Хороший мальчик (СИ), стр. 30

— Ричи, все хорошо… Я тут… Все это закончилось…

Она разговаривает со мной, и хотя я все слышу, я не вижу смысла отвечать ей или даже кивать. Какой толк? Я узнаю, что Эдди не передал заявление в полицию, увидев, что я потерял сознание, и меня просто вычеркнули из списка учеников, как будто меня там и не было. Я узнаю, что моих родителей хотят лишить родительских прав, а меня, скорее всего, отправят в детский дом. Мне все равно. Отправьте меня хоть на помойку, где меня занесет мусором и палой листвой, и может, я наконец перестану чувствовать эту боль.

Мисс Вустер взяла отгулы на работе и сидит со мной. Она боится, что я снова попытаюсь покончить с собой и не может оставить меня ни на минуту. Она знает, что я слышу ее, я просто не хочу разговаривать, я просто забыл — как это.

Мисс Вустер заботится обо мне, как о ребенке. Кормит, пытается расчесать мои кудри, укрывает одеялом, хотя я не чувствую ни тепла, ни холода.

Я не иду на похороны Вероники, просто потому что не смогу. Не смогу увидеть ее растерзанное тело и не сойти с ума. Не могу уйти оттуда спокойно, а не попытаться остаться с ней. Не смогу не рехнуться, не смогу, не смогу…

Боль заливает глаза слезами, целует в губы, которые склеиваются и не могут сказать и слова. Я просто лежу целыми днями на кровати, смотря в потолок, и утопая в своей боли. Она сильнее меня.

И однажды я слышу, что мисс Вустер не выдерживает и давится слезами. Она со мной в комнате, но вот она отходит к окну, обнимает себя руками начинает плакать. Я не могу слушать это.

— Пожалуйста… Не плачьте… — я еле выдавливаю из себя эти слова, хотя я молчал целых две недели. Рот кажется чужим, засыпанным песком, я пытаюсь заставить свои губы шевелиться из последних сил.

— Ох, Ричи… — она хочет спрятать слезы, но я все вижу и чувствую. Она подходит ко мне, садится на кровать, берет за руку, — все пройдет… Обещаю тебе… Я с тобой…

— Я… Не… Это… Все… Неправда…

— Я знаю, милый. Я знаю. Мне так жаль. Если бы я только знала, я бы никогда, слышишь? Никогда тебя не отпустила туда. Но я… Надеялась, что ты сможешь начать новую, лучшую жизнь… Прости меня, прости…

​

День за днем я взращиваю свою боль, лелею ее, ношу с собой, ложусь с ней спать, питаюсь ей и дышу.

Понемногу, кусочек за кусочком, я начинаю оживать, потому что мой организм борется и не хочет дать мне умереть.

Я понемногу начинаю есть сам, а когда засыпаю, бывают часы, когда​ я не чувствую боли и не вижу снов.

Это самые лучшие часы.

Мисс Вустер дает мне книги, и я начинаю утопать в словах и историях. Один раз я вымолил у мисс Вустер алкоголь. Я хотел напиться и хотя бы на один день забыть обо всем. Она все-таки мне уступила, и я напился, напился как не в себя так, что блевал в туалете всю ночь, а потом мне как будто действительно стало лучше. Нутро жгло, руки тряслись, я пытался ходить по комнате после месячного лежания, хватался за стены, плакал, падал, и снова пытался прийти в себя.

Я так скучал по Веронике, что кричал в голос. Я бросался на стены, крушил все подряд, а мисс Вустер хватала меня, прижимала к себе, и гладила по волосам, пока я бился в истерике в ее объятиях.

И я все-таки выжил.

Спустя полтора месяца я попытался выйти на улицу. Я сидел на кровати, когда мисс Вустер на кухне пыталась погладить мои брюки.

Она что-то напевала, а я смотрел в окно, на холодную осень, и в голове стучали строчки из сообщений Вероники, и я каждый день мысленно просил у нее прощения.

Внезапно пение на кухне оборвалось. Я обернулся на дверь.

Волосы у меня отросли еще больше, они лезли в глаза и еще больше мешали видеть, потому что мисс Вустер не могла подобрать мне очки без примерки. Вдруг я заметил, как она зашла в комнату и нерешительно остановилась в дверях. Я не видел выражение ее лица, но потому как она что-то судорожно сжимала в руках, я понял, что произошло нечто страшное.

Я уже был готов ко всему. Сердце почти не билось.

— Ричи, — каким-то сломанным голосом сказала мисс Вустер, делая робкий шаг ко мне.

— Да?

Я будто заново учился говорить. Каждое слово надрывало горло.

— Я… Кое-что у тебя нашла… В​ кармане, когда гладила брюки, — она медленно подошла ко мне и протянула небольшую прямоугольную коробочку, — откуда у тебя эти таблетки, милый?

========== E ==========

— Таблетки? Понятия не имею… — произношу я, тупо смотря на коробку.

— Ричи, милый… Послушай… Где ты взял это? Где ты это взял?! — голос мисс Вустер срывается на высокой ноте, — прошу тебя, скажи мне правду… Ты… Принимал их?

— Нет… Нет… Не помню… А… — я беру коробку в руки, — мне дали их в школе. Я упал с лестницы, и врач дала мне обезболивающее… Мисс Вустер… Что с Вами?

— Ричи, поклянись, поклянись мне, что ты не пробовал эти таблетки! — я вижу в ее глазах слезы, она хватает меня за плечи, — поклянись!..

— Я клянусь!.. Но… Что все это значит?

— Ричи, это не просто таблетки. Это наркотики.

Мисс Вустер говорит о том, что видела эти таблетки. Один ученик нашей школы в прошлом году умер от передозировки, и у него были найдены именно эти наркотики. Я не говорю мисс Вустер об умерших детях в пансионате — она так и трясется надо мной так, словно я ее ребенок.

— Возможно, это какая-то ошибка, — говорю я, — ошибка…

— Только попробуй тронуть их, Ричи, — мисс Вустер прижимает ладонь ко рту, — если с тобой что-нибудь случится…

— Со мной больше ничего не случится. Со всем этим покончено раз и навсегда.

Проходит еще время, и раны в моей душе медленно начинают затягиваться. Я по-прежнему живу у мисс Вустер, и возвращаюсь в школу. Среди учителей и начальства ходят разговоры о том, что скоро я отправлюсь в детский дом, а пока мисс Вустер временно может оформить надо мной опеку.

Я не рассказываю ей об умерших детях, но рассказываю ей про Эдди, про свои чувства к нему, про то, как он оболгал меня и почему меня выставили из школы. Она тихо слушает, и только плачет. Я смотрю на ее лицо и думаю: «Почему она так обо мне заботится? Ей ведь немного лет, быть может, около тридцати, она бы легко могла выйти замуж, родить детей, но почему она так возится со мной? Чем я это заслужил?» Чем я вызывал эту странную любовь у женщин — мисс Вустер, Вероника, да даже Глория, в то время как мне… Как мне нужен был всего лишь Эдди.

Я по-прежнему думал о нем. Я вспоминал о нем каждый день, а каждую ночь о нем вспоминала не только моя голова, но и руки, я плакал, но делал это, потому что не мог иначе.

Я все еще переживал за него. Я боялся, что в школе могла произойти еще чья-то смерть, из-за этих таблеток, которые я должен был принимать… Которые были в моем кофе… Я мог умереть, но я остался жив, и все еще думаю об Эдди, который морально уничтожил меня.

Я уже не пытался разобраться в том, кому могла быть выгодна моя смерть в этой дурацкой школе. Я не хотел возвращаться туда даже мыслями, Эдди был прав, мне не стоило лезть туда, куда не надо.