Дальними дорогами (СИ), стр. 134

Гольдман почувствовал, как по позвоночнику ползет озноб. Юрку-то уже ощутимо потряхивало. «Ёлки!»

— Пойдем в комнату, Юр. Не кухонный разговор получается.

— А картоха? — как-то вяло полюбопытствовал Блохин. — Остынет ведь.

— Остынет — разогреем. Пойдем.

Давным-давно путь из кухни до комнаты не казался ему настолько длинным, а диван — настолько жестким. «Надо все-таки сподобиться купить новый».

— Ну с Жекой твоим — все ясно: тюремная этика, чтоб ее! Опущенные и место у параши — кто же не в курсе?! Но это же действительно другой мир, Юр.

Юрка изо всех сил потер ладонями лицо, взгляд его сделался по-детски беспомощным.

— Но этот мир уже здесь, понимаешь? Если бы у них имелась возможность выплеснуть… ну… то, что в них кипело… Помнишь, ты мне как-то про еврейские погромы рассказывал? Так вот теперь я представляю, какие лица были у тех, кто… шел убивать. Они правда могут, Леша. Таких, как мы. И ведь, знаешь, — добавил он, помолчав, — в остальное время они — нормальные же парни. Ты сам видел… Я с ними в школу ходил… Мячик гонял… В войнушку играли…

Гольдман придвинулся ближе, обнял его за плечи, пытаясь хоть так поделиться жалкими остатками своего тепла. Серебро инея ползло по коже, выбеливало волосы, обвивало сердце.

— Считаешь, нам лучше расстаться? Во избежание?

— С ума сошел?! Нет! — Юрка аж дернулся в его руках. — Нет! Только… нужно быть осторожными. Как на вражеской территории. Не светиться. Не подставляться. Не… давать повода… этим.

— Всю жизнь прятаться… — собственно, это было обычной констатацией факта. Разве не так происходило до этих пор? Расслабились, товарищ Гольдман? Размечтались? Полагаете, статью отменили по вашу душу, так теперь у нас можно эти… прости господи… гей-парады устраивать, как в поганой Европе? Меньше читайте газету «СПИД-инфо», товарищ Гольдман! И меньше смотрите программу «Взгляд»! А при чем тут «Взгляд», спрашиваете? Да тоже: рассадник гнилого либерализма и — не к ночи будь помянута! — демократии. Простой народ не с вами, товарищ Гольдман!

— Знаешь, чего я хочу? — вдруг спросил Юрка. — Дом. Большой светлый дом. И чтобы со всех сторон — сосны. И чтобы никому не было до нас никакого дела.

— И собака, — попробовал улыбнуться ему Гольдман. — Не забудь про собаку.

— Собака — это всенепременно. Говно вопрос, Лешка.

Гольдман осмотрел свою комнату. В принципе, можно было и кухню сходить осмотреть — приблизительно с тем же результатом. Маленькое и жалкое жилое пространство абсолютно не тянуло на дом мечты. И иллюзия защищенности, которой Гольдман тешился все эти годы, являлась именно тем, чем и казалась — иллюзией. Мелкая ракушка с тонюсенькими створками, не способная защитить и рака-отшельника — не то что жемчужину.

— Прости, — это было единственное слово, пришедшее на ум. — Прости, я ошибался. Разумеется, ты прав, Юр. Куда нам вместе…

Теперь настала Юркина очередь отогревать его, оборачивая своим телом.

— Нет, Лешка, все-таки ты дурак... Вместе. Конечно, вместе!.. Только давай без лобовой атаки и «Шашки наголо!» Еще чуть-чуть подождем. Время — за нас, в этом я уверен. Что-нибудь да подвернется. Придурки эти утихомирятся и забудут. Я придумаю что-нибудь, обещаю!

— Ты, пожалуй, придумаешь, — выдохнул ему в шею Гольдман. — Насколько я знаю, метод кавалерийской атаки разработан при твоем непосредственном участии. И так было всегда. Встречу у гаражей помнишь?

Даже закрыв глаза, он понял, что Юрка улыбается. Не просто механически кривит губы, а улыбается всем своим существом — словно над ледяным мраком вечной мерзлоты взошло солнце.

— Еще бы! Незабываемо.

— Ты появился как самый настоящий рыцарь в сияющих доспехах. С ржавой трубой наперевес. Кажется, в тот момент я и влюбился! — хотелось легкости и шутки, а вышло почти всерьез. Не мастак, видать, был Гольдман по части точной интонации.

А еще он почувствовал, как улыбка стекла с Юркиного лица, будто весенний снег, унесенный потоком мутной талой воды.

— Я боюсь, что в этот раз не успею. Я не за себя боюсь, Леш, честное слово.

— Верю, — Гольдман потянулся к его лицу, провел большими пальцами по скулам, постарался разгладить морщинку между бровей. Само собой, ничего не получилось, но попытка ведь не пытка. — Но я и сам с усам! У меня в анамнезе карате, к твоему сведению, имеется.

— Ты маленький, — вздохнул Юрка и потерся носом о его ладонь. — Храбрый и опасный, но маленький. А их может оказаться, как и тогда, много.

— Слушай, Блохин, ты меня как мужчину обижаешь и перед людями позоришь! — попытался возмутиться совершенно растаявший от этой незамысловатой ласки Гольдман.

— Я тебя как мужчину люблю, — просто отозвался Юрка. — Такая вот жопа, Леша.

— Не думаю, что в нашем случае жопа — это настолько уж плохо!.. — попытка пошутить вышла так себе, но все-таки давала определенную надежду на то, что им хватит сил прорваться в — мать его! — светлое будущее. Вот и надежда, кстати, в их положении была совсем не лишней штукой. — Пойдем уже, а то картошка там застыла буквально насмерть.

Но картошке пришлось еще какое-то время поостывать в одиночестве, потому что Юрка обхватил его лицо своими теплыми, чуть шершавыми ладонями и взглянул в глаза тягучим темным взглядом.

Есть только миг между прошлым и будущим,

Именно он называется жизнь…

*

— День рождения праздновать будешь или замылишь?

В последнее время Гольдману все сильнее казалось, что Юрка взвалил на свои (довольно широкие) плечи несколько больше, чем мог унести. Сданная (и весьма неплохо, кстати) зимняя сессия, подготовка к летней, уроки в школе, дополнительные занятия с малышами в бассейне, да еще распроклятые ночные дежурства на складе — и порой Гольдман с ужасом думал, что от прежде бодрого и энергичного Блохина скоро останется бледная тень, которая стабильно хочет одного — спать. Даже к Гольдману он приходил чаще всего не ради любовных утех, а ради тишины, вкусного ужина и ставшего родным дивана. (Впрочем, любовные утехи все же не были полностью сняты с повестки дня, иначе стоило бы всерьез забить тревогу.)

На уже привычные гольдмановские наезды Юрка, смеясь, отвечал, что в настоящем его все устраивает, а в будущем он желает иметь возможность подарить своему любимому видик, компьютер, сотовый телефон и иномарку, перевязанную красной ленточкой. «На кой черт мне иномарка? — отбивался Гольдман. — Я же не умею водить!» — «Пф-ф! Права мы тоже купим!»

Пока что Юрка успел лишь слегка приодеться, приносил к ужину кульки с продуктами из только что появившихся дорогих магазинов с заграничными наименованиями «супермаркеты», а однажды позвал Гольдмана в «Бургер-сам» — местный ответ «Макдональдсу». Бургеры на Гольдмана сильного впечатления не произвели — котлета и котлета (хоть и с булкой), но, чтобы не расстраивать Юрку, чрезвычайно гордившегося своей приобщенностью к пищевым тайнам шикарной ресторанной жизни, он их хвалил и даже заказал второй клубничный коктейль. Коктейли там, кстати, были вполне ничего, хотя, несмотря на названия, он не обнаружил в них ни клубники, ни шоколада. («Лучше бы мороженого с соком дома намешали!»)

О Юркином переезде к Гольдману разговора больше не шло. Чего языком трепать, если и так все ясно? Время текло, да и вовсе утекало куда-то — обстоятельства не менялись. Но не думать об этом у Гольдмана все равно никак не выходило. Так периодически трогаешь языком больной зуб: болит? не болит? все еще болит?.. Все еще болело.

В буржуйский, непонятно каким ветром занесенный на бывшие советские просторы, праздник День святого Валентина, Юрка, смущаясь, приволок Гольдману подушку в виде огромного алого сердца с двумя растопыренными руками. Буркнул: «Девицы на работе всучили». Гольдман даже слегка возревновал, пока не услышал, как начисто лишенный чувства прекрасного Блохин именует сей шедевр дизайнерской мысли «красной жопой». Тогда Гольдман позволил себе пройтись насчет цинизма современной молодежи, а еще порадовался, что все же сумел удержаться от покупки какой-нибудь «сердечной» ерундовины для Блохина. (А ведь хотелось — просто до зуда в пальцах! Интересно, что преподнести на День всех влюбленных еще с Нового года лежащее в секретной заначке кольцо и в голову не пришло. Не тот повод, не тот праздник. Вот если… на день рождения, а?..)