Мэвр (СИ), стр. 66

Мадану Наки снится детство: он один в своей комнате полной самых разных игрушек, вот только ему не хочется с ними играть. Он залезает на высокий подоконник и смотрит на детей прислуги, которые носятся по саду пользуясь тем, что старшие отлучились на большой летний пикник. Мадан пошёл бы к ним, да знает, что с ним они играть не будут.

Резе снится камера. Нахаг упирается ногами в стену, неосознанно толкает, как будто хочет сдвинуть её или уронить. Мадан слизняком распластался в противоположном углу. Юдей свернулась в комок в третьем. Ибтахин ближе всех к двери. Реза готов, если подвернётся возможность, схватиться с охранником и вырвать у того оружие.

Сквозь сон проникает странный далёкий шум. Что-то похожее на возню или даже потасовку происходит за дверью. Но Реза привык, что в таких случаях люди кричат, потому не обращает на неё внимания. Шорохи стихают, на смену им приходит давящая тишина.

Реза открывает глаза. Он не может понять, то сон или явь. Повернувшись на другой бок, ибтахин пытается заснуть.

Глава 18

Солнце заполняет комнату разом. Оказывается, они не в тюремной камере, скорее в келье монаха-аскета. Свет облекает пространство в одежды вещественности и, проснувшись, Реза первым делом осматривает стены и пол в поисках хоть какого-нибудь ключа к побегу. Ни одной щели, как будто это место не строили, а выбивали в цельном куске породы. Удивительное мастерство, но ибтахину не до восторгов. Он остаётся один на один с тревогой, что точит его изнутри.

«Вот и всё? — думает он. — Последние часы жизни? Здесь?»

Хочется есть и пить. Реза надеется, что низменное избавит его от ужаса перед грядущим. Он бы молился, если бы знал хоть одну молитву.

«Говорят, Элоим милосерден, — размышляет он. — Хотелось бы испытать его милость сейчас».

Забыться. Потерять сознание и очнуться в момент ослепительно-опаляющей агонии, когда нечто чужеродное разорвёт устоявшуюся временем и биологией связь плоти и души. Может быть, мгновение покажется ему долгим, но, в конце концов, шаг за порог будет сделан, и путы мирского спадут.

Ворочается Мадан. Он переворачивается на левый бок, пытается почесать голову, но пальцы врезаются в стекло и раздаётся приглушённое чертыхание.

— Я в этой штуке с ума сойду раньше, чем нас казнят, — ворчит бывший директор. Он выглядит страшно осунувшимся и Реза с лёгкостью представляет себе, как выглядит сам: живой труп, не иначе. Открывает глаза Нахаг. Вместе с ним просыпается Юдей. Пожалуй, она единственная выглядит отдохнувшей. Встретившись с охотницей взглядом, Реза не замечает тревоги, что поселилась в остальных людях.

— Что будем делать? — спрашивает он.

— Ждать, — спокойно отвечает Юдей. — Самим нас отсюда не сбежать.

Ибтахин раздражённо качает головой и поворачивается к двери. Реза не понимает, почему охотница так надеется на помощь. По его мнению Хэш давным-давно забыл о бывших союзниках и переметнулся на сторону врага.

«Он мог бы подать нам знак в зале, — думает ибтахин. — Если бы хотел».

— Кадимия Флазет, — говорит Нахаг, продолжая разговор, из которого выпал Реза.

— Совсем никаких идей, что это может быть? — спрашивает Мадан. Он возвращается к привычным интонациям, так что животный страх, сотрясающий его суть, не так бьёт в глаза.

— Нет, — отвечает фюрестер. — Надеюсь, это что-то вроде культурного ритуала. Экстатическое может на некоторое время затмевать логику…

— У Хэша будет шанс…

— Возможно…

Раздаётся шорох. Сначала Юдей кажется, что его слышит только она, но затем, по напрягшемуся ибтахину, она понимает, что звук идёт прямо из-за двери и доступен обычному человеческому уху. Приглушённый скрежет — смена караула. Финалом становится лязг металла.

Дверь открывается. Микнетавы в лазурном выстроились двумя шеренгами по обе стороны от выхода. Вооружены, но рапиры убраны в строгие кожаные ножны. Ни одного микнетава в чёрном или багряном.

«Было бы неплохо испортить им представление», — думает Юдей и представляет, как выхватывает рапиру и расправляется с парой охранников прежде, чем её подчиняют или убивают. Конечно, в этом случае и Резе, и Нахагу, и Мадану конец — их костюмы вряд ли смогут противостоять холодному оружию.

Что-то тёплое бьёт охотницу прямо в сердце, пережитое вчера накатывает волной. Охотницу ведёт, так что ей приходится опереться на подставленное ибтахином плечо.

— Всё хорошо? — спрашивает он тихо.

— Да. Я… просто…

Реза не ждёт разъяснений. Он просто ведёт Юдей вдоль строя микнетавов в лазурном и дальше, к лестнице. Держит её за руку и чувствует рядом незримое присутствие другого. Он поднимает голову, и его взгляд теряется в тёмной вышине потолков, которых не достигает свет дневного светила.

«Что за ужасный замок?» — думает Реза, пока их ведут крытыми галереями и длинными, извилистыми коридорами, в которых, сквозь вытопленные жаром и вылизанные шершавыми языками проёмы, можно во всех деталях рассмотреть чудовищное сборище тварей, которых мстительная воля короля загнала в огромный зал в основании Маоца. Они тихо похрапывают, скребут во сне когтями и клешнями пол, громко ухают и рыкают. Ноздрей людей, даже сквозь фильтры, достигает такой смрад, что в пору терять сознание.

— Это… его армия? — спрашивает Юдей пустоту, и тут, к её удивлению, один из охранников кивает. Охотница уверена, что это просто игра воображения или галлюцинации.

— Хагвулу никогда не отбиться… — поражённо шепчет Мадан. — Никогда…

Один из микнетавов вскрикивает и толкает бывшего директора в спину. Мадан охает, сбавляет шаг и получает ещё один тычок.

— Прекратите, — вступается за директора Нахаг. Ему тоже отвешивают удар. На этом маленький бунт заканчивается.

Людей ведут к выходу. Но не к тому, через который вчера они вошли под величественные своды, а другому. Коридор резко ухает вниз и обрывается в квадратном вестибюле, где пленников уже встречает большой отряд стражи. Двое в чёрном восседают на кизеримах, в которых смешались черты носорогов и зебр, но они покрыты матовой крупной чешуёй. Людей делят на пары, Юдей чувствует, как её сознание грубо оттесняют в сторону и забирают контроль. Она вновь идёт первой. Краешком глаза видит Нахага и Мадана, а значит за спиной у неё Реза.

«И что с того? — думает она. — Нам всё равно не вырваться».

Микнетав в чёрном перед ней оборачивается и скалит зубы. Похоже, он понимает, о чём она думает.

Ворота плавно открываются и внутренний двор затапливает солнечный свет. Юдей щурится, кожа покрывается мурашками. Она вспоминает о СЛИМе и внезапной потере контроля. Тогда паук захватил её одним махом, она и не заметила. Сейчас же, прислушиваясь к себе, охотнице кажется, что он навсегда покинул её.

Снаружи гуляет лёгкий ветерок. Он игриво забирается под одежду, треплет длинные концы плащей, перебирает невидимыми пальцами высокие заросли лиловой травы. Тропинка виляет меж двух холмов и скрывается за покатым боком правого. Отряд выступает, идут быстро, но не настолько, чтобы пленники спотыкались. Юдей вновь удивляется этому ощущению: она не чувствует ненависти от микнетавов, окружающих её. Только деловитость, с которой поданные выполняют приказ своего короля.

Процессия всё ближе к месту казни, из-за поворота мало-помалу вырастает стена, сложенная из чёрных прямоугольных блоков. К верху она чуть сужается, так что можно разглядеть деревянную надстройку, укрытую разноцветными навесами. Широкая тропа льнёт к стене. Юдей слышит множество голосов и чувствует, как ментальное поле кипит над её головой.

Только пройдя широкую арку входа с поднятой мощной решёткой, люди понимают, что их ведут на арену. Деревянные конструкции оказываются трибунами, на которых уже нет свободных мест.

Отряд идёт в центр, к четырём толстым шестам, побуревшим от крови. Пленников разворачивают лицом на запад и их глазам предстаёт украшенная голубым и пурпурным ложа, в которой восседает король. Его присутствия, как тогда, в тронной зале, не ощущается. Достаточно царственного вида, чтобы повергнуть зрителей в трепет.