Играя за кулисами (СИ), стр. 23

— Мам, что ты придумываешь, все со мной в порядке.

— От твоего «в порядке» за милю веет одиночеством и тоской. Сынок, ну ты же там совсем один, кроме сцены, ничего и никого рядом. И личной жизни нет, ну не годится в двадцать восемь лет быть одному, это не правильно. Может быть, если ты вернёшься домой, здесь у тебя все и наладится? Ну ты же сгораешь заживо…

Все же миссис Бенсон всегда умела правильно подбирать слова. Именно, гореть заживо — это то, что сейчас с Тристаном и происходило, вот только он надеялся, что со стороны это незаметно. Примчавшись домой, едва начался отпуск после летних гастролей, Бенсон понимал, насколько малодушен этот поступок: не столько желание повидать родных его на это толкнуло, сколько страх остаться одному в Лондоне, зная, что совсем рядом Джереми готовится к свадьбе. Выдержать без потерь, не поддаться искушению, не позвонить — сидя у себя в квартире, где даже стены пахли возлюбленным, справиться с этим было невозможно. И он уехал, просто побросал вещи в машину и рванул на север от Лондона, в Грейсфилд, домой.

К сожалению, Тристан не учёл, что никакое бегство не спасет от собственных предательских мыслей, а дома к тому же еще и лицо держать приходилось, чтобы не расстраивать родных. В какой-то степени это помогало контролировать себя: рыбалка с отцом, разговоры в гостиной, встреча с друзьями детства все же не позволяли нырнуть с головой в собственные переживания. Но вот ночами от себя было уже не спрятаться. Радовало лишь то, что родители о его бессонных мучениях ничего не знали.

Тристан погладил мать по руке и изобразил безмятежную улыбку.

— Ты напрасно так переживаешь. Я вполне доволен жизнью, просто очень тяжёлый сезон был, это всего лишь усталость. А по поводу личной жизни — ну не сложилось у меня пока. Не расстраивайся, мам, ну правда. Все у меня прекрасно.

Конечно, мама ему не верила, но лезть в душу к скрытному сыну было не в ее правилах. Поэтому она деликатно перевела разговор в другое русло, а потом и вовсе переключилась на приготовление воскресного жаркого. Тристан воспользовался этим и вышел на задний двор, туда, где у ворот была припаркована его машина. Где-то в бардачке лежала еще не вскрытая пачка Parliament.

Телефон завибрировал хоть и беззвучно, но так внезапно, что Тристан дернулся и чуть не выронил сигарету.

— Тебе что, мало, что Тейлор оказался в курсе? Еще и семью мою оповестить хочешь? Прекрати звонить без предупреждения!

— Прости, — голос у Джереми был напряжённый и несколько растерянный, он явно не ожидал такого наезда. — Выдалась минутка свободная, я не знаю, когда смогу еще сегодня набрать. А нам поговорить надо.

Тристан вздохнул и, прижав телефон к груди, выругался. Все их разговоры в последнее время заканчивались резким выпадом, в основном со стороны Бенсона, и молчанием по несколько дней. Сил не было разговаривать, оставаться спокойным, желания обнять и одновременно убить давно гипертрофировались в маниакальную идею. А Джереми будто бы и не понимал этого. И ведь явно самому было тошно от ситуации, но ничего не менялось.

— У тебя свадьба через два дня, о чем ты хочешь разговаривать? Чего ты от меня сейчас хочешь?

— Тристан, пожалуйста! Давай увидимся и поговорим, я могу приехать к тебе, ты же завтра уже в Лондоне будешь? Я умоляю тебя.

Самое правильное в эту секунду было сказать «нет» и, сцепив зубы, сбросить звонок. И ждать. Ждать, пока время, работа, жизнь не вырвет из сердца эту занозу. Если вырвет. Да, так было бы правильно.

— Хорошо. Приезжай после десяти.

Боясь услышать в ответ что-то ненужное, Тристан быстро нажал значок отбоя. Совершить глупость один раз понятно. Совершить несколько раз простительно. Но из раза в раз собственной рукой загонять себе в вену этот шприц с наркотой, зная, что потом будет очень плохо — это диагноз. И это не лечится.

Лондон встретил Тристана сумерками, пробками, обычным шумом понедельника и мигренью после целого дня за рулём. И предвкушением, нехорошим и болезненным.

Звонок в дверь раздался, когда часы показывали пять минут одиннадцатого.

— Неожиданная пунктуальность, — Бенсон пропустил Джереми в квартиру, стараясь не смотреть тому в лицо. Да и сам Олдридж будто бы чувствовал себя не в своей тарелке, переминался с ноги на ногу, пока Тристан закрывал дверь. Картина получалась нелепая, учитывая, что порой в этой прихожей у них случался самый дикий и страстный секс.

— Я приехал час назад, ждал в машине. Не хотел тебе мешать.

Дурдом какой-то. Тристан почесал затылок, подбирая слова.

— Кофе будешь?

— Да, не откажусь.

Через четверть часа Джереми уже сидел за кухонным столом, гоняя между пальцев маленькую кофейную чашку. И ни один из них не решался начать разговор. А было это очень нужно. Стук-стук-стук, фарфор елозит по столу. Тристан поставил турку в раковину и обернулся.

— А с чего это ты свою машину у меня под окнами решил засветить?

Скриииип, чашка замерла в левой руке Джереми.

— Я не на своей, взял в аренду.

— А, ну да.

Да кто бы сомневался. Джереми Олдридж следов преступления не оставляет. Почти.

— А что Тейлор? Еще подкатывал?

Тристан поморщился. Как бы мерзотно ни было от намёков Эдварда Тейлора, гораздо хуже был его внезапно утраченный интерес. Очень нервирует, когда такой человек в курсе серьёзной тайны и при этом не предпринимает никаких попыток ее использовать. Явно что-то задумал, чего-то ждёт…

— Ну с зимы он со мной ни разу на эту тему не заговаривал.

Джереми вздохнул. Нога под столом подрагивала, пальцы барабанили по чашке, выдавая напряжение и нервозность.

— Тристан, нам нужно прекратить.

Бенсон, до этого с тщательным интересом изучавший собственные ноги, поднял глаза на любовника. Возникло неконтролируемое желание рассмеяться. Пожалуй, предел идиотизма был достигнут именно в этот момент, иначе эту смену ролей и назвать было нельзя. Обычно во время приездов Джереми именно Тристан пытался озвучить подобную мысль, но ему не позволяли ни собственная неспособность поставить точку, ни прижимавшийся всем телом Джереми, жарко шептавший слова любви. А тут вот так, запросто, одной фразой любовник взял, да и озвучил вердикт. Джереми умеет удивлять. А Тристан по наивности думал, что может предугадать его поведение.

— Хорошо. Давай прекратим.

Старательно игнорируя ноющую боль в груди от собственных слов, Бенсон запрокинул голову и закрыл глаза. Только бы сдержаться. Не выдать ничем своего внутреннего ада.

Судя по всему, Джереми решил его прикончить милосердием.

— Нам обоим это нужно. Ты мучаешься, а я ничего не могу поделать. Так обоим будет легче.

Олдридж запнулся, с удивлением поднимая глаза на не сдержавшего усмешку Тристана.

— Ну да, конечно, это все ради меня. Я понимаю. Дело ведь совсем не в том, что Макадамс тебя купил, посулив собственное ток шоу, участие в сериале и светлое будущее для твоей группы. И не в том, что теперь, почти женатый, ты до чёртиков боишься огласки. Стоит Тейлору где-то открыть рот — и пойдут такие слухи, что не отмоешься. Дело совсем не в этом, правда?

Тристан говорил со смехом, физически чувствуя горечь от сказанного на языке. Недомолвки этих месяцев прорывались наружу.

— Ты не справедлив. Мне больно не меньше, ты знаешь, что я люблю тебя.

— Любишь, я знаю, — голос Бенсона прозвучал как сталь на фоне извиняющегося тона Джереми. — Вот только свой успех ты любишь больше. А я, как дурак, поверил, что это не так.

Ну и кто же придумал, что от подобных разговоров становится легче? Чушь. Какой там легче…

— Я не виню тебя, Джереми. Я знал, кто ты. Но твое обещание дало мне надежду. А потом все рухнуло.

Олдридж вскочил на ноги, лицо его было бледным, руки тряслись. Конечно, он был в агонии не меньше самого Тристана. При всей сложившейся ситуации в искренности чувств Джереми сомневаться не приходилось.

— Малыш, если бы я мог все исправить, я бы…

— Господи, хватит, я тебя очень прошу, — Тристан спрятал лицо в ладони: спокойствие его покидало с оглушительной скоростью. — Просто давай ты сейчас уйдёшь, и на этом все закончится.