Мэвр (СИ), стр. 76
«Думал, у меня будет хотя бы шанс», — думает Хэш, и тут же, с ужасом, слышит голос в голове.
«У тебя никогда его не было, Акхи».
Воспоминания гигант защищает самыми неприступными стенами, которые только способен выстроить. Будь у него больше времени, пройди он обучение — расклад был бы иным. Но теперь память Хэша словно раскрытая книга для Хэйрива, и он вгрызается в неё, бесцеремонно перебирая целые годы жизни сына. Охотник старается не думать о Юдей.
«Какая мерзость — звучит голос Хэйрива. — Ты спутался с этой тварью, созданной из лимфы бадоя…»
«Не смей…
«Не тебе мне указывать!»
Хэш прячется за пустотой, но король не ведётся на уловку. Он добирается до сокровенного и оставлять следы повсюду.
Вот тот момент, когда Хэш начал говорить, копировать человеческий язык, интуитивно понимая, что речь — способ общения. Что-то внутри сопротивлялось и глотка отказывалась воспроизводить звуки. Он произнёс своё первое слово только когда появилась Хак. Тепло и забота, с которой она отнеслась к не похожему на неё существу, пробудили в сердце мальчика страстное желание однажды сказать её имя вслух.
«Мерзость…» — повторяет Хэйрив, отравляя багровым взглядом детские годы и юность сына. Король пытается вычислить предателя, того, кто умудрился запудрить мозги его только что вернувшегося отпрыска, того, кто прервал Кадемию Флазэт и выставил его, великого Хэйрива — слабаком. Дело не в жертвах, а в том, что там, среди толпы, отдай он приказ и утопи мятежников в крови, появились бы новые.
Страх — школа будущих героев, его одного недостаточно, чтобы подчинить целый народ. Нужно величие, настоящая, а не обеспеченная чужими штыками сила, которая будет проникать в сердца и вить там гнёзда.
Поняв, насколько близко подобрался к разгадке отец, Хэш бросает на него всё, что ещё осталось. Он в мельчайших подробностях переживает каждый день из своего детства, всё, что только может вспомнить, оживляя даже запахи, стараясь утомить Хэйрива, но тот пожирает чужую жизнь с истинным наслаждением. Сам того не ведая, король раскрывается, и сквозь крошечную брешь в неприступной ментальной стене отца, Хэш видит, что истинная цель Хэйрива — не отомстить за украденного сына, но захватить и подчинить новый мир. Плевать на то, что своим правлением он почти уничтожил прекрасный Тебон Нуо, сосредоточив все живительные потоки в одном единственном месте — себе самом.
«И ему нужно больше», — думает Хэш и в этот же момент ощущает что-то вроде прикосновения яркого луча света. Как корабль, заплутавший во тьме, он правит на него.
«Что это?» — успевает подумать охотник и тут всё заканчивается. Давление уходит. Что-то отвлекает короля, Хэш выныривает в реальный мир. Догадка озаряет его за пару мгновений до того, как он открывает глаза, и в его сердце впивается острый шип горечи.
«Зачем?»
Она рядом, стоит на коленях. Лицо осунулось, но осталось прекрасным, похожим на лики древних хаоламских королев, которые правили маленькими, но гордыми империями Востока на заре человеческой цивилизации.
«Он же обещал», — думает Хэш, но тут же уводит мысль на глубину и целиком обращается в созерцание.
— Зачем ты вернулась? — с хищным любопытством спрашивает Хэйрив. — Возлюбленный купил тебе жизнь, а ты так неблагодарно и глупо распорядилась ею!
Юдей выдерживает тяжёлый взгляд монарха не мигая и не отворачиваясь.
— Я пришла показать, что ты не прав, повелитель Тебон Нуо, — произносит она. В её голосе столько силы, что у Хэша перехватывает дыхание. Он ощущает, как идёт частыми хлёсткими волнами ментальное пространство. Но ведь это не возможно. Юдей не может пользоваться хасса-абаб.
Хэйрив долго молчит.
— В чём же, дитя? — спрашивает он. — В том, что собираюсь уничтожить твой жалкий порочный мир?
— Мой мир — всего лишь пространство. Жертва ты, Хэйрив. Ты слаб и боишься. Прячешься. Не за мечами, как делают монархи моего мира, а за сильным даром, который мог бы послужить на благо всех микнетавов. Вместо этого мы здесь, в чудовищном замке, полном бадоев. Зачем? Потому что мы, люди, спасли твоего сына? Забрали из чащи, вырастили, как умели, научили тому, что знали. Ты так хотел вернуть своего Акхи, что потонул в отчаянии и ненависти. Мы не похожи на нас, но мы не жалки, и не порочны.
Юдей переводит дух и продолжает. Хэш не понимает, почему отец слушает её.
— Страх заменил тебе сердце и душу. Любая жизнь состоит из частей, но в тебе, Хэйрив, осталась лишь одна часть. И разрослась до невообразимых размеров.
Король безмолвствует. Он даже не смотрит на женщину. Взгляд повелителя блуждает по стенам, лицам гвардейцев, узору пола. Хэш никак не может определить, задели его слова Юдей или Хэйрив обдумывает, как их казнить. Наконец по лицу короля расплывается улыбка, он встаёт с трона.
— Ты права, — говорит Хэйрив низким скрежещущим голосом, замирая в десятке шагов от Хэша и Юдей. — Я — чудовище. Я поглощён страхом, и только он один руководит мной. Мне плевать на свой народ, и уже давно. Мне плевать даже на собственную жизнь, но то, что я никак не могу отпустить — это видения, которые посылали мне затухающие сознания сотен бадоев, что я направил сквозь мескот, чтобы отыскать сына. О, ваш чудовищный мир, собранный из камня, дерева и ожившего металла. Рано или поздно вы уничтожите себя, просто потому, что не можете остановиться. И когда люди будут гореть заживо, в отчаянной попытке спастись они ухватятся за любую возможность. В том числе — за Тебон Нуо. Раньше люди не могли дышать здесь, но ваши друзья… Очень хитрое приспособление. Уверен, что не пройдёт и десятилетия, как вы сделаете их достаточно удобными, чтобы носить всё время. И тогда наш мир падёт. Не потому что вы принесёте меч. Нет. Вы принесёте себя, свою жадность, свой бесконечный голод…
Юдей вскакивает так быстро, что никто не успевает отреагировать. Тяжёлые наручники, обхватывающие запястья Юдей, врезаются в нижнюю челюсть короля.
Гвардейцы бросаются к монарху, на ходу вынимая саифы из ножен и протягивая к охотнице хануалы, но Хэш тут же накрывает сознание Юдей непроницаемой сферой и бросается под ноги двум ближайшим гвардейцам. Носки ботинок врезаются в виски рухнувших микнетавов и Хэш, заметив ключи, долго возится с кандалами. Наконец-то сбросив путы, охотник поворачивается к Юдей и замирает, поражённый тем, как она двигается.
Словно в каком-то языческом ритуале, она кружит, пригибается, подпрыгивает и изгибается под немыслимыми углами. Сразу пятеро иггенайтулов пытаются достать её клинками. Они колят и рубят, но Юдей ускользает от смертоносных лезвий саифов. Скорость запредельна, и что больше всего пугает и завораживает Хэша, так это глаза охотницы. Они закрыты, а на губах играет хищная улыбка. Юдей закручивается юлой и будто исчезает, а уже через мгновение оказывается рядом с падающим телом.
— Юдей! — кричит Хэш, и охотница оборачивается. Она смотрит на него, но вряд ли видит: карие глаза заволокло белёсым маревом. Юдей моргает и пелена спадает. Разглядев ключ, она подбегает к Хэшу, подставляет кисти.
— Тяжёлые, — жалуется она, когда кандалы с грохотом падают на пол.
— Зачем ты вернулась?
— Потом. Нужно разобраться с ним. Сейчас.
Она подхватывает два саифа и бросается в толпу, закрывающую отступающих иггенайтулов, которые несут неподвижное тело Хэйрива к выходу.
Из дюжины гвардейцев осталось всего пятеро. Трое выстроились стеной и пытаются взломать барьер, защищающий сознание Юдей. Хэш с удивлением понимает, что успешно противостоит обученным микнетавам. Но почему отец так легко вскрыл его?
— Они уходят! — кричит он, хватает окровавленный саиф и бежит гвардейцам наперерез. Юдей уже пляшет вокруг них, разит быстро и без промаха. Один из троицы падает замертво, второй припадает на колено, но продолжает отражать яростный натиск. Хэш сшибается с третьим и чуть не пропускает укол в бок но, в последний момент хлещет хануалом наотмашь и микнетав, пронзительно вскрикнув, теряет сознание.