Предварительное дознание (СИ), стр. 38

Oomph! - Brennende Liebe

Первая течка у меня случилась в девятнадцать.

В девятнадцать меня также выгнали из команды по футболу и повесили клеймо – омега. Учитывая, что омегами стала лишь треть населения, я сразу почувствовал себя отвергнутым и брошенным. Навалившиеся после смерти отца и рождения маленьких кузенов проблемы окончательно сломали во мне некогда прочный стержень. Прежде был уверенным в себе, красивым и нахальным молодым человеком, а стал испуганным и замкнутым омегой, боящимся собственной тени. И, пока не познакомился с Германом Берконом, оставался достаточно жалким подобием самого себя.

Когда правда о вакцине вышла в массы, очень надеялся, что буду Липасмом или Стерилитас, и меня минует эта отвратительная участь. Но прошло семь месяцев, и стало понятно, что ситуация необратима. К тому моменту как начался первый эструс, я уже знал от отца суть ожидаемого и каковы могут быть последствия. И всё равно не был готов.

Примерно за неделю начинало обостряться обоняние, словно помогая сделать выбор, найти идеального партнёра с идеальным запахом. То появлялись, то проходили слабость и головокружение. За сутки организм начинал естественно очищаться, пропадал аппетит, и всё время хотелось спать. Во время течки, если рядом не было партнёра, тоже клонило в сон. Словно в спячку впадал, закутывался в одеяло и не замечал, как пролетали два-три дня. Если рядом оказывался подходящий партнёр, инстинкты брали вверх над разумом и омега был готов на всё. Говорили, что альфа с привлекательной течной особью вообще переставал соображать, но либо я для Саймана плохая пара, либо слухи врут.

Сильное желание секса после течки не отступало ещё пару месяцев. У омеги, в отличие от женщины, в год вырабатывалось всего шесть яйцеклеток, по две за период половой охоты. Зато после эструса они жили около двух месяцев, и могло произойти зачатие. Подростком, мне казалось, что возбуждение преследует меня по пятам. Очевидно, организм настойчиво требовал оплодотворения. Потом я либо привык, либо вышел из переходного возраста. Устроившись в Ди Вельт, совсем перестал обращать внимание на эту безостановочную тягу. Мне не хотелось быть животным, думающем лишь о совокуплении, и удалось научиться держать себя в руках. Многие омеги, с которыми я учился или работал, делились, что продавали свои яйцеклетки на заморозку – это помогало избавиться от вечного недотраха. Я эту болтовню лишь подслушивал со стороны, так ни разу не признавшись, ни им, ни себе, что тоже омега.

В девятнадцать, в первую течку, несмотря на все предупреждения, с перепугу вызвал скорую. Решил, что у меня диарея или что-то в этом роде. Вытекающая густая слизь из жопы дарила незабываемое ощущение моей испорченности. Приехавшие на вызов медики посмеялись и дали мне аспирин.

После своего довольно-таки некрасивого признания Сайману и позорного побега, я два дня провёл в своей комнате, спал по двенадцать часов и расслабленно щёлкал пультом телевизора. Временами звонил Лори, но она всё так же не отвечала, видимо отлично проводя время на Съезде журналистов в обществе Пьера Тиита. Ревности во мне почти не осталось – одна досада, что Лори так легко обо мне забыла. Потому что о ней мысли меня не покидали. Как и о Саймане.

Да... когда не думал о Лори и не мечтал о том, как мы могли бы чудесно погулять или поболтать, то думал о Саймане и дрочил как подросток с твёрдой уверенностью, что мне всё ещё не нравятся мужчины. Сайман стал исключением. Болезненным, нездоровым, навязанным его сильным въедливым запахом и одиноким воспоминанием о проведённой вместе ночи.

Все выходные я был зол на него, зол на себя и переживал из-за Лори. А в понедельник, когда горячка эструса немного поутихла, понял, что не могу больше сидеть дома, надо что-то делать, или мозг взорвётся от разных мыслей, и поехал в участок. Не помню, о чём в тот момент вообще думал – запах мой всё ещё был призывным, и чтобы не испортить бельё мне пришлось воспользоваться прокладкой. Специальной, придуманной для мужчин прокладкой для течки.

У проходной повстречал Бена, и тот сначала дружелюбно улыбнулся, а потом, сжав губы, недовольно выдавил:

— У тебя омега есть?

Нетрудно догадаться, с чего такое решение – от меня за милю несло течкой, а что я сам могу быть омегой, он даже не заподозрил. Не дав мне возможности ответить, этот достаточно щуплый, но мстительный малый скрипнул зубами и хлопнул дверьми, от чего стёкла зазвенели, а дежурный оторвал взгляд от монитора, на котором красовался пасьянс. Выяснять отношения с нервным и злобным техником не было ни малейшего желания. Познания в физиогномике утверждали, что натура у него злопамятная и за неразделённые чувства, Бен мог мне отомстить, а нарваться на неприятности мне не хотелось.

Пришлось выйти из здания, догнать Бена у парковки и с лёту объяснить, что я – омега.

— Не врёшь?

— У меня течка едва закончилась, запах не чувствуешь?

Бен задумчиво прикусил губу и сощурил глаза. Выглядел он при этом как маленькая недовольная гадюка, и я мысленно открестился от какого-либо дальнейшего общения с ним.

— Почему Сайман мне этого не сказал?

— Он и сам не знал. Я не афиширую. Не нравится мне быть омегой. Но и с другими омегами тоже не встречаюсь, — так, расставив все точки над «i», закончил разговор и вернулся в участок. Несмотря на то, что от общения с Беном веяло агрессией, мне полегчало, разом осознал, что смирился со своим статусом и даже с тем, что мне придётся лечь под альфу и родить ему детей. В общем-то, я за тем сюда и пришёл.

Но в кабинете детективов наткнулся на очередной негатив. При моём появлении Сайман недовольно хмыкнул и медленно поднялся из-за стола. Вид его не сулил ничего хорошего, и я предусмотрительно поставил стаканчики с кофе на стол Альберта. Самого Альберта на месте не было, тут же воображение своевременно обрисовало мне угрозу, исходящую от разъярённого Саймана, и поджилки затряслись от страха.

— Привет, — надеялся сказать это как можно дружелюбнее, но вышло жалобно.

— Хорошо время провёл? — прошипел он, подходя всё ближе. — Развлёкся с тем пьянчугой?

— Я не...

Моя слабая попытка возразить кончилась тем, что Сайман двумя руками толкнул меня в грудь, заставляя упереться в стол и замолчать. Он часто был недоволен, легко заводился, но таким злобным при мне не выглядел никогда. Не будь мы в цивилизованном мире, уверен, он бросился бы сейчас на меня и перегрыз горло.