Предварительное дознание (СИ), стр. 39

— Месяц меня за нос водил! Плёл про гетеросексуальность, а как выпал шанс меня трахнуть ни секунды не задумывался! — Сайман схватил меня за грудки, а я отвёл взгляд, ведь он был прав, и возразить тут было нечего. Только если добавить, что не отказался бы снова это повторить.

От запаха Саймана снова вернулся жар и слабость течки. Мне не следовало приезжать сюда сегодня. И я даже попытался сказать ему об этом.

— Тогда зачем приехал? Подразнить меня? Покрутиться со своим треклятым запахом и свалить к кому-нибудь другому? — его голос вибрировал от гнева, а я даже не слушал, опустил голову и прокручивал в голове как завалил его без подготовки – тогда он тоже пытался злиться. Вспоминать об этом было плохой идеей – несмотря на перекошенное от злости лицо Саймана, появилась твёрдая уверенность, что и сейчас хочу его.

Молчание окончательно его взбесило, и он ткнул меня носом в столешницу, выворачивая руку за спину. Второй рукой я попытался упереться, чтобы приподняться, но всего-навсего столкнул принесённые кофе и коробку с булочками на пол. На мгновение меня словно холодной водой окатило от страха и понимания собственной беспомощности. С трудом смог перевести дыхание, а Сайман наклонился и что-то злобно зашептал мне на ухо. Разобрать его слов я не смог, слышал лишь отчаянно-недовольные ноты и пытался выбраться из собственных воспоминаний.

— Раз ты такой доступный, может, и мне угодишь? — закончил он и дёрнул за ремень моих штанов.

— Наслаждайся, — слишком равнодушно ответил я, ничего не соображая из-за оглушающей паники, сковавшей разум. — Только не спеши, у меня никогда никого не было.

Сайман замер, пришёл в чувство после моих слов.

— Ты не спал с тем уродом? — рука, держащая мой локоть, исчезла, а вторую с поясницы он так и не убрал.

— Я же не гей, — попытка отшутиться тоже вышла так себе.

Вздохнув, попробовал встать, но слабость отдала болью в пояснице и паху. Над идиотской ситуацией и ревностью Саймана я рассмеялся, это прозвучало дико, пусть мне действительно было забавно, но он посмотрел на меня с ужасом.

— Нос я ему сломал, нефиг руки распускать, — с трудом, но мне удалось подняться и посмотреть на растерянного детектива: — И тебе руки сломаю, если вздумаешь меня хватать, — к своей уверенной фразе хотел добавить какой-нибудь наглый жест, но вместо этого нелепо взмахнул руками и шлёпнулся задницей на пол.

— Эд! — Сайман бросился меня поднимать и заботливо, словно своё любимое чадо, перетащил на диван. — У тебя же течка не кончилась, зачем ты пришёл?

— Дома казалось, что всё нормально. Видимо развезло в дороге, — я откинулся на спинку, стараясь унять лёгкое головокружение и сонливость. Запах Саймана действовал противоестественно – запуская гормональную встряску по второму кругу, и мне снова хотелось поспать и подрочить.

— Я принесу кофе!

Беспокойство Сабовского ничего кроме смеха не вызывало. Но, лишь когда он ушёл, получилось спокойно вздохнуть и, пошлёпав себя по щекам, прийти в норму. Будучи на столе с заломленной рукой, я снова почувствовал себя слабым. Хоть и понимал, что он только запугивает, пытается унизить, но не навредить. Но внутренние страхи брали вверх над разумом, и всё, что мне оставалось, это смеяться над своей слабостью.

В безвыходных ситуациях приходится оказываться не часто, но они выбивают меня из колеи и напоминают о неприятных инцидентах в моей слишком активной жизни.

Чуть больше года назад, работая над одним из сюжетов, я со своей группой был в Израиле, когда там активно шла очередная арабо-израильская война. Обе стороны конфликта пытались убрать из своей жизни омег, но для одних омеги стали олицетворением похоти и разврата, а для других являлись способом размножения, и их начали запирать в медицинских пансионатах. Почти месяц мы собирали материалы и уже были готовы улетать, когда новая вспышка военных действий сделала нас пленниками в аэропорту. Нам запрещали выходить в город и не позволяли сесть в самолёт.

Эта поездку я планировал с точностью до дня, потому что собирался убраться из воинствующей страны до начала течки, в итоге задержка кончилась тем, что меня прихватило прямо в аэропорту. Из-за запахов, своего страха и постоянной угрозы жизни, трудно было оставаться адекватным, хоть и держал себя в руках, состояние было отвратным. Учуяв эструс, вооружённые арабы вытащили меня из общего зала и собирались использовать по назначению. Моя команда пыталась помочь, прикрыть меня, но их отпугнули оружием.

Плохо помню произошедшее, но, кажется, даже не сопротивлялся, пока меня били, оскорбляли и пытались запихнуть в рот члены. Вскоре их инстинкты взяли вверх над желанием уничтожить «зло», и меня стали раздевать. События того дня до сих пор напоминают мне цветное месиво: в какой-то момент появилась группа захвата, и всех несостоявшихся насильников расстреляли. Мне повезло – не задела ни одна пуля – те, кто собирались меня изнасиловать, а потом убить, послужили щитом и сохранили, в результате, жизнь.

В полубредовом состоянии, заваленный окровавленными телами, я наблюдал, как остатки палестинцев расстреляли мою команду и всех других иностранцев, отбиваясь от израильских войск. Когда бойня закончилась, я завернулся в какую-то тряпку и спрятался в подсобку, опасаясь в своём состоянии оказаться в руках любой из сторон. Через несколько дней, прибывшие силы ООН меня вытащили и отправили домой. С тех пор больше не работаю в поле, и у меня нет больше команды…

Сайман вернулся через минуту с отвратительной растворимой жижей. Я же постарался правдоподобно заявить, что всё в порядке, не хотелось заострять внимание на своем состоянии, но он-таки заметил мою бледность и предпринял неловкие попытки извиниться.

— Не мельтеши, и пойдём, покурим.

В здании была курилка, но там обычно толпился народ, и дышать нечем было из-за клубов дыма, поэтому мы предпочли выйти во двор, где, хоть и висели предупредительные знаки о запрете курения, никто не мешал. Я не отказался от крепкого Кента и сел на нагретый солнцем порожек. От никотина развезло ещё сильнее, и, привалившись к стене и закрыв глаза, расслабился, наслаждаясь теплом. Сайман присел рядом и, вытянув ноги, ненавязчиво положил руку мне на колено. Было даже лень её стряхнуть.

— Знаешь, что кофе, чай и табак в большинстве своём собирались вручную женщинами? — он не ждал моего ответа, да и говорить мне не хотелось. Потому я расслабленно кивнул, решив послушать, что Сайман скажет. — После того, как рабочая сила вымерла, многие производители не смогли заменить сотрудников и разорились. Большая часть полей заброшена, и табак в Америке и Индии растёт как сорняк. Никто его не собирает, не ухаживает. Почти все сигареты, что мы покупаем, содержат табак, выращенный на плантациях Германии и цены на него в четыре раза больше, чем десять лет назад...