Вне эфира (СИ), стр. 3

Я устроился на стуле около выхода из ньюсрума, поглядывая через стеклянную дверь на операторскую. Минуту назад попытался оставить камеру, как и положено — в шкафчике, но комната оказалась заперта. Очевидно, координатор Лея забыла не только позвонить мне, но и выдать ключ-карту.

На двери напротив висела табличка «Редактор»: стало быть, это кабинет Майкла — человека, который решит, быть мне или не быть. Надо же, обычная комната, а не большой стеклянный гроб, дающий возможность редактору следить за тем, как работали подчинённые, а журналистам — исподтишка подглядывать, чем занят редактор. Я бы сошёл с ума, работая в подобной ловушке, но у начальника ведь должны быть нервы покрепче.

И только что из кабинета вышел Ким. Я не сомневался, что это он — с такой же полуулыбкой, как на фотографии, чёрными волосами, уложенными с выверенной небрежностью (без сомнений, при помощи геля); тёмными большими глазами и бледной кожей. На правой руке рядом с часами я заметил браслет из бисера. Может быть, дочурка сплела? Хотя Ким выглядел слишком молодым для дочери, способной плести.

— Эй, народ, слышали, что наш Химик нашёл новую жертву? — спросил Ким, особо ни к кому не обращаясь. Он достал планшет, стоя в центре ньюсрума, и прочитал: — Кейси Спейл, восемнадцати лет, найдена мёртвой. Ранее мисс Спейл обращалась в полицию, утверждая, что получила записку — «чёрную метку». Правоохранительные органы отказались сообщать подробности, но известно, что девушка могла быть, как и предыдущие жертвы, отравлена ядом.

Ким имел бархатный и низкий голос. Будто созданным для пронзительных признаний в любви и угроз. Хотя криминальные новости из его уст тоже звучали неплохо.

— Предвкушаю переполох.

— Ким, ты сама оперативность во плоти. На CNN уже горячая новость.

— Да что ты говоришь! У нас тоже горячая новость, — ответил на выпад блондинки мой репортёр. — Строчка идёт, а Дэнира поехала снимать место преступления.

Что ещё за Дэнира? Ну и имечко!

— Бедная девчонка, сколько ей там было лет?

— Всего восемнадцать. — Ким смахнул с лица воображаемую слезу. — Я же сказал об этом минуту назад. Наверное, твой шок от услышанного как-то повлиял на слуховую систему.

— Мне, как обычно, безумно смешно.

А мне — нет.

Преподаватель в колледже предупреждал о разного рода неудобствах профессии: говорил, что придётся вместе с журналистом ломиться к людям в двери («Вы как вампиры — хотите любой ценой попасть внутрь дома, чтобы попить кровушки»), правдами и неправдами добиваясь у них комментария; лезть в ад («Теракт — вот ваше веселье») и бежать не от опасности, а навстречу ей («Когда ты с журналистом, у тебя нет инстинкта самосохранения»). Но разве всё это можно воспринять серьёзно, снимая сборы урожая или празднование дня Святого Патрика? Зато НьюЙорк был городом другого сорта: неудивительно, что здесь объявился маньяк.

Я узнал о нём, едва переехал, и не смог выбросить из головы, осознавая, что, если преступления продолжатся, однажды на место нового убийства придётся поехать и мне. И что бы там ни думал Крис, желание возвращаться к криминальным хроникам напрочь отсутствовало.

Но журналисты продолжали обсуждать Химика в утренних, обеденных и вечерних выпусках, организовав трёхразовое кормление жуткими новостями. Так я познакомился с образом человека, убивающего на расстоянии. Да-да, мило, правда? Сначала он отправлял жертве записку со странным содержанием — цифрами в три столбика, — а потом травил. Ну, или сначала травил, а потом отправлял — сложно сказать. Больше людей волновало то, что каждый получивший послание умирал через два-три дня. Что бы человек с «чёрной меткой» ни делал, куда бы ни бежал, он загибался. Журналисты пришли к выводу, что в записке содержался шифр: но она казалась просто бредовой, никто не мог разгадать послание. Дело выглядело как заготовка для детективного романа, вот на нём народ и помешался.

Я помнил вечерний эфир CNN: приглашённый психолог в нём предположил, что убийца, возможно, добивался того, чтобы жертвы выходили с ним на контакт после получения записки. Журналистка спросила, может ли тут быть задействован гипноз; на это гость рассмеялся, сказав, что гораздо проще использовать детей. Они безобидные, каждый захочет пообщаться. Я тогда застыл, не донеся вилку с лапшой до рта, подумал про маленьких гадёнышей, играющих во дворе, и тут какой-то кретин взорвал хлопушку. Теория про детей мне запомнилась хорошо.

— Мы в ожидании официального комментария, — съязвил Ким.

Реплику, на которую он ответил, я пропустил мимо ушей, задумавшись о Химике, и теперь скрестил пальцы на то, чтобы меня не вызвали снимать жертв, теперешних и будущих. О нет, даже твоя, Ким, красивая мордашка не станет достойной компенсацией за выезды. Но если дашь себя пощупать в другом месте, я подумаю, как нам найти компромисс.

***

К вечеру я понял, что наши с Крисом отношения пережили первый кризис. Многострадальный сюжет про ядерное топливо пошёл в эфир, Крис дал флешку с файлами, снятыми на мероприятии. Их я должен был пересмотреть дома, проанализировать стиль съёмки и выделить ошибки.

Да, Крис не работал оператором, но именно он вызвался стать для меня наставником, в котором я нуждался. Разве у меня было моральное право пренебречь его указаниями?

Я встал посреди комнаты и подпрыгнул с криком: «О, да!». Несмотря на бессонницу и ежедневный беспричинный подъём в четыре утра, я не сделал в квартире ничего полезного за три месяца, так что манёвры в помещении стоило делать с осторожностью. Можно было угодить пяткой в корзину с грязным бельём или зацепить рукой влажноватые, свисающие с верёвки над компьютером полотенца. Или стукнуться о швейную машинку… Хотя её прятать я не собирался. Мамин агрегат стал важным критерием оценки потенциальных ухажёров; да чего уж там, почти предсказателем! Каждую пятницу я шёл в клуб, чтобы найти парня на ночь, но ни один пока не проявил такой ловкости, чтобы переступить через неё: все они уходили с синяками, из вежливости обещая перезвонить. Полагаю, если найдётся парень, достаточно внимательный, чтобы миновать опасность, с ним у меня получится закрутить длительный роман.

— Швейная машинка, — фыркнул я, растирая ладони, чтобы согреться.

Кажется, ей было суждено стать символом моей нью-йоркской жизни. Даже мама, когда помогала перетаскивать вещи, использовала эту безобидную вещицу, чтобы образно предупредить — не вздумай возвращаться домой. Она сказала: «Я приеду за машинкой, но ты её не привезёшь».

Ближе к ночи меня настиг приступ веры в себя: впервые за несколько месяцев я вернулся в команду и получил карточку «Пресса». Взяв в руки чашку с чаем — весьма опрометчиво с моей стороны, поскольку чистая чашка была последней, — я зашёл на страничку в «фейсбук».

Хотел написать мотивационный пост о том, что надо верить в лучшее, чтобы у миссурийских «друзей» испортилось настроение, но ограничился скромным смайликом в статусе. Некоторые работодатели шерстили странички подчинённых, так что лучше вести себя сдержанно. На всякий случай я поудалял рекламную хрень и разнообразные розыгрыши, в которых, естественно, ничего не выиграл; оставил рецензии на фильмы и музыкальные альбомы.

— Так, у тебя наверняка есть странички в соцсетях.

Я быстро нашёл «инстаграм» Кима через аккаунт Криса, а там… Всего семнадцать фотографий. С такой внешностью и не любишь фотографироваться? Зато я разглядел цвет его глаз — они оказались кофейно-карими. Боже, я изъяснялся, как влюблённая девчонка.

Лишь на четвёртом фото я сообразил, что словно загипнотизированный рассматривал его лицо с правильными, но не модельными чертами. Мирозданию обязательно надо было пихнуть мне под бок кого-нибудь симпатичного, но с ужасным характером? Вздохнув, я щёлкнул на следующее фото. На нём Ким сидел за столом рядом с Кристофером. Каждый из них держал в руках по пинте пива. Значит, они друзья? Ну, приятели точно. У меня мелькнула гаденькая мысль подружиться с Кристофером — к чему я сделал первый шаг, — чтобы выведать пикантные подробности из жизни Кима.