Вечное сияние чистого зла (СИ), стр. 41

Через несколько недель подготовки Моргот охотно его отпустил. Эльф уехал, Морготу оставалось следить зорким внутренним взором за его путями: то за охотой, едва доехали до Нан Эльмот, то за долгим объездом всех сторожевых постов, то за долгими советами между ним и несколькими зодчими, тоже эльфами. Он избегал призывать его днём и вообще старался не обнаружить привязанности, но зачастую страсть его выплескивалась наружу, и тогда Келегорм где-то среди равнины в своем походном шатре пробуждался от низкого, глухого зова, похожего на раскаты отдаленной грозы.

— Ты гневаешься на меня, повелитель?

Келегорм всматривался в привидевшийся лик, пытался уловить его настроение, но лик вала сам был подобен потемневшей туче, которая несёт опасность, не имея к тому ни намерения, ни желаний.

— Нет, — отвечал Моргот.

— Ты беспокоишься?

Моргот кивнул. Нолдо мог лишиться головы в любой случайной стычке со дикарями. Само собой, после этого на них пал бы весь гнев Моргота и долго бы весь их народ преследовала их месть, но он бы лишился его присутствия — а оно одно было ему дорого. Однако он не стремился его запирать, верный данному однажды обещанию. То, что начиналось с крушения, стало для него обретением. Видение пропало, оставив Келегорму напоминание о том, ради чего он отправился в этот путь. Моргот попытался сгладить его образ, но возвращался к нему, поскольку никто не был для него желаннее.

— Повелитель, ты тоскуешь?

Низкий глухой голос, не лишенный учтивости, пророкотал над ухом, и Моргот, взиравший на пики гор вокруг своей цитадели с одной из самых высоких ее вершин, обернулся. Рядом за серой скалой, мало от нее отличимый цветом, притаился крупный дракон. Он не мог поручиться за то, как долго творение его рук наблюдало за ним. Огромный змей проворно для его величины подобрался ближе и склонил голову. Когти, которыми он цеплялся за выступы на камнях, были длиной с кривой орочий меч. Он потянулся к руке, что когда-то кормила его кусками сырого мяса, а после лёг перед хозяином и следил, не отрываясь, умным взглядом.

— Если ты желаешь, я мог бы принести его назад.

— Полагаю, он не захочет отрываться, если занят основанием новой крепости.

— Что ж, он станет моей добычей, и я поймаю его. Это будет легче, чем поймать дикого быка на равнинах.

— Не стоит. Явлюсь к нему сам.

— Я могу отнести тебя.

Но Моргот отказался и тут.

— Хочу явиться втайне и притворюсь безвестным путником, чтобы проверить его.

— Кажется, ты поступал так с ним и ранее? — заметил дракон меланхолично.

Моргот посмотрел на него в ответ несколько недовольно.

Келегорм сидел подле костра. По своему обыкновению он сказал небольшому отряду верных, что хочет отправиться на охоту, сам же втайне, пустив лошадь побыстрее, оторвался и уехал далеко вперед, на вторые сутки достигнув южных краев леса. Дорога тут шла по опушкам, но чуть отдалишься вглубь — дичи и впрямь становилось много; ему же казалось, что кроме косуль и кабанов водится в этих местах и двуногое зверье. Больше того, он смутно подозревал, что сотник из отряда при оставленной им позади в сутках трех езды может брать с разбойников отступные за право грабить торговцев с юга, и хотел это проверить. Место, где те устраивались на ночь, он отыскал легко и подступать не стал — ограничился наблюдением издалека, сам ушел ещё глубже в преддверии ночи, чтобы себя не выдать. Раньше заснуть с наступлением тьмы удавалось ему легко — тем более должно было получиться этой ночью, когда он был утомлён долгой дорогой и дневными тревогами. Но теперь сон отчего-то не шёл, хотя лес оставался в меру тих: негромко перекликались ночные птицы, шумел в вершинах слабый ветерок и луна кое-где в просветах бросала на землю свои светлые блики. Неясное предчувствие не давало отрешиться ото всего. Как никогда захотелось разжечь костер и успокоить себя чем-нибудь, хоть едой, хоть бутылкой вина — однако сегодня в седельной сумке было пусто. Оставалось немного чистой воды, которую стоило поберечь, и всё. И огонь разводить не следовало. Нолдо поднялся, раз уж не спалось, посидел немного, обнаружил, что вглядываться во мрак ещё тяжелее и неприятней, и решил-таки лечь, укрывшись плащом с головой. А очнулся от того, что услышал, как некто опустился на траву рядом с ним. Секундное ожидание, быстрый рывок вперед — и он был распластан под ним по земле; в горло ему упирался кончик охотничьего ножа. Но ни просьб о пощаде, ни попыток сопротивляться Келегорм не почувствовал. Незнакомец закашлялся — кажется, от смеха.

— Потише, потише. Опусти оружие, сын Феанаро.

— Кто ты?

Сквозь тьму Моргот отлично видел, как недоуменно тот нахмурился. И сам постарался казаться строже.

— Предположим, ты умеешь прыгать с места, как гепард, но что я вижу? Ты уехал далеко от свиты, даже не взяв с собой малого числа лучников для охраны? Нет, это я вправе гневаться. Молчи, не сопротивляйся.

Послышалось поражённое: “Простите, владыка!” — и хватка ослабла. Позиция его изменилась: едва Келегорм отпустил запястья, Моргот подмял его под себя и сейчас всей тяжестью лежал на нем, наблюдая слабые попытки вырваться.

— Сие немыслимо для одного из моих вассалов. Впредь я сотни раз подумаю, прежде чем отпущу тебя одного, и, скорее всего, откажу, — продолжил он, наблюдая, как эльф возмущенно протестует. Чувствовалось сбитое его дыхание: грудь вздымалась, и тепло тела прорывалось сквозь легкую походную кольчугу. Ради собственного удовольствия Моргот придавил его к земле ещё сильнее — ему нравились попытки крепкого сильного тела освободиться из-под гнета, и он с немалым удовольствием ощущал, как тела их соприкасаются.

Келегорм попробовал объяснить, в чем дело. Но вместо обычного милостивого прощения увидел, как тёмный вала гневается сильнее прежнего:

— И ладно бы, если б ты потерял разум из-за желания охотиться. А ты вновь сунулся туда, где меньше всего нужно было твое вмешательство. О твоих подозрениях стоило рассказать мне: послать гонца с письмом или воззвать. Ты же знаешь о том, что я готов внимать тебе в любое время дня и ночи. Но нет, ты предпочел подвергать себя риску. Разве твой отец не объяснял тебе, как важна в военном деле дисциплина? Мне казалось, он стремился воспитать из тебя военачальника.

Он приотпустил эльфа, позволив выбраться, но не отпускал, а всё ещё нависал над ним.

— Мне было позволено более, чем Майтимо и Макалаурэ.

— Стало быть, особых надежд в отношении тебя он не питал? — с иронией заметил Мелькор. Но он не хотел продолжать ссору, а разве что чуть припугнуть, потому умолк, уделив время более приятному действу, и приник к шее эльфа, ощущая знакомую бьющуюся жилку и знакомое тепло.

— Если ты тосковал по мне, владыка, я бы мог явиться сам, — проворчал он. Мелькор его не слушал, зато вполне бесцеремонно лапал, просовывая руки под кольчугу, теперь уже заставляя снять и её, и длинную рубаху.

Келегорм молча и завороженно наблюдал за его действиями. В них оставалось нечто от прежнего страха перед тем, что темный вала может сделать дурное, страха перед болью, но теперь он не только охотно терпел её, а даже и ждал. Легким жжением напоминал о себе глубокий поцелуй, горячим и влажным оставалось место первого укуса; сейчас он наблюдал, как темный вала прикусывает его соски. Действо было необычным, зато нолдо ощутил, как оно начинает возбуждать его. Когда рука сильная рука опустилась на его причинное место, начиная поглаживать его через ткань, он уже сам готов был тереться об неё и под конец не знал, как попросить обхватить его посильнее.

— Я могу позволить тебе быть сверху, — и Мелькор лег рядом, давая устроиться на себе.

— Пожалуй, это достаточная расплата за то, что ты едва не придушил меня, повелитель.

Мелькор хитрил и тут: ему просто нравилось смотреть на нолдо снизу вверх. Он положил ладони на его гибкую талию, но скоро опустил ниже, проходясь и по мягкому месту, и по складочкам вокруг ануса, нажимая на его вход.