Дальними дорогами (СИ), стр. 143

— Конечно. Ничего не изменилось.

— Ну тогда… — Юрка дернул уголком рта, — я как бы уже неделю у тебя. Даже вещи перевез. Сычикова тетка перебралась на освободившуюся жилплощадь, еще когда он только в больницу загремел. Ходила, намекала. Ну, я дождался, когда оплаченный месяц закончился, и съе… съехал оттуда.

— А кровать с собой забрал? Считай, антиквариат! — не удержался от ехидной подколки Гольдман. Внутри него переливалась радость — как пузырьки в новогоднем шампанском.

— Еще бы не антиквариат! — тихонько хмыкнул в ответ Блохин. — На ней еще моя бабка спала. Правда, куда бы мы с тобой ее воткнули? Или ты раздумал диван покупать?

— Не раздумал. Завтра и пойдем.

Юрка виновато посопел, изображая ежика. (Ежика в тумане.)

— А я уже. В смысле, купил. Клевый диванище. Раза в полтора больше старого. Мя-я-ягкий! С пружинами. Не скрипит. Вроде… Сердишься?

Гольдман едва сдержался, чтобы не заржать в голос. Надо же, хозяйственный!

— Наоборот. Сегодня и опробуем.

Юрка засопел чуть громче, на пару секунд жестко вжался, притиснулся бедрами к гольдмановскому заду и тут же отпрянул на безопасное расстояние. Игрушечки у него! Сволочуга бесстыжая! Гольдман почти с отчаянием понял, что на народ вокруг ему уже наплевать.

Из автобуса они вывалились вспотевшие, красные и не совсем вменяемые, с одной мыслью на двоих: «Скорее домой!» «Домой! Домой!» — звучало как песня. А может, и было песней. Кажется, что-то в этом роде пел «Секрет».

У гольдмановского подъезда Юрка демонстративно достал из кармана своих летних джинсов связку ключей. Гольдман торжествующе усмехнулся. Вечером обязательно нужно будет хряпнуть по капельке чего-нибудь вкусненького: «За сбычу мечт!» Однако железная, уже слегка облезшая от времени массивная дверь не стала дожидаться, пока ее отопрут, и со скрипом подалась под нажимом Юркиной руки.

— Вот ведь хренов хрен! — мрачно ругнулся Блохин. — Какой смысл в существовании замка на подъездной двери, если он все равно никогда не работает?

Гольдман пожал плечами. Вопрос был чисто риторическим и реального ответа не имел. То ли кто-то из многочисленных соседей в очередной раз потерял последний подъездный ключ и попросту снял замок, так сказать, «во избежание», то ли местные хулиганы резвились, запихивая внутрь спички, и пришлось чинить… История древняя, как мир, уходящая корнями в те былинные времена, когда на подъезды только-только начали устанавливать металлические двери, а на окна — железные решетки. Что было раньше: курица или яйцо?

— Конечно, — продолжал бурчать себе под нос Юрка, — и результат — налицо. Уже и бомжи подоспели. Чего им на улице-то не сидится? Лето, солнышко…

Бомж и вправду присутствовал: заросший седой некрасивой щетиной мужик расположился на верхней ступеньке аккурат возле гольдмановской квартиры, свесив вниз по лестнице длинные ноги в каких-то пыльных штанах, скрестив на груди руки, и, похоже, дремал, прислонив голову к стене. Ни пройти ни проехать.

— Эй! — нетерпеливо позвал его Юрка, очевидно брезгуя прикоснуться и потеребить спящего. — Эй! Подъем! Иди себе, пока милицию не вызвали! Слышишь меня?

Бомж открыл глаза, огляделся, словно не понимая, где он находится и почему, потом внезапно зацепился взглядом за лицо Гольдмана.

— Леша… Лешка! — голос звучал неприятно-хрипло, с каким-то странным акцентом. — А я к Лизе пришел — ее нет. К ее родителям — их тоже нет. И тебя нет. И телефоны не отвечают. А ты не знаешь, где они?

— На даче, — еще не совсем веря своим глазам, ушам и прочим органам чувств, отозвался Гольдман, взлетая по лестнице, чтобы помочь подняться с холодного пола Альке, Алексу Чинати. — Лизавета Тима на дачу повезла. Обещала завтра быть.

— Завтра? — непонимающе-горько выдохнул Алекс и зачем-то повторил: — Завтра?

И стоявший до сих пор молча Юрка сказал спокойно и решительно:

— Завтра — это, конечно, поздно. Сейчас вещи закинем — и поедем к ним. Там электричка в три — Лиза говорила. Удивим их всех, да?

====== Глава 33 ======

«Отзвенели в чаще золотистой

Божьих птиц высокие концерты.

И уже спешат в турне артисты —

Вечные певцы любви и смерти…»

Александр Вертинский

*

Юрка шел по дорожке, слегка прихрамывая, пиная носками кроссовок ярко-желтые и оранжево-красные палые листья. Березы и клены. Вид Блохин имел задумчивый и несколько встопорщенный: руки — в карманах куртки, на шее — зеленый Лизаветин шарф, будто привет из прошлого. Наглый бассет по кличке Рей, до этого размеренным шагом трусивший чуть впереди, периодически норовя наступить на собственные замшевые свисающие до самой земли уши, замер, уткнувшись носом в листья, весь вытянувшись в одну напряженную линию.

— Мышиную нору учуял, — вздохнул, останавливаясь, Юрка. — Или кротовую. Ну все, у нас теперь охота. Это надолго. Понеслась душа в рай!

Гольдман хмыкнул, подходя к нему вплотную и засовывая уже успевшую озябнуть руку в Юркин нагретый карман, где его тут же встретили и начали поглаживать знакомые сильные пальцы.

— Применим волевые методы воздействия или пусть животина развлекается?

— Пусть развлекается!

Рей мог вить из Блохина веревки, чем совершенно безобразно пользовался при каждом удобном и неудобном случае. Разве что спать в хозяйской постели ему так и не разрешили, несмотря на жалобный скулеж и взгляд, точно у нищего на паперти.

Гольдман отыскал глазами скамейку.

— Тогда посидим?

Юрка кивнул.

— Хороший сегодня день. Хоть и холодно. На дом похоже…

Вспомнилось из Городницкого:

Над Канадой небо синее,

Меж берёз дожди косые.

Хоть похоже на Россию,

Только всё же не Россия…

— Ностальгия замучила?

Юрка дернул плечом.

— Дурак, да? Ну… Иногда я думаю: как они там?

— Живут. Лиса с семейством грозится прилететь и притаранить патефон с горой пластинок.

— Она уже который год грозится. То денег нет, то Алекса с работы не отпускают.

— Дай бог, к нынешнему Рождеству…

Юрка летал в Россию относительно недавно, года полтора назад — на похороны матери. Не успел. Ту похоронили быстро, по татарскому обряду. (Хотя она никогда в жизни не была правоверной мусульманкой.) Приехал сумрачный, бросил встречавшему в аэропорту Гольдману: «Больше не поеду», — потом дня три вообще почти не разговаривал, будто бешеный тренировался в бассейне, домой приходил совсем уже к ночи и падал замертво. Гольдман привычно молчал — позволял пережечь переживания где-то внутри. Как всегда — в пепел. Такой он, его Юрка — не умеет иначе.

Самому Гольдману тяжелее всего далось, как ни странно, именно расставание с могилами. Мама и Вадим казались ему ничуть не менее живыми, чем Лизавета или тот же Тимка. Хотя подруга и обещала их проведывать и передавать приветы. Но… как там у старика Фейхтвангера в «Гойе»? «Мертвых — в землю, а живых — за стол!» Выбирая между мертвыми и живыми, он, определенно, выбрал живых. Аминь.

Рей по-прежнему стоял, уткнувшись носом в чью-то, несомненно, очень интересную нору — караулил. «А говорили: на кабанов и волков!» Правда, однажды он таки ломанулся за летевшими низко над водой утками. Не удержался — и со всего разбегу кривых коротеньких лап рухнул в довольно холодную, уже осеннюю воду. Удивительно, как еще Блохин не нырнул следом за своим любимцем! Потом целый вечер пришлось посвятить отмыванию, вытиранию и сушке бассета, сопротивлявшегося изо всех сил. (А сил там было — ого-го!)

Гольдман слегка подвинулся на скамейке, притираясь плотнее к Юркиному теплому боку. Даже спустя годы его не переставало поражать, что никому из окружающих нет никакого дела до двух находящихся слишком близко друг к другу мужиков. «Погоди, они еще однополые браки узаконят! — смеялся над ним Юрка. — Слышал, как по телеку вовсю бузят? Пойдешь со мной в мэрию?» Гольдман растерянно улыбался, пожимая плечами: «А зачем? У тебя — мое кольцо, у меня — твое». — «Хочу штамп в паспорте!» — дурачась, упрямился Блохин.