Куриный бог (СИ), стр. 13

Артем, похоже, лучше него самого считывал скачки даниловского настроения. Сказал мягко, этим своим странным высоким голосом:

— Тебе спать уже пора. Да и мне. У нас летучка в девять. Шеф за опоздание задницу надерет. В фигуральном смысле. Мне скоро ихний арабский мат по ночам сниться будет.

Данилов послушно встал, помог подняться Тёмке. Тот даниловской протянутой руки не оттолкнул, самостоятельность и мужественность демонстрировать не стал. Умный мальчик!

— Завтра увидимся?

Артем дернул загорелым плечом.

— Поглядим. У нас завтра день… напряженный. Меня днем у бассейна не будет — репетируем. Вечером — шоу. «Нотр-Дам де Пари». Придешь?

— Сами поете? — изумился Данилов, попытавшись представить сию фантасмагорию.

— Под «фанеру», — усмехнулся Артем. — Зато я — Феб. Так ты придешь?

Данилов кивнул. Конечно, придет. Что еще тут делать вечерами? Правда, и Ника наверняка притащится со своим очередным хахалем (Каждый день — новый, веселится девушка, судьбу свою ищет. Или кому-то что-то пытается доказать?), но не пофиг ли на нее? Данилов прислушался к себе: и впрямь — пофиг.

— Приду.

Посмотреть на смешного, слегка нескладного Тёмку в роли героя-любовника Феба хотелось ужасно, хотя Данилов и предполагал, что из знаменитого мюзикла местная интернациональная самодеятельность сотворит тот еще фарс.

— Данилов…

— А?

Артем внезапно оказался опасно близко, почти прижался своим тонкокостным, каким-то мальчишеским телом. Шепот ожег щеку у самых внезапно пересохших губ.

— Ты подумай все-таки. Хорошенько подумай. Я ведь не игрушка. Я живой.

Данилову хотелось сердито выдохнуть в ответ: «Что за мелодрама?!» — но он промолчал. Какая разница, как это все обозвать? Мелодрама или нет — Артем был прав. Он живой. И Данилов живой. А жизнь, она, падла, иногда бьет так, что потом до-о-олго в себя приходишь. Стоит ли этих всех сложностей обычный, в сущности, краткосрочный курортный роман? Стоит ли, а?..

Расставшись с Артемом (Данилов благоразумно не стал напрашиваться в гости), он зашел к себе в номер только, чтобы переодеться, а затем направился к морю. Требовалось срочно поставить на место расходившиеся до совершенно неприличного состояния нервы. И другие детали организма. Плавал Данилов долго, еще дольше лежал, покачиваясь на практически незаметных волнах, глядя наверх, на странно близкие звезды. Море шептало, смывало напряжение, расслабляло, гладило солеными ласковыми ладонями. Вот только почему-то не покидало странное ощущение, что это совсем не те ладони.

========== 4. ==========

*

Шоу они, как и ожидалось, просрали. Или это Данилов внезапно для себя вдруг заделался отъявленным театральным критиком? Во всяком случае, уже после первых пятнадцати минут ему отчетливо припомнилось, почему он всю жизнь ненавидел так называемую художественную самодеятельность. Всё слишком, всё чересчур. Неестественно, пошло. Можно было, конечно, прикрыться расхожим: «Так это же стёб!» — если бы Данилов не видел отчетливо, что и до качественного стёба они не дотянули.

Не являясь особым поклонником мюзиклов (и этого конкретного в том числе), Данилов тем не менее оригинал, пусть и не «вживую», но видел. И даже проникся: и музыкой, и вокалом, и хореографией. И актерами. А тут… Музыка и вокал никуда не делись (под «фанеру» же), но остальное… не дотянули. Ради тощей вертлявой Эсмеральды, в которой Данилов не без ехидства опознал давешнюю сиреневоволосую девицу с конкурса танцев (правда, на сей раз — в черном, локонами, парике), ни убивать, ни тем более умирать не хотелось. Смешны были загорелый и белозубый красавчик Фроло и отчаянно старающийся выглядеть максимально уродливо качок Квазимодо. Да и златокудрый Феб из Тёмки получился так себе. Данилову почему-то казалось, что тот собственную неуместность во всем этом действе отлично чувствует и оттого никак не может поймать кураж, попасть, хотя бы условно, в общее настроение. За Тёмку было мучительно-стыдно, словно за себя самого. Хотелось позорно сбежать и никогда не возвращаться. Удерживало на месте только данное вчера Артему слово. А еще — взгляды, которые тот периодически кидал в зрительный зал, будто проверяя: там ли еще Данилов? Не ушел ли? (Словно бы со сцены можно было что-то увидеть в этой людской толпе.) Как ни условно, даже иллюзорно выглядела в данной ситуации даниловская поддержка, не оказать ее страдающему на сцене Тёмке он не мог.

Сокровищ всей земли,

Сокрытых в глубине,

Дороже миг любви,

Что ты подаришь мне…

Тьфу!

«Позже. Сегодня. Чуть позже. В двенадцать», — билось в висках, перекрывая даже исполнявшуюся на три голоса давно уже у всех навязшую на зубах «Белль».

Артем опоздал. Заявился уже почти в половине первого (Данилов ждал и не роптал), злой, встрепанный, и даже под загаром очевидно бледный. Садиться не стал, наоборот — принялся бегать туда-сюда вдоль бассейна, периодически пытаясь запнуться о вытянутые вперед даниловские ноги. Данилов некоторое время терпеливейшим образом убирал свои конечности с его пути, а потом просто остановил мельтешение, от которого уже начинало рябить в глазах, ухватив Тёмку за локоть и уронив к себе на колени. С колен тот резво скатился в сторону (Ясно-ясно: «Лучше умереть стоя, чем жить на коленях!» А это смотря на чьих коленях!), но совсем сбегать не стал, просто устроился рядом с Даниловым, слегка привалившись к нему боком, и посапывал громко, точно обиженный на весь мир ежик.

— Тём? — осторожно позвал Данилов. — Ну ты чего?

— Дерьмо! — мрачно фыркнул Артем. — Дерьмище. Оно, знаешь ли, случается.

Данилов понимающе кивнул.

— А то!

— Ты ведь видел это позорище?

— Великий мюзикл? — уточнил на всякий случай Данилов.

— Его.

— По-моему, вышло не очень.

— Вот! — и без того высокий Тёмкин голос взвился вверх почти в крике. — А я им говорил: «Не трогайте классику, опозоримся!» А они: «Пипл, дескать, схавает».

— Так ведь схавали, — осторожно уточнил Данилов. — Даже хлопали и «Браво!» кричали.

— У этих от бесконечного «все включено» к вечеру уже мозги в алкоголе плавают. Чего я тебе рассказываю? Перед ними Машка своей тощей задницей покрутит — вот вам и несравненная Эсмеральда.

«Тоже мне большой знаток по части женских задниц!» — мысленно усмехнулся Данилов, а вслух уточнил:

— Машка?

— Мария. Она из Германии.

Данилов ни капли не впечатлился. Да хоть из Тимбукту!

— А почему ты не отказался от участия, если знал, что в итоге получится именно так? — Тёмку он не осуждал, просто на самом деле было интересно.

— Ха! Да кто же меня послушает?! Мебели слова не давали. Знаешь, как меня наш милейший шеф именует, находясь в хорошем расположении духа? — Артем сложил губы трубочкой и протянул, смешно копируя некий слащавый восточный акцент: — «Рю-юский матрйошка»!

Шутка Данилову не понравилась. То есть абсолютно. Сразу зачесались кулаки. А ведь он никогда не считал себя сторонником силовых методов воздействия!

Артем глянул на него как-то грустно-понимающе.

— Только не вздумай и тут на мою защиту кидаться! Я без контракта работаю, виза у меня туристская. Стану нарываться — за первый и последний месяц вообще не заплатят. А мне эти деньги нужны, Данилов.

Деньги! Тоже мне проблема! Однако это пришлось проглотить, так же, как и уже почти сорвавшиеся с губ возражения пополам с русским матерным. У каждого своя жизнь, и вот так бесцеремонно лезть в чужую (разумеется, с самыми лучшими намереньями) — последнее дело. Тёмка — сам себе мужик. Ему про себя и решать. А деньги… Он сам кому хочешь денег в трудную минуту подкинет. Даже если после ему жрать нечего будет. Откуда это все Данилов про него знал? Да вот знал.

Поэтому тему развивать не стал, спросил совсем о другом:

— Ладно, не переживай, не полезу. Ты мне лучше скажи: выходные-то у тебя есть?

Артем хмыкнул.

— Выходны-ые! В теории, ага. Но их с нас за любой чих снимают. А я то налажаю где, то с начальством поспорю. Вот и вкалываю каждый день, как папа Карло. А тебе мои выходные зачем?