Предварительное дознание (СИ), стр. 44

— Это займёт не меньше двух часов, тебе лучше снять бронь и провести этот вечер с друзьями.

— Я ведь скучаю, Эдди, хочу просто побыть с тобой вдвоём, — он сдвинул брови и посмотрел жалостливо, словно побитый пёс. От такого взгляда мне стало не по себе, я чувствовал, что приручил Саймана, как того лиса, и был ответственен за его чувства. Но мне не хотелось быть ответственным за взрослого мужика.

— Делай как знаешь, — отмахнулся я.

— Люблю тебя, — Сайман поцеловал меня на прощание, и я скрылся в кабинете Германа. Признания льстили мне и грели, хоть раньше казалось, что от этих громких и бесполезных слов надо избавляться и показывать чувства делами, теперь становилось муторно, когда Сайман забывал о них.

— Ты весь светишься, — Герман пожал мне руку и жестом предложил сесть.

— Свечусь?

— Да. Что-то хорошее случилось? Или поимка вашего убийцы подарила тебе столько положительных эмоций, что ты даже улыбаться начал? — Герман посмотрел на меня с любопытством, и я невольно коснулся лица, замечая, что губы без моего ведома расплываются в улыбке. — Или это связано с мужчиной, ожидающим тебя рядом с кабинетом?

— Это Сайман. И мы вроде как встречаемся. Хотя я не уверен, что счастлив, ведь Лори отстранилась от меня.

— Кто такая Лори? — Герман делано вскинул брови и рассмеялся. — Зачем тебе чужая жена, когда рядом с тобой есть твой собственный любимый. И не отрицай, я это вижу и говорю не как твой психолог, а как друг.

Разговор с Германом вышел недолгим. Я действительно был доволен своей жизнью в данный момент, и меня почти ничего не беспокоило. Герман всё же просил не отменять посещения, по его утверждению у меня ещё осталось множество комплексов и последствий посттравматического синдрома. Но я себя больным уже давно не считал. В конце концов, всё, что случилось — осталось в прошлом, и мне стоило учиться на старых ошибках и больше их не повторять.

Встретивший меня перед кабинетом Сайман выглядел нервным и расстроенным, объяснить ничего не захотел, но в Петролли я угостил его пивом, и он признался, что нашли ещё одно тело. Альберт был на месте преступления и попросил держать меня подальше, чтобы не бросился писать статью. Это меня обидело до глубины души, словно удар под дых от человека, которому доверял. Я разозлился, поругался с Сайманом и ушёл не прощаясь.

***

Всю субботу Сайман не звонил, а я смотрел на телефон и бесился, не понимая, почему он меня так подставил, а теперь игнорирует. А вечером мне позвонил Пьер Тиит, его новости окончательно меня разочаровали — законопроект об искусственном оплодотворении альф не был принят: государство не хотело пользоваться непроверенными методами и тратить деньги на гормональные препараты и исследования в этом направлении. Видимо, какой-то Липасм посчитал, что в будущем это может плохо отразиться на его самочувствии. Моё же самомнение в очередной раз было растоптано, и больше не было сил сидеть без дела. В воскресенье, так и не дождавшись звонка Саймана, решил действовать сам. После шести поехал в ЦвайНэхте, надеясь просто на удачу, собираясь поймать преступника или разозлить Саймана. Второе, откровенно говоря, мне хотелось сделать сильнее.

Не знаю, на что рассчитывал. Обычно мне везло на сенсации, словно внутренний компас был настроен на неприятности, а тут просидел у барной стойки два часа, и ничего не случилось. Приятный, кружащий голову аромат путал мысли, хотелось просто с кем-нибудь пообщаться, сесть поближе. Хотелось вызвонить Саймана и пригласить его в приватную комнату, но я упрямо выискивал глазами подозрительных личностей и принюхивался, всё больше вдыхая феромонов и возбуждаясь.

— Скучаешь? — ко мне подошёл высокий, крепко сложенный мужчина около сорока, с грубыми чертами лица и выбритыми висками.

— Не настолько, — раздражённо ответил я, не собираясь заводить никаких знакомств.

Мужчина помрачнел и отвернулся, а до меня вдруг донёсся его аромат — холодящий своей узнаваемостью. Это был тот самый запах, замеченный мной рядом с жертвами, запах сексуального партнёра погибшего Вилли Штарнберга и выжившего Тимо Моебуса. Я дрожащими пальцами написал сообщение Сайману: «Я в ЦвайНэхте, нашёл его», – и, вскочив со своего места, поспешил за удаляющейся спиной. Не было ни малейшего представления, ни о чём говорить с этим человеком, ни как привлечь внимание.

Догнав его, положил руку на плечо, останавливая.

— Как ты догадался, что я омега? — понятно, что вопрос выдавал меня с головой, но ничего другого в голову не пришло.

— О, это не сложно, — он улыбнулся, махнул рукой на свободный столик и предложил присесть.

Чтобы отключиться от ситуации, представил, что нахожусь на обычном интервью с обычным подонком, нужно откинуть эмоции и вести себя профессионально, не выдавая волнения. Я даже сжал висящий на плече фотоаппарат, надеясь, что он придаст мне уверенности.

— Журналист? — мужчина кивнул головой на мою сумку. Мне следовало быть предельно осторожным, не выкручиваться, не поддаваться. Маньяками часто оказывались люди с выдающимися способностями: хитростью, изворотливостью, нестандартным мышлением и высокой внимательностью. Становиться следующей жертвой я не собирался, а, значит, мне нужно отвлечь его от неприятных мыслей, убрать себя из списка предпочтений, сконцентрироваться на интервью и просто дождаться появления Саймана.

Многие серийные убийства имеют сексуальную подоплёку. Обычно убийца мучается детской травмой, связанной с подавлением желания или своей личности. Жестокость тирана-отца или холодность матери рано или поздно выливаются в предосудительные сексуальные желания такие, как педофилия, насилие, некрофилия. Но понять, почему именно человек решил выплёскивать подобным образом свою неудовлетворённость, нормальные люди не могут.

— Да, — ответил я с улыбкой, стараясь выглядеть расслабленным и готовым поддержать беседу.

Он смотрел на меня слишком внимательно, считывал, так же как и я считывал его. По лицу и жестам нельзя было понять, вменяем ли он психически, но можно составить его эмоциональный портрет. Напротив меня сидел эгоцентричный, холодный и мстительный человек, неспособный на длительные тёплые отношения. Опущенное верхнее веко, свидетельствовало об эмоциональном равнодушии и бессердечии. Костлявый нос с крупным перегибом говорил о раздражительности и агрессивности. А его манера речи выдала повышенную озлобленность и обидчивость. Схожие характеристики были у Мозеса Ситхоле или Сергея Ткача.