Четыре лица (СИ), стр. 41

Холли Энн боролась за мою дальнейшую судьбу всеми доступными ей способами. Эта маленькая рыжая пигалица в несуразных строгих костюмах была ответственная за всё то, что со мной должно было происходить в дальнейшем. Поначалу мне просто волей-неволей приходилось ей доверять и прислушиваться к каждому её слову. Но когда я увидел Холли непосредственно в работе, я проникся к ней неподдельным уважением. Она оказалась очень хорошей актрисой. Моё дело она вывернула таким образом, будто я сам стал жертвой собственных душевных терзаний. Да, я был вменяемым, но из-за психопатических особенностей восприятия все те страсти, которые я переживал, мучили меня и не давали покоя, подвигнув на совершение преступлений. В глазах суда и присяжных я должен был выглядеть как классический покаянный грешник. И последним штрихом в этом образе надлежало быть признанию вины. Делать этого мне не хотелось очень сильно. Просто потому что я не считал себя виноватым и не переживал за содеянное. Но беспокойство за собственную шкуру всё же вынудило меня разыграть в суде раскаяние. Увы, но ни на одно из проходивших в Ла-Кроссе заседаний Рори не пришёл, хотя я очень рассчитывал хотя бы ещё раз увидеть его вновь.

За всё, что я вытворял на территории Висконсина, мне дали тридцать восемь лет. По словам Галагер, это была безупречная и красивая победа. Я и сам это понимал — приговор был действительно очень мягким. Но радоваться было рано. Ведь фактически сразу же после этого меня экстрадировали в Иллинойс. И вот тут-то я ощутил Фемидов меч в непосредственной близости от своего лица. Да, альбомы пропали, но Рори всё-таки их содержимое видел. Пусть и один раз, но этого оказалось вполне достаточно, чтобы он предоставил соответствующие сведения, и копы смогли очень прочно связать серию убийств в Чикаго со мной. Однако мне были выдвинуты обвинения только в трёх убийствах первой степени, сексуальном насилии и покушении на убийство. Слов Рори оказалось недостаточно, чтобы Юстаса и Джо привязали ко мне. Дело первого навсегда так и осталось нераскрытым, а второй, как и прежде, продолжал мёртвым грузом висеть на совести своего сутенёра. Мой послужной список слегка подсократился, но ситуацию это улучшило едва ли. Прокурор был намерен расквитаться со мной очень жёстко и в своих целях использовал довольно нестандартные средства. На одном из заседаний он продемонстрировал присяжным фотографии шеи Рори в сравнении со снимками трупов, которым я оставлял аналогичные родинки. Полицейские кадры были хоть и не изящны, но очень хороши. Шеи убитых мною парней на предоставленных фото были сняты крупным планом, с сильной подсветкой, так что не только родинки, но и странгуляционные борозды [1] от моего ремня просматривались отчётливо. Одна слишком чувствительная особа, сидевшая среди присяжных, тогда натурально грохнулась в обморок от увиденного. Это был сущий цирк. Меня едва не разобрало от смеха, но Холли вовремя успела пнуть меня под столом ногой.

В Иллинойсе Галагер велела мне придерживаться в точности той же парадигмы, что и ранее. Я признал себя виновным по всем пунктам, сотрудничал со следствием и вообще старался создать впечатление человека, который сожалеет о содеянном. Играть свою роль у меня получалось хорошо, и находились люди, которые, несмотря ни на что, верили мне и по-своему сочувствовали. Ощущение чужой жалости к своей персоне мне претило и не нравилось, но я терпел, потому что знал: это ключ к спасению своей задницы от электрического стула.

Так оно в итоге и случилось. К смертной казни меня не приговорили, вместо этого присудив пятьдесят девять лет заключения в тюрьме без возможности условно-досрочного освобождения. Это был так называемый «фактический пожизненный срок» [2]. Отбывать своё наказание меня отправили в Чикагскую Федеральную тюрьму. Произошло это поздней осенью 1977 года.

Холли Энн, как только мы с ней закончили совместную работу, резко исчезла из моей жизни. Мы помогли друг другу насколько это было возможно, и каждый продолжил идти дальше своим путём. Она смогла преуспеть в адвокатской карьере, как то и планировала. В газете мне регулярно стало встречаться объявление её частной фирмы, а также статьи с крупными судебными делами, в которых неизменно фигурировало её имя.

В самом начале моего заключения ко мне часто наведывались газетчики и журналисты. Моя история продолжала резонировать как камертон, по которому ударили со всей силы. На любые интервью я соглашался исключительно за деньги. Пусть я и находился теперь за колючей проволокой, но делать свои условия чуточку лучше мне всё же хотелось. За подкупы персонала я получал еду получше, обзавёлся портативным радио и иногда, когда серые стены камеры начинали давить на меня слишком сильно, исхитрялся раздобыть себе наркотиков.

Но постепенно ажиотаж и интерес к моей личности сошёл на нет. Мало-помалу жизнь начала превращаться в угрюмое существование. Если чувство голода у меня полностью пропало ещё в первые месяцы заключения, то остальные ощущения я терял очень постепенно, в конце концов превратившись в пустую однотонную оболочку. Наподобие той, какой по моей прихоти когда-то стал Рори. Кстати, о нём. Долгое время мне ничего не было известно о его судьбе. Я вообще старался лишний раз о нём не думать и не бередить воспоминания о своих самых ярких и счастливых днях.

О том, что Рори не выдержал пережитого и наложил на себя руки ещё в феврале ‘78, я узнал лишь спустя пять с лишним лет. Особенно во всём этом меня позабавило то, какой именно он выбрал способ. Рори повесился. Можно сказать, он довёл до конца то, на что у меня так и не хватило духу.

Всё это мне поведала молоденькая журналистка, которая стала моим первым посетителем за долгий промежуток времени. Дайан — так её звали, — была белобрысой коротышкой в штопанных джинсах и вязаном свитере. Изначально я хотел выдвинуть ей своё стандартное требование, ведь деньги были мне очень нужны. Но, глядя на девушку, я понял, что брать с неё ровным счётом нечего.

Мы долго говорили, обсуждая произошедшие когда-то давно события. Она ничуть не была удивлена тому, что я не знал о смерти Рори. Его родители, как оказалось, тщательнейшим образом скрывали этот факт от прессы, не желая выносить на людской суд то, что раскололо их семью на части. Горя они и без того успели нахлебаться. Дайан также поведала, что давно уже горела моей историей, но раскопать информацию о Рори смогла абсолютно случайным образом не более года назад. Правда, как именно, она так и не уточнила.

Девушка предложила мне совместно писать книгу, мою автобиографию, и я обещал подумать. Дайан была вторая Холли Энн. Несуразная, но очень целеустремлённая и умная особа, предлагающая мне попеременно паразитировать друг на друге.

Мы распрощались и меня увели обратно в камеру. В тот вечер я лежал на своей койке и тихо слушал музыку по маленькому, периодически барахлящему радио. Самодовольно улыбаясь, я думал только об одном:

«Готов поспорить на любые деньги, что Рори повесился на ремне от собственных брюк».

Комментарий к Эпилог

[1] Странгуляционная борозда — отметина, которая остаётся на шее трупа от удавки.

[2] Фактический пожизненный срок — понятие в уголовном праве США, когда преступника приговаривают к более чем 50-ти годам заключения.