Дальними дорогами (СИ), стр. 5

Гольдман аккуратно прислонился спиной к ближайшему гаражу, прикрывая тылы, судорожно соображая, как выползти из ситуации с наименьшими потерями. Надеяться, что судьба пошлет ему избавление в виде сострадательного наряда милиции или хотя бы доблестных дружинников, казалось бессмысленным. Как там? «Спасение утопающих — дело рук самих утопающих»? И ног, ага.

Кстати, под ногами чавкала расклякшая от бесконечных дождей грязь, провалами в иное измерение темнели бездонные лужи… Хреновая точка опоры при нанесении удара.

— Тю-ю! Какая тут у нас Дюймовочка!

«Черт! Ну почему всегда Дюймовочка? Хоть бы раз к чему другому, а не к росту прикопались…» Впрочем, нет, однажды, помнится, была Русалочка. Не везет ему со сказками Андерсена!

— Да это не Дюймовочка, это Шапка. Красная! — будто услышав грустные гольдмановские мысли, второй решил блеснуть знанием фольклорной классики.

— Охуел ты совсем, Серый! — встрял третий. — У него и вовсе никакой шапки нет. Зато, может, прикурить у мальчика найдется. А, пацан, найдется?

— Не курю, — отозвался сквозь зубы Гольдман. Было очевидно, что дипломатия ему в этот вечер не подспорье.

— За здоровый образ жизни, так выходит? — почти вежливо уточнил тот, кто до сих пор скрывался в тени, и в ком наметанный гольдмановский глаз мгновенно признал вожака.

— Чего и вам желаю.

Он и сам понимал, что диалог с… этими ни к чему путному не приведет, ибо рыжие собаки Декана уже почуяли вкус свежей крови, а рядом с глупым лягушонком нет ни стремительной Багиры, ни мудрого Балу, ни хладнокровного Каа.

— Разговорчивый мальчик!

Они переглянулись.

Гольдман знал подобные взгляды: взгляд хищника на жертву. Будь у него с собой хоть два блока дефицитного «Опала», даже отдай он им без всякого сопротивления и эти гипотетические блоки сигарет, и свой тощий преподавательский кошелек с серой потертой курткой в придачу — и то не отстанут. Потому что это у них такая манера веселиться.

Гольдман подобрался и ударил первым. Удар получился отличный, осмысленный, как выражался тренер, и один из нападавших сложился пополам. Кажется, Гольдман нехило врезал придурку с ноги по яйцам. Только… метил-то он в живот.

— Ты, Лешик, в душе считаешь себя сурьезным мужиком баскетбольного роста. Делай поправку на то, что это не так, — выговаривал ему когда-то Марат, а в темных восточных глазах гада шайтаны водили хороводы. — Вот куда, скажи, ты собирался ударить Вернадского?

«Куда-куда?!» В плечо. А прилетело Вадьке в грудь. Идиот ты, Гольдман.

Короче, как всегда: «Бодливой корове бог рог не дал».

Вот и сейчас. Тело помнило, как наносить удары, уворачиваться, отступать, группироваться. Гольдман давно уяснил, что в чистом виде благородное искусство карате к уличной драке не приспособлено, и потому сам изобрел для себя несколько довольно примитивных, но вполне действенных приемов и комбинаций, которые выручали его в трудные минуты. Но… К сожалению, и в этом варианте работала народная мудрость: «Размер имеет значение». Длина — чтоб ее! — рук и ног. При прочих равных победа чаще всего достается тому, у кого конечности длиннее. Как ни крути, а Гольдману, чтобы врезать, приходилось подходить чересчур близко. И даже это было бы ничего. Вот только нынче подонков оказалось пятеро. (Или уже четверо, учитывая баюкающего свои фамильные драгоценности ублюдка.) А Гольдман по-прежнему пребывал в гордом одиночестве. Счастье еще, что между гаражами оставалось слишком мало места, чтобы навалиться всем скопом.

Первым его достал тот, кого он счел вожаком. Вот уж у кого руки были дли-и-инными, как у гориллы! Гольдман почти уклонился от удара, и тот пришелся по касательной, но все равно скулу обожгло острой болью, а голова нелепо мотнулась назад, едва не вывихнув шею. «Черт! — подумал Гольдман, пытаясь пнуть сволочугу по колену и снова катастрофически не успевая. — Не мой день!» Впрочем, короткий и быстрый удар в горло удалось каким-то чудом блокировать и даже обратным ходом засветить по ребрам решившему не вовремя вмешаться третьему, заставив того отступить. И — да: на несколько секунд выпустить из поля зрения вожака. «А вот этого делать ни в коем случае не следовало», — понял Гольдман, сгибаясь от остервенелого удара под дых, а затем — короткого и расчетливого — в висок. «Финиш», — сознание стало скользким, как грязь под ногами, та самая грязь, в которую он медленно и неотвратимо ткнулся лицом, задыхаясь от нахлынувшей со всех сторон боли. У нападавших не было ножей и кастетов (иначе давно бы их применили), но вот ногами они работали споро. «Запинают насмерть, — промелькнула у Гольдмана мысль. — «Попрыгунья стрекоза… лето красное… пропела…»

И аккурат в это же время откуда-то извне залитого болезненно-алым мира сладчайшим из голосов надежды донеслось:

— Ах вы, суки! Маленьких обижать?!

Кем бы ни являлся таинственный спаситель, но бить Гольдмана перестали. Похоже, отвлеклись на новое действующее лицо, которому в этот миг Гольдман был бесконечно благодарен за своевременное вмешательство. Следовало воспользоваться моментом и ударить с тыла. Но гадское тело сказало категорическое: «Нет», отказываясь подниматься из лужи. Единственное, на что хватило Гольдмана, это повернуть голову по направлению к звукам опять разгорающейся, но уже без его непосредственного участия, драки и слегка приоткрыть один глаз. Впрочем, смотреть было, пожалуй, уже не на что. Если не считать достойным внимания зрелищем спины поспешно покидающих место действия подонков. И Юрку Блохина, победно опирающегося, словно на рыцарский двуручный меч, на явно ухваченный где-то по дороге ржавый кусок водопроводной трубы.

— Блохин… — потрясенно выдохнул Гольдман разбитыми в кровь губами, тщетно пытаясь принять более устойчивое положение в окружающем пространстве.

— Алексей Евгеньич? — Блохин склонился над валяющейся в грязи грудой тряпья, в которой нынче с трудом можно было распознать уважаемого преподавателя физики и астрономии школы номер двадцать семь, классного руководителя девятого «Б» и вообще приличного человека. — Это вы?

— Юрка…

— Алексей Евгеньич, вы как? Давайте я «скорую»? Вот ведь блядь!.. Тут автомат есть за углом. Если не сломали, козлы. Я быстренько, ладно?

Он уже сорвался бежать, когда Гольдман ухватил его за руку.

— Стоп, Блохин. Никакой «скорой». Жить буду.

— Но…

Гольдман представил себя в больнице. В чертовой больнице. Снова. Нет. Ни за что. Планово, по расписанию — ладно, хрен с ним. Но вот так, добровольно?..

— Помоги мне подняться.

Юрка сопротивляться не стал, вздернул под мышки, как детсадовца, севшего в очередную лужу, двумя руками прижал к себе, наплевав на грязь, в которой Гольдман был вымазан, похоже, не по уши — по самую макушку.

— Вы где живете? Домой, небось, шли?

— Домой… — выдохнул Гольдман, прислушиваясь к себе. Наличие во внутреннем кармане куртки флакончика с нитроглицерином придавало уверенности. — Тут рядом. Педагогическая, семнадцать. Знаешь?

Даже не глядя на Блохина, Гольдман почувствовал, как тот ухмыльнулся. Еще бы! Очень тонкий юмор: учитель, обитающий на улице Педагогической.

— Знаю. Дойдем.

Они и вправду дошли. Хотя вместо обычных четырех минут на этот короткий отрезок пути было потрачено целых двадцать, зато где-то около киоска «Союзпечать» Гольдман понял, что вполне может переставлять конечности собственными силами, не обвисая на сильных руках Блохина мешком тухлой капусты. И все равно избавиться от железных тисков блохинских объятий не получилось до самой квартиры — на все попытки проявить независимость Юрка только сдержанно матерился и тащил дальше. Впрочем, во время подъема на третий этаж его грубоватая помощь пришлась весьма кстати. Сам Гольдман сел бы на грязный заплеванный пол где-то в районе второй лестничной площадки.

Ключ в замок воткнулся не с первого раза, но хотя бы для разнообразия решил сегодня не демонстрировать свой привычно мерзкий характер. В прихожую, где, однозначно, два человека могли разместиться с большим трудом, Гольдман практически впал, едва не оборвав летний плащ, висевший на вешалке.