Ка в квадрате (СИ), стр. 13

После шестого урока Костя, как все нормальные школьники, заспешил домой, но, пробегая по полутёмному коридору мимо двадцать второго кабинета, заметил под дверью узкую полоску света. Остановился, борясь с искушением: про «валентинку» в журнале всё ясно, однако Кай Юльевич пришёл на алгебру уже далеко не в радужном расположении духа. «Загляну. Может, там вообще урок идёт».

Но нет, на сегодня занятия закончились. Внутри горела всего пара ламп непосредственно над учительским столом, за которым сидел математик. «Наши контрольные проверяет, что ли?» — любопытство пересилило осторожность, и Костя вошёл.

— Можно?

— Ты уже внутри, Велесов. Зачем спрашиваешь?

«Вроде бы успокоился», — за месяцы допзанятий Костя почти безошибочно научился разбирать интонации учителя.

— Вы наши листочки проверяете?

— Ваши. Позор на мои седины, а не контрольная.

— Почему?

— Потому что я так и не научил вас нормально сворачивать тригонометрию, — Кай Юльевич брезгливо отодвинул последний из проверенных листиков, на котором красовалась жирная двойка.

— Так это не вы нас тригонометрии учили, а Наталь Николавна.

— То есть это не я два месяца потратил на повторение материала?

Велесов вздохнул и сел за парту перед учительским столом.

— Не расстраивайтесь. Вы на самом деле много для нас сделали. В сентябре даже Марьяна не смогла бы упростить такую дробь.

— Не подлизывайся, — проворчал Кай Юльевич.

В ответ Костя только заулыбался: всё, совсем успокоился.

— Скажите, там же был подвох? В последнем интеграле?

— Конечно. Это неберущийся интеграл.

— Неберущийся? — Ничего себе подлянка!

— Не делай такое лицо. Я не собираюсь ставить в журнал двойки, пускай и следовало бы. Тройки — по желанию, а тем, кто дробь свернул, но интегрирование не сделал, так уж и быть, будут четвёрки.

— И мне, получается? — Костя широко распахнул глаза.

— И тебе, Велесов.

— Круто! — первая четвёрка по алгебре за… забыл сколько месяцев, если не лет.

— Да уж, ты неплохо справился, — довольная улыбка так и норовила прорваться сквозь показное безразличие математика.

Счастливый Костя не смог усидеть на месте и, сделав круг почёта по кабинету, вдруг застыл возле дальнего окна. Пристально вгляделся в освещённый фонарями школьный двор: ох ты ж блин!

— Кай Юльевич, вы мне друг? — напряжённо спросил он.

— Я тебе учитель, Велесов. Что случилось? — математик подошёл к побледневшему ученику. Выглянул на улицу: ничего особенного, двор как двор. Детвора по домам почти разошлась, только у крыльца толпится человек пять. Девочек. Старшеклассниц.

— Сегодня же день влюблённых, — трагически прошептал Костя.

Кай Юльевич вопросительно приподнял бровь: — Твой фанклуб?

— Ну хоть вы не издевайтесь!

— Хорошо, хорошо, что ж ты так нервничать сразу начинаешь?

— Их же пятеро! На меня одного!

— Велесов, это намёк, что тебя нужно проводить?

Костя отчаянно закивал: — Хотя бы просто проведите меня мимо! Пожалуйста, что вам стоит?!

На этой патетической ноте учитель не выдержал и совершенно непедагогично заржал.

— Что смешного?!

— Ох, Велесов, прости, это я не над тобой, — Кай Юльевич снял очки и с понимающей теплотой посмотрел на Костю. — Знаешь, отчего я на вас сорвался?

— Отчего?

Вместо ответа математик подошёл к столу и открыл «дипломат». Внутри, поверх тетрадей и учебников лежал добрый десяток разномастных «валентинок».

***

Это был идеальный зимний вечер. Лёгкий морозец, пушистый белый снег, золотой свет уличных фонарей.

— Девчонки вас, наверное, ненавидят теперь.

— Сколько угодно. У меня иммунитет, — Каю никак не удавалось вернуть контроль над лицевыми мышцами, которые всё норовили изобразить глупую счастливую улыбку. Ладно, будем считать, что здесь темно, и Велесов ничего не заметит. «Пропал я, совсем пропал. По самую маковку».

Они неторопливо шли по безлюдному заснеженному скверу. Деревья склоняли над дорожкой отяжелевшие от снега ветви, и казалось, будто двое припозднившихся путников неведомым образом оказались внутри старой новогодней открытки.

— А я второй том дочитал.

— Хорошо, завтра получишь третий.

— И ещё я подумал: расписание-то у нас в новом полугодии сдвинулось. А у меня все вечера свободны… теперь. Может, я буду приходить не только по вторникам и пятницам?

— Может и будешь. Среда?

— Давайте, но только, чур, перед этим много не задавать!

— Велесов, кому тут нужна твоя четвёрка на экзамене?

— Мне. Но и вам тоже!

— М-да. Вот уж действительно: с кем поведёшься…

Широкая и длинная полоса раскатанного льда полыньёй темнела в утоптанном снегу дорожки. Костя разбежался и лихо проехал по ней от начала до конца.

— Хорошо скользит! Попробуете?

Кай демонстративно закатил глаза: — Велесов, мне двадцать четыре года. У меня диплом с отличием и диссертация, пусть даже незаконченная. Я учитель, в конце концов.

Судя по Костиной улыбке, становящейся всё шире с каждым пунктом перечисления, выспренняя речь его обмануть не могла. Кай снял очки.

— Ты ничего не видел, — строго предупредил он Велесова, ставя «дипломат» у края протоптанной дорожки. Костя тут же закивал: обижаете, Кай Юльевич! Нем, как могила!

Сильно разбегаться Кай не стал, просто перед самым началом льда как следует оттолкнулся и уверенно проскользил до конца.

— Неплохо, — пожалуй, стоит попробовать повторить старый трюк. Он снова отошёл к стартовой точке. Подумал, всё-таки взял разбег побольше и проехался во второй раз, сделав на середине ледяной скользанки элегантный поворот вокруг своей оси.

— Вау! — выдохнул Костя. Кай зарделся от удовольствия и снова порадовался тому, что зимой в восемь вечера — полноценная ночь.

— Я тоже попробую! — решительности Велесову было не занимать.

— Только с маленьких скоростей начинай! — поздно. Хорошенько разбежавшись, Костя стремительно заскользил по льду. Он сумел повернуться на сто восемьдесят градусов, но тут дорожка неожиданно закончилась, неудачливый фигурист запнулся и с размаху грохнулся на спину.

— Живой, не поломался? — встревоженно бросился к нему Кай.

— Вроде нет, — Велесов неуклюже приподнялся на локте и тут же болезненно сморщился. — Ой, голова-а-а!

— Так, не дёргайся, — Кай стянул с него шапку и быстро ощупал пострадавший затылок. — Шишка будет, но можно попробовать снег приложить. Тебе помочь?

— Не, я сам, — Костя с трудом встал на четвереньки, потом на одно колено, а потом снова поехал на льду, умудрившись сделать подсечку стоявшему рядом Каю.

— Блин! — теперь на скользанке барахтались уже двое. — Так, а ну не мельтеши!

— Ага.

Они замерли, переводя дыхание. Затем Кай перекатился с ледяной поверхности на снежную и совсем неизящно принял вертикальное положение. Протянул руку: — Всё, хватит самодеятельности.

Велесов покорно ухватился за предложенную ладонь, и Кай коротким рывком помог ему встать на ноги.

— Со льда сойди! — Костя шагнул на снег, разом оказавшись чересчур близко. Каю бы отступить назад, разжать пальцы, до сих пор крепко сжимающие чужую горячую ладонь, но вместо этого он вскинул голову, ловя взгляд ученика: — Велесов, запомни как таблицу умножения!.. — и забыл, о чём хотел сказать.

Слишком близко, никакого личного пространства, но кому оно вообще нужно? Точно не Каю, который падает, падает, падает в пропасть распахнутых глаз, обрамлённых жёсткой щёточкой прямых, как стрелы, ресниц. Глаз цвета чайных бликов — сейчас темно, и этого не видно, но проклятая память бережно хранит все их оттенки.

Для того, чтобы сохранить в неприкосновенности годами выстраиваемые бастионы самоконтроля, не хватило всего пары сантиметров. Кай привстал на цыпочки и с застенчивой деликатностью коснулся губами приоткрытых в изумлённом выдохе губ Кости. Мгновение — не дольше взмаха крыльев бабочки — и он отступил. Сердце гулко отсчитывало секунды: тук, тук, тук — Костя отмер. Яростным движением вырвал руку из ослабевшего захвата Кая, шарахнулся назад. «Ударит?» Нет, не ударил. Просто рассёк надвое взглядом, полным лютой, чистейшей ненависти, резко развернулся и изо всех сил побежал прочь.