Ка в квадрате (СИ), стр. 16

— Я совсем про вашу книжку забыл, вот хотел вернуть, — он протянул многострадальные «Лекции», впервые посмотрел учителю в лицо и растерял все гладкие, продуманные фразы.

Он видел разного Кая Юльевича: официального, серьёзного, дурашливого, понимающего, сердитого. В очках и без очков, в костюме и в нелепом пуховике. Но только не такого: с «вороньим гнездом» на голове, в мешковатой застиранной одежде, с тёмными кругами вокруг воспалённых глаз, с грустно опущенными уголками бескровных губ.

«Как же так, он ведь совершенно обычный в школе! Совсем как всегда!» Вот только математические примерчики больше не импровизирует.

— Книжка? Ах, Фейнман! — учитель аккуратно забрал у Кости свою собственность. Положил на телефонный столик. — Спасибо, что занёс.

— Да не за что, — в общем-то, всё. Можно с чистой совестью прощаться и идти домой. — Кай Юльевич, я ещё хотел сказать… Я больше на вас не сержусь.

Математик даже не побледнел, а посерел, слегка качнулся и рефлекторно опёрся рукой о стену.

— Кай Юльевич! — кинулся к нему напуганный Велесов.

— Нормально, нормально, — тот вскинул вторую руку в защитном жесте, и Костя остановился, будто налетев на невидимую преграду. — Сам понимаешь, возраст. Печень не та, сердце пошаливает, галлюцинации вот ещё.

— Какие галлюцинации?

— Слуховые. И, возможно, зрительные.

— Это я галлюцинация?! Ну спасибочки! А книга ваша тоже глюк?

— Книга? Хм, — Кай Юльевич кое-как выпрямился и снова взял томик в руки. Полистал. — Нет, книга настоящая.

— Отлично. Продолжите логическую цепочку сами?

— Велесов, — с почти прежней, ласково-угрожающей интонацией протянул учитель, — и давно ты старшим хамить начал?

— С кем поведёшься, — буркнул Костя. Он и сам чувствовал, что его слегка занесло на повороте.

— Итак, ты действительно здесь и действительно сказал, что больше не сердишься?

— Да.

— Потрясающе.

Помолчали, разглядывая друг друга.

— Вам чаю сделать? — наконец спросил Велесов, которому чем дальше, тем меньше нравился внешний вид математика.

— Сделай.

— А вы вообще ужинали сегодня?

— Хороший вопрос, — Кай Юльевич задумчиво потёр переносицу, — вроде бы нет. Точно, я вчера ужинал, а сегодня нашлись дела поважнее.

— Это из-за них вы не сразу открыли?

— В смысле, не сразу?

— Я три раза в дверь звонил.

— Серьёзно? М-да, давненько меня так из реальности не выдёргивало. Впрочем, не суть важно. Я, кажется, что-то слышал насчёт чая?

— Слышали, слышали, — Костя почти снял пуховик, как вдруг сообразил: — Ох, я же обещал маме, что быстро!

— Раз обещал, то иди, — Кай Юльевич говорил рассудительно-ровно, но тени у него на лице вдруг сделались глубже.

— Я завтра в гости приду, хорошо? — сострадание толкало Костю на какие-то совсем уж дурацкие обещания.

— Хорошо, — математик немного посветлел.

— Как сегодня?

— Как захочешь.

— Вы только из реальности больше не выпадайте, ладно?

— Постараюсь.

— И поужинайте.

— Подумаю над этим.

— Подумайте. До свидания? — Костя взялся за ручку двери.

— До свидания.

«Вот на что я подписался? — мысли скакали безумными белками, пока Велесов не столько шёл, сколько бежал домой. — Но его нельзя было так оставлять. Это же ужас, что такое: без ужина, звонка не слышит, под глазами — круги, как у панды!»

«Ты его и вправду простил?»

«Похоже».

«Из жалости?»

«Не знаю! И вообще отстань, я уже пришёл почти».

Голос замолчал.

«Из жалости? — вопрос вспомнился, когда Костя поудобнее устраивался в постели под пуховым одеялом. — Ну, и поэтому тоже. Хотя, наверное, всё равно ненормально прощать такие вещи». Память послушно подкинула не картинку даже, а ощущение: тёплое прикосновение к губам. Такое… застенчивое, что ли.

Конечно, они с Анечкой целовались. Это было безумно приятно, волнующе и каждый раз — как событие. «Интересно, а он многих целовал?» — Костя моментально отловил нелепую мысль за хвост, раскрутил в воздухе и постарался выкинуть подальше из головы. Глупости, вовсе ему не интересно! Только отчего так помнятся эти ресницы: длинные, густые, как у девчонки, с загнутыми вверх концами? Костя сердито перевернулся на другой бок. Чушь какая! Сегодня, например, он никаких ресниц не заметил.

Зато заметил чернильное пятно на правой руке. Между большим и указательным. И пальцы — худые, нервные, с чётко выраженными суставами.

«Пропади оно пропадом, никуда я завтра не пойду!»

***

Конечно, он не придёт. За ночь сиюминутные порывы улягутся, и Велесов поймёт, что умудрился брякнуть огромную глупость. В том числе и про прощение.

«Чудес не бывает», — строго сказал себе Кай, наводя тесто. Что ж, как выяснилось, ему самому тоже надо иногда ужинать, а в холодильнике как раз пропадает банка красной икры.

Звонок раздался, когда стопка готовых блинов почти достигла своего обычного размера. Сердце безумной птицей забилось о рёбра, и Кай с полминуты простоял крепко вцепившись в столешницу. Наконец, собравшись с силами, он на негнущихся ногах пошёл открывать дверь.

— Здрасьте! Вы опять из реальности выпадали?

— Самую малость. А у тебя, Велесов, нюх на еду. Иди руки мой — чайник уже заждался.

***

— Блины! — радостно констатировал Костя.

— Блины с икрой, — поправил его Кай Юльевич. — Будем пить чай, как те цари.

— Ого! — на языке крутился вопрос об источнике такого богатства у обычного школьного учителя, но спросить было бы страшной наглостью.

— Это гуманитарная помощь нищему бюджетнику, и её надо сегодня съесть, чтобы не пропала.

— А если она уже?

— Значит, будем лежать в больничке на соседних койках.

— Добрый вы, — буркнул Костя, по-хозяйски доставая из шкафчика заварник и чашки. Потянулся за чайником на плите и слегка задел математика плечом. Случайность, но Кай Юльевич шарахнулся в сторону так, что едва не упустил на пол последний блин.

— У меня всё готово, — учитель сделал вид, будто ничего не случилось.

— Ещё минуты три. — «Что это было сейчас?»

— В любом случае, предлагаю приступать.

— Поддерживаю!

Костя ни разу в жизни не ел красную икру так, чтобы щедро накладывать её на тоненький блинчик и запивать свежим чаем.

— Велесов, тебя дома кормят вообще?

— Кормят. Просто очень вкусно! — Костя свернул конвертиком очередной блин. — А вы почему почти не едите?

— Всё жду, не начнёшь ли ты биться в судорогах.

— Не дождётесь!

Жалко, Кай Юльевич сегодня не захотел очки снимать. Без них понятнее, что он на самом деле хочет сказать. Но вообще вид учителя внушал оптимизм: вчерашнее не пойми что сменили обычные брюки и выглаженная рубашка, с лица ушли тени, и даже пальцы спокойно обнимают белый фарфор чашки.

— Кай Юльевич, а алгебра сегодня будет?

— Если захочешь.

Костя прикусил губу. Плохой, неправильный ответ.

— А если не захочу?

— Велесов, у меня нет права тебя заставлять, — математик сосредоточенно изучал блики в чае. — И потом, я дал слово.

— Вы про «больше необходимого»? — Косте отчего-то стало тоскливо.

— Константин, пойми меня правильно. — Проклятые очки, проклятая чашка! Ему надо видеть эти глаза! — Я дважды прошёлся по самому краешку пропасти. Мне чертовски не хотелось бы повторять маршрут в третий раз.

— Вам в самом деле так важно?.. — «так важен я?»

— Да. Но тебя это ни к чему не обязывает.

«Не обязывает», — эхом отразилось в ушах.

— Послушайте, ну не надо так! — взмолился Велесов. — Кай Юльевич, посмотрите на меня! Пожалуйста, посмотрите на меня без очков!

Математик медленно поставил чашку на стол. Повернулся, снял и аккуратно сложил очки. Поднял глаза, и Костя задохнулся: такая тоска, такая мука стояли в них.