Дальними дорогами (СИ), стр. 130

— Двое.

— Пойдет.

Лизка закатила глаза: «Что бы ты понимал в искусстве!» — и решительно прогулялась по тесту скалкой. (А Гольдман и не знал, что у него в хозяйстве водится такая полезная штука.)

— Хорошо. Оставим четвертый размер ценителям. Но… гипотетически!.. если бы твой Блохин был не мальчиком, а девочкой (плоскодонкой из плоскодонок!), а все прочее – включая его любовь к тебе и твою – к нему –находилось на прежнем месте, ты бы потащил его под венец?

Гольдман поджал губы и чопорно сообщил:

— Мы пока что слишком мало вместе. Наши чувства не прошли испытания временем!

— Твои-то чувства — и не прошли?! Может, вам еще попроверять их пару десятков лет?

Вот же чертова баба! Из каких тайных закромов своей загадочной женской души она ни к селу ни к городу извлекла вдруг эти разговорчики о свадьбе?! Что за бред?! Гольдману никогда и в голову не приходило рассматривать их с Юркой ситуацию в подобном ключе. Перестали сажать по статье – и слава богу! Хотя… Иногда до глухой боли за грудиной хотелось иметь право крикнуть всему свету: «Мой!» И пусть даже без колец. Кольца… Чаще всего это лишь звенья золотой каторжной цепи. С другой стороны… Кольцо ведь бывает и серебряным.

— Лиз, я тебя покину… Мне нужно. Пока магазины еще работают.

— Лешенька, какой бешеный клоп тебя покусал?

— Идея новогоднего подарка.

Лиса скептически вскинула брови.

— Вечером тридцать первого? Вовремя!

Откликнулся Гольдман уже из прихожей:

— Очень даже вовремя. Ты просто не понимаешь!

Так вышло, что с подарком для Юрки он маялся целый месяц – и так ничего и не смог придумать. Все выглядело мелким и каким-то… пошлым. Трусы, носки, дезодорант, гель для душа? Книгу, которая – «лучший подарок»? Хотелось чего-то… значимого. Того, что скажет Юрке, насколько он… насколько к нему…

Нет, гель для душа, пахнущий морем, Гольдман все-таки купил. (Носился по городу, пугая продавщиц неизвестным тем наименованием товара и неизменно получая в ответ: «А что это? У нас такого нет. Может, вам нужен шампунь?» Ну не звонить же Лозинскому, право слово?! В конце концов искомое все же обнаружилось, на удивление, в коммерческом отделе военторга. Гольдман неимоверно гордился собой – добытчиком и кладоискателем.) Но и распрекраснейший гель не казался ему правильным подарком на их с Юркой первый совместный Новый год.

А вот это… Было… странно. Было до чертиков неловко. Тем более что он представления не имел о нужном размере. Примерял на себя, а потом еще чуть-чуть накидывал сверху. Домой Гольдман шел, смущенно алея щеками и чувствуя себя круглым идиотом. Романтическим идиотом. Это в тридцать-то с лишним! Пришлось признаться хотя бы самому себе: если бы его угораздило родиться натуралом, а Блохина — дамой, то Гольдман уже волок бы Юрку к алтарю.

— Купил? – поинтересовалась, подозрительно блестя глазами, Лизка.

То, что его несгибаемая подруга иногда позволяет себе слабость поплакать, когда думает, будто ее не слышно, Гольдман знал. И считал это вполне нормальным. Ненормальным в ее ситуации было бы наоборот. Об Алексе они говорили редко, но и тогда энергичное: «Убью его, скотину, пусть только вернется!» — звучало чаще, чем скорбное: «На кого же ты меня, сиротинушку, покинул?!» Гольдману хотелось верить, что это такая особенная женская ритуальная магия, которая непременно поможет Алексу Чинати найти дорогу домой. Порой Лизка мрачно и очень убежденно выдавливала сквозь зубы: «Он жив!» — и в это Гольдману тоже хотелось верить. Поэтому он не стал задавать дурацких вопросов, типа: «Что с тобой?» — а просто кивнул:

— Купил! Я нынче везучий.

— Поделишься? Везением, в смысле, поделишься?

— Сколько угодно! Все мое – твое!

Гольдман обнял подругу, зарылся носом в ее волосы, погладил по спине. От Лизки пахло пирогами. Долго же он проходил! А она за последнее время, оказывается, ужасно похудела. Лопатки… вон… торчат. Позвоночник прощупывается. А всегда была девушка корпусная.

— Знаешь, похоже, у тебя крылья режутся. Скоро полетишь.

— Боюсь, я их уже потеряла.

— Ну вот! Что еще за упаднические настроения?! Отставить панику! Я с тобой.

— Лешенька, что бы я без тебя делала?

— Что бы я без тебя делал, Лиса? – вздохнул в ответ Гольдман и, несмотря на то, что тема эта, по настоянию самой же Лизаветы, являлась в некотором роде запретной, все же осторожно спросил: — Ты как?..

— Лучше всех! Нет, правда. Слушай, а оподариваться мы сейчас будем или завтра?

Гольдман принял правила игры.

— Как скажешь.

— Тогда – сегодня. Чтобы ты и Блохина своего успел от меня поздравить.

— А как же Тим?

— А Тиму мы подарок под елочку спрячем. Объясним, что Дед Мороз без него приходил – и оставил. Для него ведь главное – самолично подарок из-под елки извлечь.

Елку они поставили еще за неделю до торжества. Вместе с Тимычем доставали с антресолей, разбирали и развешивали игрушки, наверчивали на ветки лампочки и мишуру. Тимур особо настаивал, что мишуры должно быть побольше. Гольдман не сопротивлялся.

Для мелкого под елку Гольдман положил калейдоскоп. Это был его собственный калейдоскоп, подаренный еще дедом, чудом сохранившийся во время переездов и засунутый мамой в какой-то древний чемодан среди вороха так и не пригодившихся впоследствии вещей. А после ее смерти Гольдман взялся исследовать завалы – и обнаружил это, словно привет из детства. «Секретик», закопанный когда-то давным-давно во дворе. Сокровище с разноцветными стеклышками. Память.

Выкинуть его – рука не поднималась. А вот презентовать такому замечательному парню, как их Тимыч – самое оно.

Лизке он купил флакончик «Клима». Слышал, как взахлеб обсуждали эту новинку заграничной парфюмерии их дамы в учительской – и решился. Пахло вроде бы приятно. Хотя он, разумеется, не эксперт.

Лизка над крошечным флакончиком в квадратной небесно-синей упаковке почему-то расплакалась. Когда об Алексе вспоминала – держалась, а тут внезапно захлюпала носом.

— Ты чего? – испугался Гольдман. – Совсем гадость, да?

— Дурак ты, Лешка, — всхлипнула Лиса, уткнувшись в его плечо. – Мне, знаешь, сколько лет уже никто французских духов не дарил? Даже Алька. То духов не было. То денег. По большей части, конечно, денег. А ты… Какой же ты, Лешка, дурак!

— Ну хоть любимый дурак? – уточнил на всякий случай Гольдман.

— Еще бы! Еще бы!

От самой Лисы Гольдман получил вязаные носки, а Юрка – длинный теплый шарф.

— Хотела вам обоим шарфы связать, но быстро одумалась. Поскольку шерсть у матушки завалялась еще с прошлых времен только одного цвета – зеленого, то ходили бы вы у меня на работу, точно двое из ларца, одинаковых с лица. И объяснялись бы с коллегами – с чего вдруг такое сходство. А у тебя вечно лапы ледяные – это я еще с универа помню. Так что носи буквально на здоровье! Надеюсь, с размером не промахнулась.

Гольдман, который обновку тут же примерил, подтвердил:

— Не промахнулась. В них и пойду.

Лизка облегченно улыбнулась, а затем скосила глаза на часы и засуетилась:

— Батюшки! Времени-то сколько! Скоро такси придет.

— Такси? – про то, что в новогоднюю ночь транспорт желательно вызывать очень сильно заранее, Гольдман как-то забыл.

— Лешка! – подруга пощелкала перед его носом пальцами, на манер испанских танцовщиц. – Тебе добираться на край света. Да и мне – не слишком близко. Естественно, вызвала. Сначала меня закинешь, потом к своей Джульетте помчишься.

— Юрка – не Джульетта! — возмутился Гольдман.

— Ну, стало быть, Меркуцио. Потому что влюбленный по уши Ромео у нас – однозначно ты.

Такси припоздало на пятнадцать минут, и это было настоящей удачей. Гольдман уже давно собрался и маялся ожиданием, когда Лизавета наконец выпорхнула из ванной: красивая, накрашенная, благоухающая, судя по всему, теми самыми «Клима».

— Пироги сложил? – требовательно спросила она Гольдмана.

Тот в ответ предъявил ей пакеты.

— Салаты? Мандарины?