее не мог. Но на балу тебя просто развернуло на сто восемьдесят градусов. И не вздумай говорить, что любишь, но простить не можешь, не отвяжешься. Говори, что как увидел, что она кокетничает с другими, так сразу и разлюбил. Палыч, слушай сюда внимательно! Даю установку на добро. Раз, два, три… Разлюбил — это ключевое слово, чтобы иллюзий у нее никаких не осталось. Тогда она тебя быстрее оставит в покое.

— Ромка, а если она… ну… если…

— Захочет с тобой переспать?

— Ну, да.

— Не отказывайся. Во-первых, это оскорбительно для женщины, а нам ее обижать ни к чему, все же компаньоны. А во-вторых… опытным путем поймешь, что ты ничего особенного не потерял. Но! Запомни, как Отче Наш, никакой надежды на то, что это не одноразовая акция не давай. Ни в коем случае. Причем еще до того как! Ты понял?

— Понял. Но это как-то не по-мужски.

— Наоборот, мой невинный друг. Это очень по-мужски, правда, не очень по-человечески. Итак, давай прорепетируем. Ты Кира, я Андрей. Ты ко мне приставал, типа намекал, что не против бы со мной того-этого…

— Я?

— Да!

— С тобой?

— Ну, конечно! Ты же Кира.

— А, ты в этом смысле?

— А нет, я в смысле друзей Милко! Ну, конЭчно в этом. Вот значит ты ко мне пристаешь. Я — это сейчас как бы ты, говорю. Понимаешь, Кирюша, ты очень красивая, очень сексуальная, я очень хочу тебя. Жданов! — рявкнул он вдруг. Я даже вздрогнул.

— А!

— Ты чего, как полено сидишь? Ты же подыгрывай! Типа смущайся там, или еще чего. Я ж тебе не Смоктуновский, чтобы играть без партнера.

Я начал делать вид, что смущаюсь, прячу глаза, и жеманюсь.

— Вот! Так-то оно лучше. На чем я остановился? Аааа! Что ты красивая, и что я хочу тебя. Поехали дальше. Да, так вот, я очень тебя хочу. Но может лучше не надо? Потому что я тебя разлюбил.

— Хи-хи-хи. Как это? Разлюбил, а хочешь? — продолжал я игру.

— Ну, Кирочка, у мужчин одно с другим никак не связано. Так что если ты… Палыч, тут нужно сделать упор на ТЫ… этого хочешь, то я, конечно же, с превеликим нашим удовольствием. Только ты должна знать, что это просто секс и никаких продолжений, и никаких обязательств не будет.

— Сурово ты, Ромио, с дамочками.

— Ничего не сурово. Ты просто не знаешь, как такие пираньи потом печень выедают. Сами в койку прыгают, а потом… Ах, мол, ты сволочь, ты гад, ты воспользовался моей наивностью. Ненавижу тебя, что б ты сдох. Наивностью… А на самих к пятнадцати уже пробы ставить негде.

— Ром, ну, это же ты не о Кире, правда?

— Про пробу-то? Нет, не о Кире. Она не гулящая. Так все. Хватит лирики. Понял как себя вести нужно?

— Понял, mon général!

— Теперь, как только она позвонит, можешь отправляться на свидание.***POV Катя Пушкарева.

Еще подходя к дому, я поняла, что не откажусь от шанса, возможно единственного шанса в жизни. И врать папе я тоже не буду. Если он меня действительно любит, он поймет меня. Пока шла, сложила хокку. Мне кажется, что хорошее. Дремлющей тайне

Снятся тревожные сны.

Ждёт пробужденья.

Двери я открыла своим ключом, и сразу прошла в кухню. Вовремя, как оказалось, папа как раз за графинчиком потянулся, а Колька уже курточку расстегивать начал.

— Папа, не пей, пожалуйста. Мне очень серьезно поговорить с тобой и с мамой нужно.

— Катюшка, случилось что?

— Да, случилось. Только… Николай, ты прости меня, пожалуйста, я хотела бы с родителями поговорить наедине.

— Кать, я же свой, — начал Колька, но осекся под тяжестью моего взгляда. — Поду-у-умаешь. Мне самому домой нужно.

— Коленька, ты на Катю сердца не держи. Знаешь, бывают такие семейные дела. Не обижайся.

— Теть Лен, а вы мне тогда с собой пару пирожков заверните.

— Колька, ступай домой, — прикрикнул отец, и Зорькина как ветром сдуло. — Ну, рассказывай, девочка, что у тебя случилось.

Я быстренько переоделась, достала из аптечки валериану и корвалол, прошла в кухню, маме накапала сердечное, а папе успокоительное, протянула им рюмки.

— Пейте, пока не выпьете, разговора не будет! — родители одним махом выпили капли, и я села к столу. — Папа, я очень прошу тебя не кричать. Один раз в жизни ты можешь меня выслушать. Просто выслушать без крика и возмущений? Можешь перебивать меня, можешь переспрашивать, можешь даже возмущаться и не соглашаться, но не кричи. Потому что я хочу, чтобы меня хоть раз в жизни услышали самые дорогие мне люди.

Черт возьми, а это здорово, быть Снежной. Никогда раньше я не смогла бы так смело и прямо начать говорить с папой. Глядя прямо ему в глаза.

— Ты давай начинай говорить, а потом посмотрим, кричать на тебя или не кричать, — побурчал отец.

— Нет, папа. Я очень тебя люблю. Но крики я больше слушать не буду. В общем так, я сегодня разговаривала с твоим братом Юрием, — сказала я на одном дыхании, как в прорубь нырнула. А что нам, ледяным какая-то прорубь? Не страшно.

— Что? — скорее всхлипнула, чем вздохнула мама. А папа ничего не сказал, только смотрел на меня ошарашено и ловил немым ртом воздух. — Где? Как? Катя, да говори ты, не молчи.

Я села поудобнее и пересказала родителям весь разговор. Весь, от «а» до «я».

— Я попросила у Юрия Сергеевича время на то, чтобы подумать. Но я уже все решила, — закончила я свой рассказ и перевела взгляд с мамы на папу, что бы понять, о чем они думают.

— И что ты решила? — тихим мертвым голосом спросил отец, который за все время моего рассказа ни разу меня не перебил.

— Папа, я знаю, что ты сейчас взорвешься. Знаю. Но я очень тебя прошу, давай говорить, а не хлопать дверьми, не обвинять всех вокруг в предательстве и не разбрасываться родными людьми.

— Я все понял, — сказал отец. Встал и пошел к двери.

Я ждала, что он сейчас остановится, ведь он же еще не сказал своего обличительного слова. И он остановился, и повернулся ко мне, и даже рот открыл чтобы высказать мне свое презрение, но увидев, что я стою у стола гордо выпрямившись и совершенно не вижу за собой никакой вины, снова подавился словами.

— Папа, сядь, пожалуйста. Ты ведешь себя как маленький мальчик и можешь сейчас потерять дочь. Единственную дочь, папа. Много счастья тебе принесла потеря матери и брата? Много? Хочешь вообще один остаться? Сядь и послушай.