Хороший мальчик (СИ), стр. 34
Меня после этого стошнило. Этой гнилой ложью, которая текла и текла из меня…
Я не знал, как спасти Ричи. Но я все равно это сделал, пусть и почти ценой своей жизни.
И вдруг я слышу, что в скважине поворачивается ключ. Я оборачиваюсь на дверь. Заходит мой отец. Я инстинктивно сжимаюсь в комок. Нет, нет, нет…
— Можешь радоваться, сын. Твой дружок возвращается, и я даю тебе последний шанс: если ты еще раз сорвешь мне план, ты закончишь так же, как все остальные. Я тебя предупреждал, Эдвард.
— Нет! Нет! Папа! Не трогай его, папа! Пожалуйста! — я бросаюсь на него, но он дает мне звонкую пощечину, и я вскрикиваю.
— Ты жалок, Эдвард. Мне стыдно, что ты мой сын. Какой-то мальчишка тебе дороже!..
— Пап, пожалуйста… Пожалуйста… — я глотаю слезы, но уже не могу сдерживаться, — только не он, пап…
— Хватит, Эдвард. Вытри сопли. На кого ты стал похож?! Раньше ты слушался намного лучше…
— Пап, прошу тебя… — слезы выжигают кожу на щеках, она горит от удара.
— Я знаю, что это ты все подстроил, чтобы он уехал. Захотел поиграть в благородного рыцаря? Что ж, меня это тронуло. Так тронуло, что за это теперь расплачиваются твои друзья.
— Стен… Билл… Пап, они же… — шепчу я, и вижу, что отец улыбается.
— Пока с ними все нормально. И будет, если ты не станешь лезть не в свое дело и играть в супермена. Будешь сидеть ровно — я выпущу тебя, и с твоими друзьями тоже все будет хорошо.
— Но Ричи…
— Заткнись! — отец снова замахивается, я инстинктивно закрываю лицо руками, но он не ударяет меня, а начинает смеяться.
— Господи, Эдвард. И это ты-то решил показать свою смелость? Не был бы ты моим сыном, я бы тебя придушил собственными руками, чтобы ты не пытался узнать больше, чем твой скудный мозг может вместить. Зато что-то другое ты в себя вместить сумел. Мне противно от тебя, — отец разворачивается и уходит, — и только попробуй в этот раз спутать мне карты, щенок, я тебя уничтожу.
— Пап! Пап! Открой дверь! Пап! Только не Ричи!
Я отчаянно ломаю кулаки об дверь, но я знаю, какие здесь толстые стены и двери, призванные на то, чтобы заглушить любые крики боли и страха.
— Пап, пожалуйста… — я опускаюсь на пол. Голова снова кружится, сердце стучит кусками, отрывками, готовое меня убить, — только не Ричи…
========== U ==========
JoshGroban — MyConfession
***
You are the air that I breathe.
Ты — воздух, которым я дышу.
***
Я закрываю глаза и снова без сил опускаюсь на пол. Пожалуйста, пусть с ним будет все хорошо, пусть с ним все будет хорошо, пусть с ним все будет хорошо…
Я зажмуриваю глаза так сильно, что перед ними начинают плыть желтые и черные точки, а слезы уже склеивают ресницы.
Умоляю, пусть с ним все будет хорошо.
Я не могу снова чувствовать эту тупую боль, которая разъедает меня, сжигает, заставляет чувствовать таким маленьким и ничтожным, что я хочу кричать, но знаю, что никто — он — меня не услышит.
Я состою из боли, она пропитала все мои внутренности, поселилась там как червь, или как ребенок, который с каждым днем все растет и растет, и требует больше моих сил, внимания, которого я уже просто не могу дать…
Я слабее этой боли, но с ней я теперь чувствую себя сильным; боль дает мне силы, хотя изнутри ломает меня, подтачивает как сгнившее дерево, а я бьюсь руками об стены, пытаясь их сломать и увидеть его…
Как же я хочу увидеть тебя. Увидеть, поговорить, ощутить тепло твоей кожи. Коснуться пальцами твоих веснушек — удивительно, они есть у нас обоих, но твои намного красивее, они словно золотая пыль, нечаянно притаившаяся на твоих щеках, которую мне так хочется сдуть, лишь бы просто прикоснуться губами к твоему лицу…
Как я хочу обнять тебя, поцеловать, но я знаю, что этого не произойдет, никогда…
Человеческое сердце может вытерпеть многое; подростковое влюбленное израненное сердце — немного, но если в нем есть эта сила и вера, которая переполняет меня, я готов терпеть и ждать, что мы сможем увидеться, и что все будет хорошо.
С ним все будет хорошо. С ним все должно быть хорошо. Пожалуйста. Умоляю. Не сделайте ему больно. Он не заслужил этой боли. Я готов забрать ее, честно, клянусь, Бог, я готов забрать его боль за все то, что я сделал или не сделал, за то, что по моей вине страдали другие, я готов забрать его боль, потому что иначе я себе не прощу, если не спасу еще и его…
Пожалуйста.
Я разбиваю это слово о двери, мои кулаки болят, сердце еле дышит, но я еще живу. Я не знал, что смогу выдержать это. Что потеряю его — а потом получу возможность встретить его, увидеть, и может быть, может быть…
Каждую ночь я думаю о той единственной ночи, что была у нас, о том, что не успел сделать, сказать, насытиться и впитать в себя до последней капли всего его, всю его любовь, все его прикосновения, все его вздохи и стоны, обращенные ко мне и только ко мне…
Что бы ни произошло потом — в ту ночь мы принадлежали друг другу, и в моем сердце так будет всегда. Мне никто больше и никогда не будет нужен, и может быть странно говорить так в четырнадцать лет, но я знаю, что клятвы, данные в четырнадцать лет — самые крепкие, самые горячие, самые честные и такие больные.
Я так его люблю.
Может быть, когда-нибудь, это сможет повториться, и даже если после этого мне будет суждена смерть — я приму ее как нечто самой собой разумеющееся, потому что я буду так счастлив, что даже смерть не покажется мне страшной.
Я умирал от своей любви, умираю снова, но почему-то каждый раз все еще открываю глаза, готовый биться до конца.
Что бы между нами ни произошло, я никогда не смогу забыть человека, который открыл во мне такие чувства, о которых я даже не подозревал в себе.
Я так его люблю.
Почему в школе не говорят, что любовь может так болеть? Это больнее побоев отца, это больнее разбитого лица, это больнее одиночества, это больнее предательства, потому что все, все, что угодно можно простить, но только не его отсутствие.
Я так его люблю, что не могу взять себя в руки, я разрываюсь, распадаюсь на части от своих чувств, и мне так хочется кричать о том, как я его люблю и боюсь за него…
Я готов умереть за него.
Я беру со стола ручку и начинаю проводить ей по своим венам, рисуя на коже там, где он целовал меня. Я рисую на левом запястье маленькие буквы. Совсем маленькие, но такие важные для меня…
R+E.
Буквы бьются на пульсе, и пока я смотрю на них, мне кажется все возможным. Если я выживу… Если я смогу… Если мы… Обещаю, что я сделаю татуировку, чтобы носить нашу любовь всегда с собой, которая будет пропускать удары моего пульса, и напоминать, что я выжил только благодаря этому…
Я так многого не сказал ему, не сделал с ним вместе. У нас никогда не будет нормального школьного выпускного бала, где мы могли бы в красивых костюмах, под смех Билла, Стена и Бена стать королями этой чертовой школы, на зло всем, и показать средние пальцы всем тем, кто так поиздевался над нашими чувствами, кто заставил разделиться нас и почувствовать всю эту боль…